Форум » ЗВЁЗДОЧКИ ПАМЯТИ » Солженицын и Варламов » Ответить
Солженицын и Варламов
Трак Тор: Они, великие, не любили друг друга...
Ответов - 52, стр:
1 2 3 All
Алексей Ильинов: Пиратская тематика прослеживается и в нашем контексте... Я вот, например, обожаю творчество германской пауэр-хеви метал группы Running Wild, кои воспели в своих песнях пиратскую романтику (и ещё как воспели!!!). Вспомните хотя бы Эрга Ноора — явного потомка викингов и упоминание огненных погребений в ладьях. Или красавица Веда Конг, сыгравшая в детском фильме роль северной королевы. Снежной Королевы Андерсена или норвежской королевы пиратов-викингов? Вот оно что интересно то... Или, например, роман Олеся Бердника «Звёздный Корсар», где, по сути, отъявленные «ноосферные анархисты», эдакие «звёздные казаки-запорожцы» сражаются с Системой далеко негуманистическими методами. Но одно дело романтика дальних странствий, а совсем другое — та кровь и насилие, имевшие место в действительности. Ведь не случайно Всевышний покарал легендарную пиратскую столицу Порт-Роял, скрыв её в толще разбушевавшихся вод... Впрочем, опять же вспомним шаламовское... Наш спор – о свободе, О праве дышать, О воле Господней Вязать и решать.
М. Скиф: Я что хочу сказать. Крайности - вот что губит людей. В этом проблема с творением Солженицына. Вместо того, чтобы рассматривать его как дополнение, его пытаются выставить как единственно верное. Ну, а что такое единственно верное, мы уже знаем... накушались мы уже "славы КПСС" по самое не хочу. А блюдо "долой коммунизм" - из той же оперы. Мне, любому из нас/вас/их невыгоден тоталитаризм - молодец Солженицын. Мне, любому из нас/вас/их выгоден коллективизм, дружба, взаимопомощь - да здравствует коммунизм. И слава тем, кто понимает баланс оных. Ибо это и есть финал хождения по кругам с выходом из Инферно.
balu: М. Скиф пишет: И слава тем, кто понимает баланс оных. Именно это я и хочу донести
arjan: Подключаюсь к обсуждению великого романа - воистину "Войны и Мира" XX века и выкладываю свои "нарезки" этой экранизации Увы, в сети пока мало видеофрагментов довольно объемного сериала (тем более на YouTube - с его 10-и минутным лимитом клипов), поэтому продолжаю "нарезать" сам. Начать подборку хочу с философской кульминации романа: спора филолога и идейного коммуниста Рубина - с инженером и философом Солодгиным (в реале настоящие друзья АИС по Марфинской шараге - Лев Копелев и Дмитрий Панин)... Накануне Рубин получил секретное задание МГБ применить их, с Нержиным (АИС), общее детище (теорию и визуализатор голосовых формант) для идентификации голосов подозреваемых в Гос. измене, а Солодгин в тайне от начальства изобрел "абсолютный шифратор" для разрабатываемой в шараге телефонной ЗАС, и теперь решает моральный вопрос: отдать творение тиранам - в обмен на свободу, или уничтожить - не изменив совести? А применительно к ефремовским форумам, добавлю - спор 60-летней давности поразительно напоминает наши, в т.ч. и в данной теме
arjan: Одно их самых пронзительных мест в романе (да и в русской литературе всех времен) - "разговор по душам" опера Шикина с зеком Потаповым, давно не получавшим писем из дому... Считаю его одним из истинных памятников той войне - на фоне "творений" соцреализма, каменных истуканов и фальшивых "ленточек"...
Эуг Белл: И Солженицын воссоздает художественными средствами ОТНЮДЬ НЕ СТОРОНУ, а ЦЕЛОЕ советское общество тех лет. Дает ИСТИНУ этого общества, его СЕКРЕТ. А состоит этот секрет, очевидно, в том, что ВСЕ ИНЫЕ РАДОСТИ советского общества есть МНИМЫЕ РАДОСТИ СОВЕТСКОГО ОБЩЕСТВА. Так как основаны на страдании многих и многих замечательных людей (да что я там говорю - просто людей, на страдании этих простых, любых ЛЮДЕЙ). А значит ВСЕ "ДОСТИЖЕНИЯ" СССР при Сталине - МНИМЫЕ И НЕ ИМЕЮЩИЕ ЗНАЧЕНИЯ ДОСТИЖЕНИЯ. Вот это - целое советское общество. А все другие картины, особенно все лживо приукрашенные в "социалистическом лжереализме" - частичны, неадекватны и НЕ ИМЕЮТ СТАТУСА СУЩНОСТИ!
arjan: Увы, но сам я относительно поздно (в масштабе поколения) – лишь в середине 80-ых услышал это цепляющее название: по Радио Свобода книгу читал изумительный артист и режиссер Юлиан Панич. Помню настоящий шок от необычного словосочетания и машинальные (еще до начала чтения) варианты его расшифровки: может это футляр для чего-то из хитиновых панцирей?, или военное формирование с такой символикой? – в любом варианте подразумевалась аллюзия к ракообразным животным… И тут зазвучал текст, сразу спустивший с небес пафосных метафор - на землю грешную, где (как учат все религии и прочая эзотерика) эта болезнь приходит как еще прижизненная расплата за нарушение ее, жизни, законов. Печатный же вариант повести я прочел лишь в 91-ом – в 4-ом томе Малого собрания АИС, что приходили по почте(!) «приложением» к выписываемому в тот год журналу «Новый мир». Увы, но до сих пор у нас в семейной библиотеке нет другого «в бумаге», а упомянутый уже изрядно потрепан - ибо уже побывал в нескольких больницах, и вообще – без сожаления давался на руки всем желающим (кто, к счастью, были достойны его содержания и не пытались «зачитать с концами»). На днях же дал именно его «чтивом» в больницу младшему сыну, кто сейчас его дочитывает и обсуждает со мной малопонятные или «взявшие за живое» места. И здесь я в который, за последние годы, раз столкнулся с архаичной «подачей» книгоиздателями сложного и информативного текста: главы отмечены лишь цифрами, а их авторские названия – несущие особый «катализирующий» заряд - даны списком лишь в конце книги. Сын пересказывает некое место в тексте - я спрашиваю название главы - он не знает, ибо не смотрел (да и не любит заглядывать) в конец книги… Человек моего поколения (60-ых) с ностальгией вспоминает тогдашние издания детской и юношеской литературы – того же Жюля Верна, Марка Твена и т.д. Откроем начало любой главы «Таинственного острова» и читаем ее название – плюс... краткое содержание:Часть первая: КРУШЕНИЕ В ВОЗДУХЕ Глава первая Ураган 1865 года. — Возгласы над морской пучиной. — Воздушный шар, унесённый бурей. — Разорванная оболочка. — Кругом только море. — Пять путников. — Что произошло в гондоле. — Земля на горизонте. — Развязка драмы.Посему родилась идея: сделать подобные аннотации содержания глав «Корпуса», «Круга первого» и т.д. кроме АГ - там уже есть авторские, но и там размещаемые отдельными подборками в КОНЦЕ ЧАСТЕЙ (видимо уж очень нелюбящими АИС редакторами), а в «программе максимум» - интерактивный путеводитель по главным вещам классика. Итак, вот первый блин проекта – аннотации глав этой удивительной повести. Они, разумеется, не окончательные и буду только рад конструктивной критике и вариантам дополнений.
arjan: Из Википедии: «Ра́ковый ко́рпус» — роман А. И. Солженицына (сам автор определял его как «повесть»), написанный в 1963—1966 годах по воспоминаниям о лечении писателя в онкологическом отделении больницы в Ташкенте в 1954 году. Вместе с романом «В круге первом» стал большим мировым литературным событием и был одним из оснований для присуждения Солженицыну Нобелевской премии по литературе (1970). Профессор Л. А. Дурнов, врач и ученый, академик РАМН, прочитавший повесть «с карандашом в руках не как обычный читатель, а как врач-онколог», отмечал, что «это не только художественное произведение, но и руководство для врача… Меня не оставляет чувство, что повесть написана дипломированным, знающим врачом. И потрясающая образность… …кажется, Александр Исаевич прожил в „Раковом корпусе“ за каждого своего героя, перенёс всё, что перенесли они, и каждому из них отдал, как врач, кусочек своей души». Не признающая заслуг и анкет болезнь собирает в одну палату "срез" советского общества - от номенклатурного чинуши Русакова до ссыльного политзека Костоглотова, заставив многих впервые переосмысливать жизнь - в т.ч. и в балансе Горя и Радости... Жизнь и карьера Русакова полна именно мнимыми радостями, развитыми до салтыково-щедринского гротеска в образе и рассказах его дочери - студентки журфака, уже виртуозно освоившей газетное двоемыслие и деловито собирающуюся стать писателем-соцреалистом... Горе же у пациентов палаты тоже разное: для Русакова это реабилитация 58-ой (а вдруг вернутся соседи, на кого он писал доносы?), а для Веры Гангарт (Веги) - вечная любовь к ополченцу-филологу, погибшему в первом бою... Говорю лишь за себя: после Солженицына уже психофизически НЕ ЧИТАЮТСЯ >90% книг соцреалистов и вообще - советского времени...
arjan: Cat пишет: нет никаких мнимых радостей, есть радость настоящая, и есть настоящее гореЭти категории, именно мнимые радости и печали, замечательно показаны в другой вещи АИС - "Раковый корпус".
М. Скиф: Cat Cat пишет: Ну, тогда Вам должна подойти позиция Андрея Козловича с его мерой-балансом вся и везде. Она нам всем подходит... Эуг Белл Эуг Белл пишет: Опять - баланс Добра и Зла... нечто среднее... Вы делаете одну очень нехорошую подмену тезиса... Я говорил о балансе индивидуального восприятия, о недопустимости фанатизма, ведущего к односторонности. О том, что благими намерениями вымощена дорога в ад. А еще я не вижу, чтобы Вы понимали, что для каждого уровня-масштаба материальных сущностей существует свое деление на Добро и Зло. Когда волк пожирает овечку, то это ужасно для овечки, но хорошо для всего овечьего стада; это хорошо для насыщаюшегося волка, но плохо для преследуемой волчьей стаи. Речь идет не об относительности Добра и Зла, а о их неразрывной связи, их единости. Когда в организме слишком много сахара, то это диабет. Без минуса нет плюса...
arjan: РАКОВЫЙ КОРПУС ОГЛАВЛЕНИЕ ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 1. Вообще не рак Госпитализация преуспевающего чиновника Павла Николаевича Русанова с опухолью горла, его недовольство переполненной "обычной" больницей и общей палатой. 2. Образование ума не прибавляет Соседи по Русанова палате: Ефрем, Демка, «Оглоед», Прошка, Ахмаджан и др. Русанов жалеет, что не успел договориться о лечении в лучшей клинике Москвы. 3. ПчЁлка Костоглотов помогает молодой медсестре-практикантке Зое готовится к сессии в ее медвузе, начало их дружбы. 4. Тревоги больных Утренний обход. Зав.отделением Донцова осматривает Русанова и ждет его согласия на болезненную химиотерапию. 5. Тревоги врачей Терапевт-онколог Вера Гангарт вспоминает появление тяжело больного Костоглотова. 6. История анализа Первая рентгенотерапия Костоглотова. Излучение вызывает тошноту, снимаемую лишь... солеными огурцами. 7. Право лечить Тайны «медицинской радиологии». Раздумья Донцовой о последствия массового лечения рентгеном. Папка «Лучевая болезнь». 8. Чем люди живы Грехи Ефрема Поддуева. Рассказ Льва Толстого и скепсис Русанова: «Ах, это не тот Толстой!» 9. Tumor cordis Хирурги корпуса – Евгения Устиновна и Лев Леонидович, перевязка Ефрема. 10. Дети История болезни Демки. Его знакомство с Асей из женской палаты. Разговоры о любви. 11. Рак берёзы Обсуждение народных методов лечения рака: Костоглотов рассказывает про «чагу» - березовый гриб. 12. Все страсти возвращаются Студенческие заботы медсестры Зои. Ночное дежурство и очередная беседа с Костоглотовым. История шрама. 13. И тени тоже Визит Капитолины Русановой - неприятные новости: реабилитирован их сосед. 14. Правосудие Страх Русанова: история типичного доносительства 30-ых… 15. Каждому своё Ефрем, Вадим и Русанов обсуждают истоки своей болезни. 16. Несуразности Химиотерапия и бред Русанова. 17. Иссык-кульский корень Первый откровенный разговор Костоглотова с Верой Гангарт и его признание о самолечении ядовитым корнем. Веру в юности звали Вега. 18. "И пусть у гробового входа..." Ночное дежурство Зои. Ухаживания Костоглотова перерастают во взаимный роман. 19. Скорость, близкая свету Студенчество Вадима, прерванное смертельной болезнью. Русанов обеспокоен отставкой Маленкова и Верховного суда. 20. Воспоминание о Прекрасном Костоглотов чувствует перелом в болезни и вспоминает годы - потерянные в лагере и ссылке. 21. Тени расходятся Визит к отцу Авиеты Русановой. Ее рассказ об учебе на журфаке и целях литературы соцреализма. ЧАСТЬ ВТОРАЯ 22. Река, впадающая в пески Письмо Костоглотова друзьям по месту ссылки – интеллигентной чете врачей, получивших срок и пожизненную ссылку за медицинскую помощь «врагу народа». 23. Зачем жить плохо 5 марта, день рождения Сталина – без привычной передовицы с его портретом. Новый сосед по палате – снабженец Чалый, набивается в друзья к Русанову и учит его «брать от жизни все». 24. Переливая кровь Костоглотова вынуждают переливать кровь, чего он не хочет. Разговор с Вегой - ее обещание заменить переливания на «неопасные уколы». Новый этап их романтической дружбы. 25. Вега Вечер Веры Гангарт: комната в коммуналке, портрет погибшего жениха-ополченца, мысли о Костоглотове. Утренний рассказ санитарки о ночном флирте Зои с героем ее вчерашних грез. 26. Хорошее начинание Пятиминутка у главврача: из пяти хирургов оперируют лишь два – Лев Леонидович и Евгения Устиновна, но план составляется на всех пятерых. Разговор коллег и друзей - Льва и Веры. 27. Что кому интересно Обход больных Верой Гангарт и игнорирование Костоглотова. Русанов доволен лечением, но раздражен обществом Костоглотова, кого собирается проверить через свой аппарат. 28. Всюду нечет Разговор Костоглотова с хирургом, рассказавшим о последствиях инъекций женских гормонов. Обида на Вегу – посягнувшую на его либидо. Последнее свидание Демки и Аси перед ее операцией – удалениея молочной железы. 29. Слово жёсткое, слово мягкое Визит Юры Русанова - молодого прокурора, его рассказы о прокурорском надзоре. Недовольство отцом служебной мягкостью сына. Ожесточенный спор Русанова с Костоглотовым. 30. Старый доктор Визит Донцовой к профессору Орещенкову. Его приговор беспощаден: у нее тоже рак. 31. Идолы рынка Разговор Костоглотова с Шулибиным: - "Есть только один верный социализм – нравственный". 32. С оборота Зав.отделением передает дела лучшей ученице - Вере Гангарт. Донцова рекомендует Костоглотову не строить планы семейной жизни – болезнь может вернуться. Вега считает себя слишком старой для него – ей уже за тридцать. 33. Счастливый конец Выписывают Русанова, но тот не знает, что его опухоль уже пустила метастазы. Примирение Костоглотова и Веги – она дает ему адрес и приглашает погостить. То же самое делает медсестра Зоя. 34. Потяжелей немного Последняя ночь в корпусе. Разговор с интеллигентной санитаркой Елизаветой Анатольевной: она тоже из Ленинграда, лагерница и пожизненно ссыльная. 35. Первый день творения Костоглотов покидает больницу и бродит по Ташкенту, решая - к кому идти. Зеркало в магазине - ему стыдно за свой облик: уехать, не заходя ни к кому! Спохватывается, но поздно. 36. И последний день Вега ушла не дождавшись. Прощальное письмо. Неожиданно человечный комендант, обещающий скорые перемены. Поезд к месту ссылки – теперь уже не вечной. Комментарии
Эуг Белл: Спасибо. Буду перечитывать...
arjan: 6-я БЕСЕДА 26 июня 1995 Переполнение школ. — О школьных учебниках. С огорчением должен сказать, что предыдущая передача, посвященная положению учителей, была скоропоспешно перенесена, без должного объявления, на какой день передвинута, — и поэтому многие, в том числе учителя, её, очевидно, не слышали, не видели. Но сегодня мы будем говорить о положении, о состоянии самих школ и о положении со школьными учебниками. В России 67 тысяч школ. Из них 23 тысячи нуждаются в капитальном ремонте, то есть одна треть. А в деревне этот процент ещё выше. Переполнения в деревенских школах, как правило, не бывает, но, впрочем, мы умеем его создать. Вот, в Иркутской области, я был в селе Эйдучанка. Нашими научными победами над природой, преобразованием природы — залиты соседние сёла, затоплены. И дети вместе с родителями, естественно, переместились в эту Эйдучанку. Школа, назначенная на 250 человек, теперь принимает 600, то есть еле-еле в три смены они помещаются. Бывает и в других сёлах так. В городах эта проблема ещё острей стоит. В городах часто бывает переполнение, так что даже в некоторых школах, я знаю, туалеты переделываются под классы. Бывает плохое проветривание, нечистый воздух, бывает заражение грибком стен. Санэпидстанция требует закрыть школу — гороно разводит руками: полторы тысячи учеников некуда деть. Раньше у школ были так называемые "шефы", шефские предприятия. Они помогали в ремонте. Сейчас таких шефских предприятий, в основном, не осталось. Сама школа имеет ничтожные финансовые возможности, да ещё со связанными руками: она не имеет права перенести расход из статьи в статью, так что вот ремонт крайне неотложный, а перенесли туда деньги нельзя ни копейки. Значит, откуда брать деньги на ремонт? Собирать с бедных родителей, а дети сами, как рабочие, будут чинить. Снабжение школ наглядными пособиями в последнее время резко упало. Есть школы, которые по пять лет не получают никаких наглядных пособий, средств к обучению. Географические карты я видел — протёртые, продырявленные, подклеенные, там что уже разобрать можно, не знаю. Не говоря уже о том, что у нас границ нагородили новых, государств. Надо же новые карты издавать. Ремёсла глохнут, потому что нет снабжения: пластилина нет, швейных материалов нет, для выжигания, для резьбы по дереву — нет. Дед Мороз под Новый год дарит, как известно, детям подарки. Но у школы нет денег на эти подарки. Так что собирают тайком с родителей, и потом детям дарят. Об учебниках. По данным Московского Института развития образовательных систем, на 1 сентября 1994 года обеспеченность школ учебниками была 80%. Это ещё неплохая цифра. Но я в ней сомневаюсь. Сомневаюсь потому, что в ряде мест мне говорили, что обеспеченность лишь до 40-50%. И действительно, в деревнях во многих я видел (и это уже стало законом) — один учебник на двоих. Вот и учись как хочешь. А для начальных классов уж такие истёртые учебники мне показывали. Учительница говорит: "Ведь это же лохмотья. Я ввожу их в знания, приучаю к книге, и начинается с того, что даю им — лохмотья. Какое уважение к книге будет? и чему их можно по этим учебникам научить?" В 1995 году, однако, положение с учебниками грозит быть хуже, чем в прошлом. Дело в том, что из отпущенных на учебники денег в апреле было дано реально 5%, сейчас около 20%, — но это уже июнь, конец июня, уже поздно. Поэтому обеспеченность будет ниже, чем в прошлом году. И с удивлением смотришь по телевизору выступление министра просвещения, страшно благополучное, как будто всё налажено, всё идёт более или менее нормально. С учебниками мы потерпели два сотрясения. Одно — демонополизация издательского дела. В учебном деле она очень вредна. Тут монополизация должна была ещё остаться. И затем расстройство системы распространения. Казалось бы, в таком случае надо перенести всё печатание учебников в регионы. И в пользу этого есть аргументы серьёзные. Во-первых, у областных департаментов образования есть свои складские помещения для учебников и для школьной литературы, есть коллекторы. Потом, только в регионах можно наладить растоптанное у нас краеведение, только регионы могут создать учебники по краеведению, которым мы возмутительно пренебрегаем. Но, с другой стороны, есть опасность, что если каждый регион начнёт печатать учебники порознь, то это приведёт к разноголосице и расстройству, потере единой системы образования. Книжная палата наша, которая веками получала обязательные экземпляры со всей страны всего, что издаётся, сегодня многого не получает. По Книжной палате сегодня даже не узнаешь, какие вышли учебники в тех же регионах. Потом, частные предприниматели сейчас делают такие шаги: они рассчитывают, что вот этот учебник выгодно издать и продать. Тогда они покупают у автора прямо готовый текст, издают его без надлежащей экспертизы, без проверки серьёзной, и пускают в продажу. А можно ли учебники пускать без проверки? Составление учебников — это сложная, высокая работа, соединённо ума, души и сердца. Вы можете быть первоклассным специалистом в каком-нибудь предмете, или области, или науке — и не напишете школьного учебника. Мне показывали и жаловались: учебники написаны сухим вузовским языком, читать их нельзя. И мне давали на отзыв пособие по литературе. Не учебник, а пособие по литературе для старших классов. Боже мой, этот язык... Написано так, чтобы выламываться перед другими литературоведами. То есть ученики могут только отвратиться и от этой литературы проклятой, и от этих писателей, — лучше бы их никогда не видеть. Вот такое пособие совсем недавно издали, мне предлагали его прорецензировать. Сейчас многие учёные, оставшись без работы, охотно берутся написать учебник. И, кажется, профессиональные знания у них отличные. Но на самом деле, для того чтобы написать учебник, надо понимать психологию ребёнка, его трудности, его интересы, надо ощущать переход от абзаца к абзацу, от параграфа к параграфу. Существовали же у нас учебники — ну, правда, по геометрии — 70-80 лет не меняли, сквозь революцию прошли, и всё не меняли. Вот это учебник! Должен писать учебник педагог с душой и с опытом работы с детьми. А потом — должны быть экспертные комиссии. У нас сейчас так: с одной стороны, прекрасно, программу можно изменять, искать новые пути, но это грозит, с другой стороны, эпидемией экспериментаторства. Варианты учебников нужны ли? Да, конечно, нужны. Варианты нужны в том случае, если мы можем обеспечить нормальным книгоизданием заблаговременно учителям выбор. Учитель просматривает несколько вариантов и говорит: "Вот этот вариант я заказываю, я буду преподавать по нему". Но разве при нашей бедности сегодня мы можем это обеспечить? Сегодня страшно следующее. Мы не успеваем мало того, что просто издать, но вот эти варианты, которые появляются, мы не успеваем их пропустить через надёжные экспертные советы. А экспертного совета мало, потому что, кроме экспертизы, нужна потом экспериментальная проверка на ограниченном учебном пространстве. Год-два учебники должны пройти такую проверку, после этого ещё переделаться, и вот тогда будет настоящий учебник. Страшно ещё идеологическое сопротивление. Все эти пережитки марксизма, советских формулировок долдонских. Отчасти они сознательно выставляются, чтобы нас задержать в движении к пониманию истины. А отчасти это невольное... это инерция. Инерция человеческого сознания, которая бывает всегда, когда исторический процесс, события идут слишком быстро, человеческое сознание не может за ними уследить, всё переварить и усвоить. Оно всегда отстаёт. И вот это отставание сказывается в создании учебников. И сегодня наша история, литература, экономическая география, другие гуманитарные науки идут на ощупь. Они идут с непрояснённым горизонтом, в хаосе мыслей, и в этом случае есть большой соблазн механически заимствовать что-то готовое. Ну, раз старое было плохо... откуда взять? С Запада. Взять западные концепции, стереотипы, формулировки, термины. Но, например, в истории я бы очень предупредил, что в течение всего советского времени так называемые советологи, кремленологи, они молились на нашу советскую историческую науку. Ещё бы! Самая передовая в мире страна! Передовой эксперимент! Какая наука, какая статистика! Советскую дутую статистику считали безукоризненно научной, русскую же дореволюционную отвергали как буржуазную. Если появлялись авторы в эмиграции, критикующие советские исторические концепции, — их идеи отвергали как ненаучные и необъективные. Вот так на Западе создали науку о нашей советской истории, а мы теперь в хвост... Они в хвост нам шли, а мы теперь в хвост им, и заимствуем это. Что сказать об учебниках истории специально? Во многих местах я видел историю СССР, издания 80-х годов. Ну, что о ней... Что там наворочено, что можно понять. Есть очищенная "История Отечества" для 10-х классов. Смотрел я и её. В отношении дореволюционной России — в лучшем случае перечисление событий. Бедность мысли и нерешительность мысли. Не дай Бог дать патриотическую концепцию национальной истории, так, как делается во всех нормальных странах. Этого боятся. 1917 год. Я 20 лет им занимался. Год — роковой для России, сотрясательный для всего человечества. Что о нем можно по этому учебнику понять? Да ничего существенного, ничего главного, всех процессов понять нельзя. Ленин приехал, броневик, "Апрельские тезисы", а там дальше — Октябрьский переворот, мощный фактор, триумфальное шествие советской власти. Вот вам и весь 17-й год. И при этом утверждается, что советское время — преемственно к дореволюционному. Как же оно может быть преемственно, если 15 лет над нами бушевал ураган лозунга: "всё до основания разрушим — построим новое!" И так и делали: разрушали всю традицию мысли, всю традицию культуры, все сословия, религию, мировоззрение, все разрушали и разрушали. А потом построили новое. А теперь учебник говорит: "Это преемственно". Что бы вы думали? Коллективизация и раскулачивание — это что такое было? Оказывается, по этому учебнику, то были мероприятия по повышению производительности сельского хозяйства. Значит, у нас было зерна завались, повысили производительность — остались без зерна. Голод, террор ЧК, ГПУ ранних 20-х годов — этого нету вообще. Такого не было. А вот голод 30-х годов нельзя не признать — он признаётся. Но без связи с коллективизацией, не сказано, что это от коллективизации, — этого нет. И, конечно, можем найти там и невиданный энтузиазм трудящихся, и — как предполагал социализм светлое будущее, но почему-то, вот, кризис за кризисом, не получилось. В общем, вернись мы сейчас к нашему прежнему политическому устройству, этот учебник ещё так подумать, может быть, выбрасывать не надо, может, ещё пригодится и для того времени. Историю для 11-го класса — тем более сложно написать. Потому что она: Вторая мировая война и после. Близкое к нам время. Здесь авторы особенно осторожны, здесь надо особенно не поскользнуться. И тут чёрные дыры умолчания и непонимания. И тут, вот, инерция сознания, которая нас задерживает. В общем, боюсь, что с учебниками по истории у нас осталось: начать и кончить. С учебниками по литературе — более благоприятное положение. Литература — уже когда взяли авторов, которых допустили, — она невольно идёт за авторами. Сам автор влечёт за собой, даёт истинный материал, живой, естественный материал. Я вот смотрел учебник 9-го класса по литературе, огромный период — от античности до Гоголя. Но всё-таки там этой отвратительной жвачки, которой нам забивали головы, там её нет, и мы можем надеяться, что по литературе мы выйдем раньше вперёд, а в конце концов прорвёмся и к учебникам истории настоящим.
arjan: 7-я БЕСЕДА 10 июля 1995 О русской национальной школе. В конце июня в Москве состоялся всероссийский земский съезд учителей. Такого в России не было с 1911 года. Собрались из 50 регионов до 800 человек — преподаватели, школьные учителя, городские и сельские, работники системы народного образования, преподаватели пединститутов, активные деятели просвещения. И задача их была и цель — как нашу школу вывести из нынешнего кризиса, как оживить её и поставить на твердые ноги. Одна из форм, которая видится Земскому движению, — это создание земской школы, то есть школы государственно-общественной, где и программы, и весь учебный процесс, всё устройство регулируются не только государством, как сегодня, а совместно — государством и местным народным самоуправлением. Поразительно, что съезд этот не имел никакой поддержки от правительства. Более того, в ряде звеньев государственного аппарата созыв такого съезда встретил сопротивление, как встречают сопротивление вообще всякие попытки народного самоуправления. Вот эта бесчувственность нашей нынешней государственной системы ко всякому живому движению в стране, ко всякому доброму движению — совершенно удручает. Это какой-то мрачный тупик. И что же будет дальше? Сегодня, когда нам и уши и глаза залепливают, из телевизора и отовсюду, истерической политикой, этой предвыборной кампанией, которая уже почему-то идёт полгода, и ещё будет идти полгода, а потом ещё следующие полгода, вот так полтора года будет нас трясти... Сегодня бесконечно трудно поверить, что мы сами, только мы сами, усилиями нашими, тихими, повседневными, настойчивыми, плодотворными, медленными, как пчёлы отстраивают улей, сот за сотом, ячея за ячеёй, — вот так только мы можем поднять всё в России, и в том числе образование. Земство... Земство есть народное самоуправление всех живущих в данной местности. По этому самому смыслу и определению оно внепартийно, внеполитично и вненационально. Во всём, кроме одной оговорки. Школа — не может быть не национальной. Школа обязательно опирается на какую-то культуру. Ну, вот мы видели — у нас был блистательный пример советской школы, 70 лет у нас строили вненациональную школу. И гимны пели не только о дружбе народов, но и о том, что все народы сливаются в один, советский. 70 лет сливались, а потом в один-два дня, когда треснули границы, сразу же во всех республиках стали основывать свои национальные школы. Во всех республиках. И это естественно. И в этом упрекнуть их нельзя, это во всём мире так. В Швейцарии, где я жил, в Германии, во Франции, знаю... Ведь всякая школа строится на национальных принципах, национальных традициях, национальной культуре, национальной истории. Конечно, во взаимодействии, в разумном взаимодействии и отображении культур других, мировых. В Америке это принимает уже крайние формы. Мои дети учились в американской школе, там больше двух третей гуманитарного образования посвящены только самой Америке, всё внутри Америки. И какой-нибудь ручей или камень, связанный с Гражданской войной, или отличившийся в ней лейтенант, — более известны, чем крупнейший политический деятель Европы. И когда теперь в Америке печатают мои статьи, то через каждые три-четыре строчки ставят сноску и объясняют читателю: это лицо такое-то, это такая-то личность, такой-то термин, такое-то понятие, такое-то явление. Издатели исходят из того, что читатели не знают. В каждом американском классе висит национальный флаг. И во многих школах произносят ещё слова верности флагу, каждый день. А патриотизма там не только никто не стыдится, патриотизмом дышит Америка, гордится патриотизмом. Америка воодушевлена своим патриотизмом. Теперь — национальные школы в наших российских автономиях. Они тоже всюду развиваются, как только автономии определились — они везде развиваются. И тоже их не упрекнёшь. Но здесь следует сделать два предупреждения. Дело в том, что многие национальные школы автономий России хотят отойти от двуязычия, а дать чисто национальное воспитание на своём языке; русский язык, и тем более русская культура и литература, оттесняются ими. Так вот тут надо предупредить: с одной стороны, они сами себе утяжеляют, удлиняют, делают мучительным путь к вершинам мировой культуры. Потому что к вершинам мировой культуры через русскую культуру пройти значительно легче, нежели им самим заново искать эту дорогу. А во-вторых, если мы единое государство, то что же это будет? У нас рассыплется единое языковое пространство, рассыплется образовательное пространство, культурное пространство, рассыплется и сама Россия. Всё это надо иметь в виду. Правда, в автономиях, конечно, есть везде так называемые "русские школы". Почему "так называемые"? Потому что в большинстве из них русскость состоит только в том, что у них русский язык для преподавания. Но программы в той же Татарии или Башкирии — идут о Татарии или Башкирии. История Татарии, культура Татарии. И русский язык — чем он становится? Становится ли он льготой и простором для русской культуры? Нет. Он становится как бы мостиком для того, чтобы ученик переходил в культуру данной местной автономии, а от русской бы уходил. Во всём мире национальные школы — естественная вещь. Одни только мы, русские, боимся произнести сочетание "русская национальная школа". И вот, например, в Москве, столице России, сейчас две дюжины иностранных школ. Любая иностранная колония устраивает свою школу, их уже много. Русская же национальная школа — одна, и то экспериментальная. Что значит русская национальная школа? Боже упаси думать, что это значит — принимать учеников по этническому принципу, ничего подобного. Принимаются все желающие, но родители, отдавая своих детей, понимают, что программа будет строиться на русской национальной традиции, культуре, языке, истории. О языке я сегодня не стану говорить, потому что это тема отдельного разговора, это боль наша — сегодняшнее состояние русского языка. Мы должны его спасать, иначе мы вообще скоро будем немые, мы лишимся языка. Но история наша... У нас будто бы изучали историю в Советском Союзе. 'Да ничего подобного. Я ещё в своей юности помню — у нас, до моих старших классов, не было даже понятия "история", такого предмета не было, потому что — какая может быть история, если жизнь человечества началась с октябрьского переворота? Отсюда пошла история, а до этого не было истории. Потом — ввели историю. Но как её ввели? Русскую историю вклинили в историю СССР. Отдельными фрагментами, и то, главным образом, — классовая борьба, восстания, что сотрясало и обрекало Россию на революцию. Ощущение тысячестолетней глубины, стержня единой истории, культурного, исторического, — всё это убирали. И поэтому сегодняшнее наше взрослое население просто невежественно в русской истории, ничего этого не знает. Мы должны написать не просто хорошие исторические учебники, мы должны для старшеклассников составить хорошие хрестоматии, где бы мы учили их на отрывках из наших лучших историков — Карамзина, Соловьёва, Ключевского, Платонова и других, на фрагментах из исторических документов России, приобщали бы их к настоящему духу этой истории. В школе, о которой я сказал, экспериментальной, в Москве, намечаются такие предметы: русская словесность (это шире, чем русская литература). История русской книги. Выдающиеся люди русской истории. У нас их всех пускали под откос, этих выдающихся людей, кто не был нужен по политическим соображениям. А это - огромный предмет, огромная история. Затем — история русской философии. Естественно, всюду в этих школах должно быть краеведение, потому что краеведение, знание своего края, его истории, истоков его культуры, разнообразных от края к краю, оно наиболее сливает нас с Отечеством своим и отечественной историей. Само собой — и воспитание нравственное. Нравственное воспитание даже ещё важнее образования. Среди этих предметов предлагают, например, и такой предмет: гражданское благочестие и российские законы. Слышите, как это необычно звучит и вместе с тем — глубоко. Мы должны воспитывать и гражданина, и семьянина. И потому: гражданское благочестие и российские законы, соотношение гражданина с российскими законами. Этическое воспитание, нравственное, должно открыть все подавленные свойства склада русского характера, русской души, нашу широту, отзывчивость, открытость, доброту, сострадание, милосердие, вот этому всему открыть дорогу. Но, конечно, окунаясь в русскую традицию и держа её, не надо закисать в хороводах. Нет, мы должны школу держать на высочайшем современном уровне, и научном, и организационном, и по качеству обучения. Именно теперь, когда наш народ находится в духовном провале, и молодёжь наша особенно, — именно теперь только и важно этим языковым и традиционным воспитанием сохранить, спасти, дать опору для возрождения нашего национального сознания. Но, конечно, черпая из наших истоков — исторических, культурных, ведя умственное, эстетическое и культурное воспитание, надо всё время соотноситься с другими культурами, надо не дать возможности никаких путей открыть ни для шовинизма, ни для ксенофобии, которые, впрочем, и не присущи русскому народу, никогда не были. А вот если мы будем, наоборот, стараться загонять русское национальное сознание в подвал, то мы вызовем его агрессивность. Мы при большевиках имели интернационализм, нас воспитывали в интернационализме. Интер-нация. Между нациями. Никакой нации не принадлежать. Садись между двумя-тремя табуретками. И так большевики и сели. Двадцать пять лет пламенел интернационализм. А началась война с Гитлером — что сделали? Весь интернационализм спрятали до последней искорки и - Дмитрий Донской, Александр Невский, Суворов, Кутузов, святые знамёна, — и победили! А спустя время опять: "победил великий социалистический строй". Нет, победили под патриотическими знамёнами. Потому что каждая страна стоять может только на патриотизме, и мы это видим и по Америке. Естественно, что во всякой национальной школе не может не найти места религиозное воспитание. В пакте ООН о правах человека говорится: "Родители имеют право дать детям религиозное воспитание". Отказать в этом родителям нельзя. В русской школе (естественно, со сбросом на атеизм) те, кто будет выбирать религию, выберут православие. Значит, оно должно стать в расписание. Ничего нет пугающего для атеистов: надо дать и право факультативного отказа - не хочешь, не ходи. А если в этой местности есть какая-то нация, которая может организовать своё религиозное воспитание, — тоже можно, и тоже — в расписание, и атеисты могут отказываться. Но то, что сегодня нам подаётся под видом возврата к религии, — общее религиоведение, общая культурология, — это эрзац, это мимикрия, в которой бывшие марксисты, оставшиеся без хлеба, ищут себе, в какую форму войти. Это — не религиозное воспитание. Если мы не дадим национального воспитания в школе, если мы не будем воспитывать этих патриотических чувств, глубины истории нашей тысячестолетней в наших детях, то мы и будущую интеллигенцию получим вот такую, как сейчас, — без связей с национальной традицией, с национальным духом и с глубиной истории. И если когда над Россией, как и над другими странами мира, в XXI веке прогремят свои военные грозы, то неужели мы можем надеяться, что наш народ пойдёт воевать за права коммерции, за жиреющие банки, за этих грязнохватов, расхватывающих народное имущество? Нет, не пойдет. Да что там. Недавно, вот в последние годы, мы от радикал-демократов слышим слово "патриот" как бранное. Не самое грязное, но предпоследнее по грязности. Самое грязное — "фашист", а предпоследнее — "патриот". И вдруг недавно по телевизору вижу: вождь радикал-демократов, беседуя со своими сотрудниками, соратниками в преддверии предвыборной кампании, стеснительно так склонив голову, говорит, буквально: "Нам трудно вымолвить, но ведь мы же с вами патриоты". Батюшки! Наконец-то! Схватились! Очнулись! Надолго ли? Или только до следующей избирательной кампании?..
arjan: 8-я БЕСЕДА 24 июля 1995 Профсоюзы. История их в России. — Профсоюзы последних лет. — Телевизионная передана о забастовках. Среди многих неурядиц и расстройств нашего времени тревожит состояние профсоюзов — мутное и раздёрганное. То ли было при большевиках? "Профсоюзы — школа коммунизма"! "Профсоюзы — приводные ремни диктатуры пролетариата"! И всё было ясно. Как скажет власть, как скажет администрация — так профсоюз и выполняет. А рабочие далеко не сразу с этим смирились. У нас, как всё в истории, - или замазано чёрной краской, так что не прочтёшь, или белой — так что даже не догадаешься, что там что-то было. Ну кто теперь знает, что в первые же месяцы после октябрьского переворота петроградский пролетариат стал в конфликт с коммунистической властью? Именно: создавались независимые фабзавкомы, фабрично-заводские комитеты. И рабочие действительно поверили, что они сами могут устраивать свою судьбу. Коммунистическая власть уже тогда начала разгонять эти фабзавкомы, и даже на некоторых петроградских заводских дворах стреляла из пулемётов по рабочим, чтобы их подавить. 1918 год... Многие месяцы 18-го года были полны борьбы рабочих за свою независимость. Это тоже неизвестно. Мы напечатали об этом книгу в "Исследованиях новейшей русской истории". Это история движения уполномоченных от фабрик и заводов, и как они собирали конференции или съезды, а большевики успевали вовремя их арестовывать, перехватывать, разорять, не дать им возможности осуществить задуманное. В 1918 в Ижевске перед собором расстреливали из пулемётов рабочую толпу, множество жертв. Но ижевцы — они оружейники, у них свои винтовки, они вступили в бой. Они вообще сбросили большевицкую власть, а потом ижевские и воткинские рабочие отступали с оружием от карательных отрядов и от Красной армии. В 1921 году петроградские рабочие поддерживали кронштадтское восстание. В 21-м году и в самой партии были серьёзные большие столкновения по поводу "рабочего вопроса". Так называемая "рабочая оппозиция", во главе её был Александр Шляпников — изо всех вождей коммунистической партии единственный настоящий рабочий, токарь высокого класса. Все остальные вожди были образованные и полуобразованные, руками ничего не делали, к рабочему классу никакого отношения не имели. Так вот, Шляпников доказывал, что рабочие должны иметь свою независимость и самостоятельность. Ленин и Троцкий растёрли в порошок эту "рабочую оппозицию". Сталин добил Шляпникова потом в своих тюрьмах. И у нас воцарились Советы как декорация, всё по звонку из партии, и профсоюзы — тоже как декорация. Но так как у нас всегда зарплата сильно недоплачивалась, в десятки раз, то на разницу эту государство давало профсоюзу что-то для соцстраха, что-то для путёвок, и так шло более или менее мирно. Казалось, всё хорошо. Но вот наступила великая пере... пере... как её назвать? — перетряска. И ВЦСПС, огромный этот слон, повис в воздухе. Что ему теперь делать? Перестать существовать они себе не могли разрешить. Они перестроились в Федерацию независимых профсоюзов России. У нас теперь все ведь независимые. Кого ни возьми - или "независимый", или "свободный". Это очень подчёркивается. А независимое рабочее движение действительно у нас в 88-м году началось. Началось с рабочих комитетов по разным, разным местам России. Это было действительно рабочее движение, но они были совершенно неопытны. После семидесятилетней отвычки — как организоваться? как связаться? как поступить? Они не имели никакого опыта, действовали совсем растерянно, на ощупь. А тем временем в Москве у нас появилась новая роль: профессиональный политик. Откуда взялись эти профессиональные политики? Раньше одни были просто в аппарате власти и партии, другие — в аппарате пропаганды, а третьи сидели тихо, как мыши, по московским кухням, не было их слышно. Но когда заварилась перестройка, гласность, — появились у нас профессиональные политики. И начались в Москве политические бои. В одном Верховном совете, в другом Верховном совете, в обоих. И в этот момент этим политикам пришла в голову та самая гениальная мысль: а использовать надо рабочее движение, двинуть рабочее движение! И вы помните, что вокруг Межрегиональной группы депутатов были призывы ко "всеобщей политической забастовке!", "тряхнуть всей страной!" — для того, чтобы выиграть какой-то местный бой в Москве. Слава Богу, хватило трезвости у нашего населения не отозваться на этот призыв ко всеобщей политической забастовке. Но партийное влияние и всякие корыстные влияния на эти рабочие комитеты в конце концов, в общем, не дали им развиться, они не развились. Партийные деятели всё время пытаются профсоюзы использовать для своих радикальных игр, дирижировать ими, направлять для своей борьбы за власть. Сегодня о рабочих комитетах отдельно говорить не приходится. Но профсоюзы? Да, профсоюзам сейчас как будто открыто поле деятельности. Именно: на предприятиях запрещено создание партийных организаций, а профсоюзные организации могут существовать. Тогда у партий появляется идея: нельзя прямо проникнуть на производство, но можно проникнуть через профсоюзы, можно использовать профсоюз как базу, опорную базу для своей политики. И начали создавать профсоюзы, как грибы стали расти, дробные профсоюзы, не представляющие большинство своих коллективов. Это делается примерно так. Вот, тысяча человек, допустим, на производстве. Вдруг двадцать из них объявляют "профсоюз". И начинают действовать активно, выдвигают требования, связываются с прессой, а то и с какой-нибудь партией. Тогда какие-то другие тридцать-сорок человек объявляют тоже "профсоюз". И между ними начинается борьба за влияние на свой коллектив. Каждый из них не уполномочен общей волей. Конкуренция. Это приводит к расколу между профсоюзами, расколу бессмысленному и ненужному. Вот несколько примеров. Лётный состав. Между лётчиками никаких противоречий нет, у них интересы единые и осознанные. А профсоюзов лётного состава — два, они конкурируют между собой. Был профсоюз угольщиков. Возник "независимый профсоюз горняков". И они вот так вот сталкиваются. В чём здесь дело? Конечно, как и всегда, мы должны к этому быть готовы: к сожалению, во всяких политических и общественных движениях разрушительную роль играют личные амбиции, личные претензии людей быть лидерами, руководить. Но и кроме того партийное влияние. Всё это сталкивается и приводит к расколу. И в этом губительном соревновании каждый профсоюз старается привлечь к себе внимание телевидения, внимание прессы, провести какую-то акцию. А потом рабочие, как использованный материал, забываются. Сегодня очень тревожно то, что многие потрясают лозунгом "забастовки во что бы то ни стало". Забастовки. Тут тоже надо вспомнить историю. Как всегда, нам очень бы помогло знание нашей истории, однако мы её не знаем. Мы слышали — вообще, отдалённо — что в начале XX века, с 1901 по 1905, было крупное забастовочное движение в России. А в чём оно состояло? как оно было? А было оно так, что революционные вожди назначали: вот здесь надо провести забастовку. И идёт смена очередная на завод, её встречают несколько молодчиков с палками, и говорят: "Всё, заворачивай, забастовка!" Они не хотят. Тогда палками по лбу нескольких огреют, — захотят, отступят. А когда нужно выгнать с завода — что делали? Я читал эти мемуары, не раз читал, воспоминания есть. О том, что посылали мальчишек с камнями и гайками. И вот мальчишки врываются в цех и начинают швырять в головы — заслуженным, старым, опытным профессиональным рабочим в головы: "Убирайтесь вон! Забастовка!" И что против этих бесенят сделаешь? Уйдут. И так раскачивали, раскачивали успешно пять лет забастовки в России, что добились-таки в 1905: всеобщая политическая забастовка! Ещё чуть-чуть-чуть, и Россию бы свалили. Удержалась. После этого и до 1914 был лучший расцветный период России. И тогда профсоюзы, тоже не все это знают, прекрасно существовали. Они были легализованы. Были законы о профсоюзах в России, одни из лучших в Европе. У нас были и больничные кассы у профсоюзов, была помощь по нетрудоспособности, по болезни, всё это было. Всё это замазано и забыто. А вот в конце июня мне досталось по телевидению видеть дискуссию. Ведущий с самого начала объявил: "Тема наша — забастовка!" И длилась эта передача 45 минут. Я думаю, её многие видели — это было в конце июня. Я бы хотел немного о ней сказать. Там так устроено: сидит некоторая публика, специально подобранная публика. На возвышении — три профсоюзных лидера. А в промежутке иногда дают фрагменты съёмки рабочих на своих рабочих местах. Так это же — небо и земля. Сравнить нельзя. Насколько у этих рабочих искренняя боль, абсолютно неподготовленные заявления. И насколько у этих профсоюзных лидеров и у этой публики, тут выступающей перед телевизором, насколько всеми ими движет расчёт, не говоря о том, что это просто две разных породы: те действительно рабочие, а эти неизвестно почему обсуждают рабочие интересы. И вот, что мы слышим в той телевизионной программе? Слышала это вся страна. "Эти реформы ведут в тупик". (Ну, и правда, ведут, а что возразишь? Для рабочих — да.) Дальше такие фразы звучали: "У них нет совести" (А что возразишь? Разве есть?) "Происходит экономический геноцид трудящихся. Рабочие негодуют: 'А зачем нам работать так?'" — И действительно, зачем же работать вот так, когда ничто не организовано и даже зарплаты не платят? У нас сейчас принято говорить, что рабочие не хотят работать. Нет, это непроходимая бесчувственность администрации и властей. Дальше там говорилось, в этой передаче: "Линия нынешних реформ толкает на забастовку". Да, толкает. Но не каждому толчку надо поддаваться. Надо сказать, что дальше эта передача раскручивалась, в общем, в том смысле, чтобы забастовки непременно проводить, и даже во что бы то ни стало. Лидер независимого профсоюза горняков с помоста заявляет: "Забастовки — основное средство борьбы". Ну знаете, если забастовки — основное средство борьбы, тогда мы погибли. Тогда и профсоюзы уже теряют всякий свой смысл. Там какая-то странная фигура выступала — дама, сотрудница американских профсоюзов, координатор Русско-Американского (читай: американского) профсоюзного Фонда, американская гражданка. А титры к ней подают "московский правозащитник". Вот как это совместить? как это можно одновременно быть и тем и другим? Так она уговаривает: "Опасность забастовки часто преувеличивают". Буквально повторяю: "Зато забастовки укрепляют в людях веру". Во что веру?.. Идёт раскачка дальше и больше, и мы слышим там голоса в этой передаче такие: "А что, возьмутся за топоры!" Возможно. "Да у нас в Челябинске 73% были готовы на крайние меры! Оружие возьмём!" Выступает бывший диссидент, когда-то гремевший, диссидент-профсоюзник, и говорит: "Самый большой враг у нас..." — кто бы вы думали? "Государство!" Самый большой враг у нас — наш дом, в котором мы живём! Дальше он говорит: "Профсоюз — оружие в борьбе с государством". Вот ещё лучшая формулировка, почище ещё всех тех большевицких. Оружие в борьбе с государством. Так это — призыв к чему? К революции? К анархии? Хороши профсоюзы! Достойная передача по телевидению! Кто такую передачу оплачивает, интересно?.. Да, действительно, экономическое давление сейчас на трудящихся ужасающее. Да, всем невероятно тяжело, особенно эти ужасные задержки зарплаты. И те, кто наверху, кто ворочает промышленностью и, добавлю, кто ворует, должны бы очнуться, потому что когда-нибудь и до них дойдёт. Только нет, признать, что забастовка — основное средство борьбы профсоюзов, что оружие и революция — это средство борьбы за экономические права, — нет, это конец страны. Профессиональные союзы — это сложные и нужные организации: это по сути — сословия. Сословия, которых у нас нет, объединения людей данной профессии. Они бы встроились и в народное самоуправление. Мы ждём их. Но как нормально должен развиваться профсоюз, как он может нормально развиваться — об этом поговорим в следующий раз.
arjan: 9-я БЕСЕДА 7 августа 1995 Нормальное развитие профсоюзного движения сегодня. — Опасность посторонних влияний. Так каково же нормальное создание и развитие профсоюзов? Только снизу, ни в коем случае не учреждением сверху, и ни в коем случае не боковым влиянием. Только снизу, от своего рабочего коллектива, как всё в России должно расти снизу. От завода данного, или от предприятия, или от группы предприятий, или от рассеянной (если она географически рассеяна) профессии. От большинства, от ясного большинства, от подавляющего большинства этой профессии или этих рабочих создаётся профессиональный союз. И самое главное условие — чтоб не было у него никакой денежной зависимости ни от кого. Он может жить только на собственные средства — будут ли это профсоюзные взносы, или сам профсоюз будет каким-то образом зарабатывать ещё, это его дело. Но, ни в коем случае не должно быть ни административной, ни финансовой зависимости ни от государства, ни от директората, ни от коммерческих структур, ни от банков, ни от партий, — ни от кого. Только в этом случае профсоюзные лидеры будут действительно представлять свой коллектив и его интересы. Другое дело, что профсоюзы, становясь частью структуры общества, будут живой частью народного самоуправления, когда оно у нас начнёт создаваться, — будут взаимодействовать с ним, представляя в нём все профессиональные интересы. Это другое дело. Известны главные задачи профсоюза: борьба за зарплату, борьба за технику безопасности, борьба за улучшение условий труда. Но при этом, если даже употребить слово "борьба", надо всё время говорить: борьба в разумных пределах. Профсоюз должен соображать, что предприятие это — наше, если мы его развалим, мы же останемся без куска хлеба. Нужно вести эту борьбу, если говорить "борьбу", — в разумных пределах. Сейчас выбрасывают такой лозунг, было в той телевизионной передаче о стачках: "У нас нет общих интересов с директорами!" Ошибка. Есть: сохранение производства. Да, директора — директора сегодня у нас самые разные. Есть разряд так называемых "красных директоров" — это те самые, что были на тех самых местах, с теми самыми повадками, и ничуть не изменились. Есть директора, которые, остались ли на своих местах или перешли на другие, но занялись стяжанием. Выгодное дело сейчас, в общей неразберихе, использовать производство просто для личного и своих друзей обогащения. И такие — есть. Однако есть директора, которые искренно вкладываются в дело, которые искренно хотят спасти производство, накормить своих рабочих и чтобы производство приносило пользу стране. Это при том, что их гнут бессмысленным финансовым прессом, что накладывают невыносимые административные придирки. И вот мы, мы-то. Язык мы потеряли. Совсем русского языка мы не знаем. Как что назвать — мы не знаем, нет языка у нас. Лень ума у нас. И мы дали кличку "новые Русские" — кому? Грязнохватам, скорохватам, тем, кто наживается жадно, кто торгует народным добром. Юнцам, которым вдруг миллиарды откуда-то посыпались, и они не знают даже, куда их употребить. И мы дали им кличку, какой-то идиот придумал, а мы всё повторяем: "новые русские, новые русские". То есть, простите, мы признаём этим самым, что будущее России — за ними, если мы их называем"новыми русскими"? Нет, "новые русские" — не они. Новые русские — вот те самые честные предприниматели, пусть ещё немногие, которые пытаются создать производство, кормить нас с вами и страну. Я перечислил разные виды директоров. Но какие бы директора ни были — нам с ними и жить и работать. Я ещё двадцать лет назад призывал: без раскаяния наша атмосфера не очистится! Если те, кто совершал несправедливости, жестокости, насилия, или хотя бы голосовал за них, — если они не раскаются, у нас будет грязная атмосфера. Прошло двадцать лет, и много раз повторялись призывы, и никто не раскаялся, никто почти, кроме единиц. Так вот мы остались в этой грязной атмосфере, и мы понесём на себе, тем хуже, — мы на 20-30 лет понесём на себе весь этот груз, всю номенклатуру, какая была, есть, и всех этих директоров. Никто ни от чего не очистился. Вот мы пойдём искривлённым, мучительным путём вперёд, и приходится идти с ними. Но даже и при этом надо запомнить: "Забастовка во что бы то ни стало" — такого лозунга не должно быть. Сейчас ещё и другой лозунг есть: "Профсоюзы должны вести контроль над директорами". Но это опять новейший большевизм. Если у нас, правда, есть государство, если наше государство чего-нибудь стоит, — так вот оно должно и административно, и финансово контролировать директоров. А задача профсоюзов — совсем не контроль над директорами. Задача профсоюзов - контроль над коллективным договором. Профсоюз заключает коллективный договор. Это не единичный акт, это процесс, умный процесс. Профсоюз, заключив коллективный договор, тут же предлагает предпринимателю заключить, подписать протокол разногласий, то есть о чём не договорились. И вот этот протокол разногласий — это ступенька к следующим переговорам. По ним пойдут следующие переговоры, будет следующий коллективный договор, и опять протокол разногласий, и так далее. Это — процесс, и вот только так надо двигаться, а вовсе не призывами, призывами, безумными призывами лишь к забастовке. Будут директора объединяться в союзы — и профсоюзы будут объединяться в ассоциации, в объединения. Это естественно. Ряд проблем и не может быть решён в пределах одного производства, иногда даже в пределах одного города, района, области. Но чем шире будут задачи профсоюзов, чем шире будут создаваться вот эти объединения, ассоциации, тем неизбежнее станет перед профсоюзами (так же как и перед другими объединениями свободного, независимого народного управления) вопрос: контроль — а над чем? а как остановить бесконтрольное перераспределение национальных богатств, вот то, что мы называем воровством? Как остановить его? Вот сейчас, совсем недавно, слушаю по телевидению о приватизации. Виднейший министр заявляет, признаёт: ну да, вот это предприятие продаётся в десять раз дешевле, чем оно стоит. А какое-то и в двадцать, говорят. — Как же можно такое допускать? — А, мол, потому, что его иначе никто не возьмёт. Так позвольте, ну если никто не возьмёт, так и не продавайте по дешёвке! Кто же может подумать, что это бескорыстно делается? кто же может подумать, что здесь нет задних ходов?! Как же можно народное имущество продавать в 10 и 20 раз дешевле, чем оно того стоит? Теперь о влиянии сбоку. Вот я прошлый раз упомянул эту телепередачу, в которой фигурировал Русско-Американский (читай, в общем, американский, на американские Деньги) Фонд профсоюзных исследований и обучения. Он создаёт программы и курсы профсоюзных организаторов, профсоюзных стажёров, профсоюзных исследователей. Он платит им валютную зарплату от Америки, от американских профсоюзов. Платит зарплату за то время, что они учатся, и, очевидно, не только за это время. Он предоставляет им юридическую службу бесплатно, поездки по России бесплатные. И невольно спросишь: слушайте, и это что, всё — бескорыстно? И это что, не накладывает никаких обязательств на этих профсоюзных деятелей? Но зависимость неизбежна, и вот её результат. Передо мной лежит документ. Документ этот такой: некий профсоюзный деятель, наш, областной, вождь одного из областных профсоюзов, пишет отчёт в Москву. Кому бы вы думали? Председателю своего профсоюза? Нет, не так просто. Буквально написано: "В Русско-Американский центр профсоюзных исследований и обучения". В скобках: "Копия председателю такого-то профсоюза, такому-то". Дальше буквально читаю (значит, в Фонд он докладывает): "В соответствии с пунктами такого-то контракта, направляю отчёт о деятельности вот такого-то нашего регионального союза и о моём участии в этой деятельности за такой-то период". Дальше он описывает, как он устраивал забастовки. Ну, знаете, это совершенно поразительно, что такое сегодня пишется. Вот, буквально, читаю, как он организовал: "Мы с парнями прошли на территорию предприятия. Учитывая фактор рабочего времени, мы быстренько соблюли необходимые формальности, я зачитал подготовленное заранее решение собрания. Проголосовали". Батюшки! Да мы ж с Семнадцатого года это слышали, знаем: да, всякая резолюция всегда готовится прежде митинга, прежде собрания. А потом: "Кто против?" — Единогласно. Дальше он докладывает, как он устраивал после забастовки пикетирование, в другом случае. Но какой смысл в пикетировании, если на него не обратят внимания? Так пригласили телевидение, сообщили об этом средствам массовой информации, чтобы отобразить. Ну, и не забывает свои интересы: "Посылаю вам авиационный билет, на который я потратился. Пожалуйста, оплатите". Вот так. Кто получает такие деньги — он, конечно, выходит из-под контроля своих коллективов. И этот Русско-Американский Фонд — он сегодня нашу дробность профсоюзов множит. Он создаёт ещё свои добавочные импульсы к созданию частных профсоюзов, потом объединений их, ассоциаций. А раз они дробные — они нигде не выражают волю своих коллективов. И, как мы видели вот в той телевизионной программе, они настраивают на забастовки во что бы то ни стало. Это чудовищно. Зачем это делается? А как тогда ведут себя, соответственно, профсоюзные деятели? "Ага, тот получил иностранную помощь, так и мне бы получить". Значит, надо как-то себя представить, надо как-то выгодно профигурять. Ну, как выгодно? Надо обещать забастовку и уметь её устроить. Итак, обращаются сами с предложением. И вот мы видим, сегодня так бывает: на одном предприятии разумный профсоюз ведёт переговоры с администрацией; вдруг образовался другой профсоюз и торпедирует его забастовкой. Всё развалилось. Разумный процесс разрушен. Больше того: забастовки устраивают у нас на предприятиях, идущих к банкротству, уже идущих, — и на них забастовки. Так позвольте, это сегодня, значит, любая просто мафия может, если нужно какое-то предприятие уничтожить, — купить там несколько лидеров, которые устроят одну забастовку, другую, третью и потопят это предприятие. И его не будет. Всё в порядке. Множество забастовок, страсть к забастовкам и порыв к ним совсем не знак пробуждения сознания общества. Это угроза разрушения нашей страны. В нашем обществе, ещё не организованном, не устоявшемся, не структурированном, — кому выгодны эти сотрясательные забастовки? Кому они нужны? На Западе... Вы не думайте, что на Западе вот так: свистнул — и забастовка, остановил смену — и забастовка. Нет, на Западе разработаны законы вхождения в забастовку. Там существуют барьеры и тормоза. И нужно пройти эти барьеры и тормоза, прежде чем объявить забастовку. А у нас? А у нас недавно два члена Государственной Думы внесли в Думу закон о забастовках. Причём, кается, очень им гордятся — об этом даже один из них сказал. Он одновременно и лидер профсоюза, и он же был недавно (не знаю, как сейчас) лидер "партии диктатуры пролетариата", вот такая партия. Так их проект, который, может быть, Государственная Дума примет, направлен на то, чтобы облегчить процедуру вхождения в забастовку. Как нам не понять действительно тяжёлого положения людей, их труднейшего состояния? При невыплате зарплаты, при этом отчаянии. Я получаю множество писем. Эти письма — стоит о них поговорить вообще отдельно. Но сейчас я прочту из них несколько выдержек. Вот так: "У нас никому ничего не нужно". — Ведь это выражает нашу общую атмосферу. — "Не к кому пойти пожаловаться. Терпим-терпим, но лопается. Мы тоже хотим, чтоб на работе было всё спокойно, а готовы бастовать. Мы ограблены, ограблены". — "В ожидании зарплаты берёшь взаймы, а получишь, отдашь — и ничего нет. Все от нас отступились. Мы — балласт. У нас специально убивают желание трудиться". Ну, специально не специально, но многим убивают. Народ устал от этих политических искривлений. Я уже говорил о бесчувственности нашей государственной системы. Когда я говорю "государственная система", я не имею в виду только исполнительную власть. И законодательная, и судебная, и промышленная, и аграрная, и финансовая, — все они должны очнуться! Вся олигархия должна очнуться, не ждать, когда это взорвётся. А профсоюзы должны помнить исторический опыт наш, как Россию разваливали забастовками. И вести переговоры в разумных пределах, самоограничиваться. Именно профсоюз, который выражает свою массу, — он-то и гарант от забастовок. А если уж идти на забастовку, то отсечь все возможные косвенные влияния — кто хочет на ней поживиться и собрать политические дивиденды. Действительно защищать интересы — своего коллектива.
arjan: 10-я БЕСЕДА 21 августа 1995 О Чечне. — И о загадках вокруг неё. За истекшие месяцы мне довелось обсуждать по телевидению многие острейшие, больные проблемы России. И состояние сегодняшней деревни; и земельный закон, каким ему следует быть, чтобы мы не потеряли вместе с землёй и саму Россию и не превратились бы все в наёмных батраков. И принципиальные пороки нашей федеративной административной системы. И особо тяжёлое положение Дальнего Востока, Сибири, Севера. В ответ телевизионная газета "Семь дней" крикнула на меня: "Да заткнись ты, Солженицын! Ну, кому нужны эти твои разговоры, советы? Мы сами знаем, что передавать, мы сами знаем". Потом я говорил о судьбе преданных нами соотечественников. 25 миллионов мы швырнули и не думаем о них. Их там стесняют во всех отношениях — в быте и в работе, унижают, издеваются над ними, говорят: "Убирайтесь!" — А нам неважно. Нам дела нет. Из них некоторые в отчаянии бегут к нам, это беженцы. Они бегут к нам, как к братьям, в надежде, что мы их устроим. А мы в лучшем случае немножко помогаем, а то и нет. А главное — мы не только равнодушны, мы неприязненны к ним: "Ну чего явилась? ну и сидели бы там, вы нам тут мешаете только, у нас своих забот хватает". Я говорил о репрессированных, о репрессированных, с которых сегодня издевательски требуют справки о том, что 60 лет назад у него была хата или корова. А не можешь справку представить — всё, помощи не будет. Прямой государственный расчёт: пусть вымрут репрессированные, чтобы только им не платить. Закон есть, а платить не будем. И наконец — о реальном вымирании, реальном, страшном вымирании именно русского народа, именно русского, — у других это не так. Только за последние два года каждый год мы теряли по миллиону человек: превышение смертности над рождаемостью. Мы можем вымереть вообще с Земли. А мне — звонкие голоса: "Ах, да о чём вы говорите, ну о чём вы говорите, это не интересно. О Чечне говорите! Чечня наша боль, Чечня — горячая точка сегодня!" Я говорил о ничтожестве наших партий, неукоренённости их, об этой жалкой истерике избирательной, которую начали за год до выборов. Я говорил о фальши нашей сегодняшней избирательной системы, которая не может обеспечить справедливых равных выборов. Не может. Я говорил, что без народного самоуправления Россия не встанет на ноги. Не встанет. Решением сверху — не встанет. Я говорил о детях, об ужасном положении школы и учителей. "Да о чём вы говорите? кому это нужно? Вы — говорите о Чечне!" Чечня!.. Чечня закрыла нам все боли России, Чечня! А я о Чечне говорил ещё раньше всех этих говорунов, которые тогда ещё сидели, поджав хвост. Я 30 лет назад написал в "Архипелаге", я 20 лет назад опубликовал. И как жестоко высылали чеченов с их родины, в ссылку, и как они стойко держались в ссылке. Например, во время кенгирского восстания заключённых они единственные изо всего окружного населения проявляли сочувствие к восставшим зэкам. Потом было время возврата сосланных народностей. Тут действовал наш великий безумец Никита Хрущёв. Он в это время разговаривал ногами. Одной ногой он стучал Америке: "А мы вас похороним!", "а мы вас похороним! А другой ногой расшвыривал русские земли куда попало. В пьяном ли виде, Крым — Украине. Чеченам компенсировать надо? — пожалуйста, терские казачьи земли — Чечне. Там ещё какие-то кизлярские казачьи земли? — Дагестану подарить. А что ему жалеть? Он — ленинский комсомолец. Что — он Россию собирал? Чужое раздавать — ума не надо. Но перейдём к 1991 году. В 91-м году прозвучало, что Дудаев объявляет независимость Чечни. Я не буду сейчас анализировать, была ли это авантюра Дудаева или это была воля чеченского народа. Важно, что это прозвучало в конце 1991 года. И государственные деятели должны были принять соответственное решение с учётом того, что мы живём в XX веке. В XIX — ну в XIX все государственные деятели были обезумлены жаждой хватать. Самые раздемократические Англия, Франция, Голландия, Бельгия хватали, хватали, хватали — не насытиться. Соединённые Штаты опоздали к разделу, так хватали на пороге XX века - Кубу, Филиппины, Гавайи... Но в XX веке государственные деятели поняли, что — нет, время наступило другое. Англия разумно вовремя освободилась от Индии, к счастью и для Индии, и для Англии. И Франция освободилась от колоний, правда, после жестоких поучающих поражений в Алжире и во Вьетнаме. Только коммунисты ничему не научились. Коммунисты и в XX веке всё хватали. Так что же нам надо было сделать в тот момент? Я более трёх лет назад предлагал нашему руководству: да возьмите, приймите это решение, даже это будет показательный исключительный случай; Чечня объявила независимость? — согласитесь! Ну, конечно, согласиться так: без казачьих терских земель, ясно. Второе: по всей России у нас чечены в бизнесе или же в мафиозной деятельности, не знаю. Так вот в этот момент, как только мы признаём независимость Чечни, они все в этот момент становятся иностранцами. И они должны брать визу у нас и доказать, какой именно они деятельностью будут заниматься, на какой срок и какая польза России от той деятельности. А нечеченское население нужно взять из Чечни, всех желающих уйти оттуда. А поскольку Чечня, как только объявила независимость, стала фазу котлом преступности, туда бежали преступники, — то оградить её кордоном. Вот так надо было сделать. Это сделано не было. А что сделало наше государство? Наше государство повело себя так: сперва — Чрезвычайное положение, — подавить! Через три дня — отбой! Ну разве великое государство может так метаться? А дальше что началось? А дальше началось совершенно удивительное — в мировой истории невиданная картина. Некоторая часть государства объявила себя независимой. Там армия большая, а мы — и не признаём, и ничего не делаем, вот так — как будто ничего не происходит. Государство проявило себя как импотент. И в это самое время началась чистка, этническая чистка нечеченов. Одна честная московская газета летом 1992 года напечатала, что только за первую половину 1992 года в Чечне подвергся насилию каждый третий житель. Это были всё нечечены, это были русские, украинцы, армяне, евреи, грузины, греки и так далее. Какие были виды насилия? В лучшем случае только угрозы, издевательства, оскорбления, а то просто — грабёж, выбрасывание из квартир, выбрасывание из домов, изнасилования и убийства. И хлынули нечечены сами, стали просто бежать оттуда. И что же наше государство? А ничего... Нет, простите, как ничего? Дотации давали, Чечне! за счёт русских областей дотации Дудаеву, помощь! А что наши звонкоголосые правозащитники? что они тогда? Слышали мы о них? Поехали они туда? объявили нам громко, что происходит? А нет. А почему?.. Не знаю. А наша отважная пресса, которой была дана полная свобода, она почему молчала? А вот так, молчала. И так продолжалось, продолжалось... А там дальше началось... Система чёрных ящиков. Первый чёрный ящик: кто дал оружие Дудаеву? — авиацию, танки, тяжёлую артиллерию и химическое оружие? Вот недавно один генерал бумажкой помахал на другого, этот на того, кто-то сказал: "А нам так из правительства сказали". И всё. И — рука руку моет. Чёрный ящик. Закрыто. Зачем своих открывать? И ещё чёрный ящик. Не сотни, тысячи людей знают, что тюменская нефть все три года шла на грозненский нефтеперегонный завод, а оттуда за границу, а государство получило лишь малую долю от этого. А остальное? А остальное — вот так, чёрный ящик. И вдруг, вдруг в декабре прошлого года — изменение. То мы никакого внимания... вообще никакого внимания не обращали на эту Чечню. А тут — начали военные действия! Но, простите, если можно было три года так терпеть, почему не тридцать три? А если нельзя было терпеть вообще, так почему не раньше приняли меры? Это осталось тоже загадкой. Поворот этот нам непонятен, опять чёрный ящик. Ну, дальше пошли военные действия. О них слишком много уже показано по телевидению, и всюду все знают. Но я добавлю голосок, который не знают. Вот у меня в руках обращение последней сегодня, ужатой, несчастной, придавленной русской общины города Грозного. Они пишут: "Русское население города, не имевшее, в отличие от чеченского, крупных наличных денежных средств, в том числе валюты, и личных транспортных средств, не имея возможности заблаговременно покинуть город и зону военных действий, оказалось заложником войны. С одной стороны в русских стреляли и убивали дудаевские боевики, а с другой — стреляла и бомбила русская армия. И вот город Грозный превратился в огромное русское кладбище. В городе нет ни одной улицы, переулка, парка, сквера и квартала, где бы не было русских могил. К сожалению, средства массовой информации сознательно замалчивают этот факт. Пишут только о потерях чеченов". А что потом? А потом опять чёрный ящик. Произвел в Будённовске террористический акт. Ужасный акт. Содрогновенный акт. Невероятный. Но он исчерпан был, исчерпан нашей капитуляцией. Мы сдались, — ладно. И что же? Сразу после того вдруг мы заявляем: идём на переговоры! — С кем? — С Дудаевым. Позвольте, но если с Дудаевым, как мы говорили, переговоры невозможны были раньше, так они невозможны и теперь? А если они возможны, то почему мы не пошли на них раньше? Мы позорились, позорились, на смех всему миру, всем курам на смех, мы показывали по телевизору ордер на арест Дудаева. Зачем? Кому? А тут пошли на переговоры. Ну, конечно, с грозным ультиматумом: в трое суток выдать нам Басаева и ещё там двадцать человек, у нас есть список. Чечены, разумеется, не выдали. Ну и что? Мы утёрлись, и приступили к переговорам. Каждую ночь стреляют, каждую ночь убивают наших, а мы — утёрлись и продолжаем переговоры. Над нашими растерянными солдатами смеются чеченские женщины. Чеченские вооружённые боевики стали возвращаться. И все населённые пункты, которые мы заняли этой несчастной войной, всё это они назад берут мирным путём. А мы? А мы ведём переговоры. В чём дело? А в том, что у нас нет ясности, чего мы хотим. Мы сейчас загораживаемся такой декорацией: вот произойдут свободные чеченские выборы, и потом народ решит свою судьбу. Так слушайте, ну неужели непонятно, что если более 400 тысяч, едва ли не полмиллиона нечеченских жителей из Чечни уехало, то как проголосует на референдуме чеченский народ? Он, конечно, проголосует за независимость и будет прав. Так зачем загораживаться? Зачем строить эти перегородочки? Надо смотреть проблеме прямо в глаза. Мы — ослеплены. Во-первых, какими-то идиотскими геополитическими соображениями, что, потеряв Чечню, мы что-то такое очень важное теряем, а самое главное — если мы теряем Чечню, то у нас Россия развалится. Как раз наоборот! Как раз наоборот. Если мы сейчас освободимся от Чечни, мы укрепим Россию. А вот если мы для неё будем предлагать особые, особые, ну совершенно сверхособые условия, отдельные договоры, будем за счёт русских областей питать и подкармливать, - вот тогда Россия и развалится. Эта практика договоров отдельных с республиками — вот она порочна. И тем, что мы так привязали себя к Чечне, к тому, чтоб Чечню удержать, — мы связали руки России вообще. То есть что происходит? Мы не можем пикнуть слова относительно Крыма. В Крыму 80% хотело отделиться от Украины. А Украина когда отделялась — проголосовало за то всего 60%. Так Украина — это уважаемое самоопределение, а крымчане — это сепаратисты. И что мы можем сказать, когда мы Чечню держим? Приднестровье. Молдавия объявила себя независимой — пожалуйста, пожалуйста, это самоопределение. Приднестровье, которое ни сном, ни духом к этой Молдавии не относится, Сталин его прирезал для показухи перед Румынией, — Приднестровье — это сепаратизм, этого не может быть. Мы забыли всех наших угнетаемых и притесняемых соотечественников и в Казахстане, и на Украине, — нам только бы удержать Чечню! Но должен вам сказать, что чечены — давайте же признаем, надо это признать! — и мужеством своим, и военным искусством, и упорством, упорством к независимости, и верой в то, что, отделясь, они будут расцветать, они вполне заслужили независимость. И пусть они её получат, и чем быстрее, тем лучше! А мы с этого момента, с этого момента, во-первых, отделяем терские казачьи земли, во-вторых, все чечены едут в Чечню получать чеченские паспорта, а потом становятся в очередь в российское посольство получать визы и объяснять, зачем они к нам едут. Сегодня мы опять ничему не научены. И вот опять даём ультиматум. Слушайте, да возобновлением военных Действий мы только усиляем Дудаева. Если мы сейчас признаем независимость Чечни, Дудаев, который вчера ополоумело истерически вопил на весь мир, слетит, как пёрышко, его сами чечены уберут, он никому не будет нужен. А если Мы будем его душить ультиматумами, мы сами Дудаеву силу даём. Надо иметь мужество принять решение на уровне века. Надо перестать думать только захватно. Да отделяясь от Чечни, мы и ей даём ту свободу, которую она хочет, — пусть проверяет. И мы себе оздоровляем свой собственный организм государственный. А.И.Солженицын в программе Взгляд, 1994 - разговор о чеченской войне...
arjan: 11-я БЕСЕДА 4 сентября 1995 О казачестве. У исторической России была такая характерность, или явление такое, которого не было ни в одной стране мира, — это казачество. У государственных деятелей других стран, у военачальников, это явление вызывало зависть, а в случаях конфликтов — страх. Казачество было удивительным сочетанием, необыкновенным сочетанием - буйного своеволия, свободной выборности и потом строжайшей иерархии, строжайшего неукоснительного выполнения государственных задач. Мы все жестоко виноваты перед казачеством. Коммунистический геноцид, который над казачеством был учинён, — первый геноцид в России и один из первых геноцидов на Земле. А сегодня к возрождению казачества мы слышим довольно-таки неприязненное — а иногда и брань! — неприязненное отношение со стороны общественного мнения, партий, особенно радикал-демократов. Удивительное это создание — казачество. Оно не вписывается ни в коммунизм, ни в капитализм. Не вписывается ни в какую схему. Так это признак как раз органичности, самобытности, это не порок его и не изъян, это признак вершенного своеобразия. Ну, большевики, надо сказать, потом спохватились, перед Второй мировой войной: эх, нам бы казачество! И, помню хорошо: в 1936 году был такой спектакль всенародный устроен в Ростове-на-Дону, где я жил, — "Возрождение казачества". Нашили лампасы, надели фуражки, раньше запрещённые, за которые расстреливали, и вывели на главную улицу Ростова, Садовую, такой парад, — тех самых, которые помнили ещё геноцид. Если не их самих, то их детей. А принимать этот парад приехал кто же? Будённый, который этих казаков рубил. Сегодня к возрождению казачества раздаётся много и справедливой критики, упрёков, иногда насмешек: что, мол, такое? Какие-то "асфальтные" казаки. Живут просто в городе. Надели фуражки и говорят: я казак. Навешивают георгиевские кресты, которых никак они не могли заработать. Навешивают себе генеральские и офицерские звания, которых нигде не получали. Потом — раздор между казачеством, который всех смущает. Очень много направлений, все они несогласны между собой. Да, уродливое восстановление казачества, уродливое. С этим не спорю. Но что у нас сегодня — назовите мне сегодня в России одно явление, которое было бы не уродливым? Наше промышленное производство? — в искажении и уродстве. О сельском хозяйстве и говорить не будем. Финансы или приватизация — то же самое. Наука. Медицина. Образование. Культура. Литература. Всё — в искажённом виде. И парламентаризм наш — уродливый. И избирательная система, которая не обеспечивает свободы выражения, народного выражения, и не даёт возможности равного выбора. Или наше телевидение... Долго-долго надо выбирать из него какие-нибудь полчаса или час, чтобы найти передачу, которая действительно питает душу. Что у нас сегодня — не уродливо?.. Упрекают казаков и так: "Да, но к вам вливается криминальный элемент". Может быть, и вливается. А куда он не влился? Где нет впитывания криминального элемента, если он, криминал, пронизывает весь наш государственный аппарат даже? Упрекают их в самовольстве, в самочинстве. Что вот, мол, там произвели самочинный арест, в другом месте захватили здание какое-то. Осудительно, конечно, осудительно. Но тут же надо и представить себе, до какой степени может дойти народное негодование, когда власть равнодушно смотрит на все преступления и беззакония и ничего не делает. В одном случае — по подкупности. В другом случае просто дремлет. В третьем случае просто боится. Это — импотенция власти, она может вызвать взрыв. Это нужно понять. Мы все вот так выходим из кризиса криво. Но надо удивляться другому, что вообще традиция казачья не убита, что она возобновляется. Вот этому надо удивляться. Напомню несколько черт прежнего казачества. У казачества было своеобразное общинное землевладение. Земля разделялась по едокам. Это значит, что никакая сирота, никакой старик никогда не оставался обездоленным. За него кто-то обрабатывал землю и его кормил, и все были сыты. Служилый уходил в армию, а тут всё было устроено, все едоки были обеспечены. Потом — самоуправление. Нас, русских, часто упрекают в отсутствии демократии. Я уж не буду напоминать демократию поморскую, демократию того Севера, где не было крепостного права. Но у казаков — какая была демократия? Выборность, истинная, настоящая выборность снизу вверх. А потом — строжайшее подчинение иерархии. Добавим роль стариков. У казачества, как и у некоторых других народов, вот, у кавказских народов, старики — это рассудители конфликтов и хранители традиций. А боевой дух? Откуда у казаков был такой боевой дух? А вот откуда. Сейчас в армию приходят из разных областей люди незнакомые, полтора года прослужили и разошлись. И что они тут делали в армии, остаётся иногда просто тёмным местом. А там - из одной станицы сотня пришла, и она так и служит — все вместе, друг у друга на виду. И что ты сделал: проявил ли трусость, обман, нечестность, — это всё будет известно на всю жизнь в твоей станице. Вот почему они были такого боевого духа. У казачьей администрации не было никакой коррупции, никаких взяток. В казачьих областях не было ни полиции, ни жандармов. Обходились они собственной управой. И все хаты были отперты, и не было воровства. Соотношение с государством было такое. Они не платили налогов, имея землю. Но они платили своей военной силой, своей кровью, и притом с полной амуницией, снаряжением. Конечно, сегодня это должно приобрести какие-то другие черты. Тем более, что конница уже не имеет такого значения. И ещё, очень характерно. Всё казачество, от устья Дуная и до Дальнего Востока, всё было единого мировосприятия, единочувствия, православия. Православие было основным чувством казачества, как они понимали мир, поведение своё в жизни. Вообще казаки составляли особый, яркий тип русского человека. Ещё особый яркий тип назовём — старообрядцев. К сожалению, наша литература как-то почти не осветила их. Наша литература всё изображала то каких-то "лишних людей", то расколотых в сомнениях, то бессильных, бездейственных, беспомощных. А вот этих людей, которые мирно освоили всю Сибирь, переплыли Берингов пролив, Аляску, до Калифорнии дошли? Вот этих людей мы почти и не видим в литературе. О старообрядцах писал Мельников-Печерский, так, стиснув зубы, и, в общем, как бы специальная агитация против них. Как казаки могли бы быть использованы в наше время? Ну, много, много применений, это просто бросается в глаза. Прежде и раньше всего — охрана границ. Если бы на границе Ставрополья и Чечни стояла казачья охрана, будьте уверены, банда Басаева не сделала бы ни шагу, ничего бы не было. Или возьмите, например, Дальний Восток. Теперь уже затревожились у нас и наверху, вот уже военный министр заявил недавно: что ж там делается? Там же китайское проникновение идёт мирное, и китайцы даже организуют военные отряды у нас, военизированные отряды на нашей территории. Да об этом все сороки уже три-четыре года галдят со всех деревьев. Когда я был там около полутора лет назад, сразу мне это рассказали и показали. Так вот там — как бы пригодилась казачья охрана: дни там, казаки, могли бы вести и таможенную службу. Они же могли бы нести и прекрасную службу против браконьерства, которое у нас нагло развелось сейчас и не останавливается. Егерскую службу. Сопровождение грузов, которые у нас разворовываются по дороге. Охрану важных объектов. Патрульную службу. Я вот знаю по Ростову: аксайские казаки, например, ввели патрульную службу в вечерних и ночных электричках под Ростовом, Новочеркасском. И — никакого бесчинства. Новочеркасские казаки ввели патрульную службу на базарах. И — никакого рэкета. Вот так! Другое дело. Не скажу ошибка, не скажу грех — а преступление царского правительства было, что использовали казаков для подавления народных волнений и возмущений. Вот этого делать было нельзя. Чего нельзя было делать — нельзя было втягивать казаков в политику. Как сейчас пытаются возродить казачество? Опять, как всё у нас, — не дать расти снизу, а учреждать сверху. Правящая верхушка будет учреждать указ-закон, указ-закон. И вот так создать казачество. Указы уже были. Я перечислю несколько. В июне 1992 года — о государственной поддержке казачества. В общем, он остался на бумаге. Прошлый Верховный совет обсуждал закон о реабилитации казачества. Увы, зависло, не принято. А вот совсем недавний указ "О регистрации казачьих общин". И что же? кому поручено это? Поручено министерству национальностей. Вот опять бестактность. При чём министерство национальностей? Казачество — что, нация? Нисколько не нация. Это совершенно своеобразное органическое создание, явление во всём российском государстве, но не нация. Не министерству национальностей этим заниматься. А как регистрируются общины? по новому, по последнему положению, указу? А - кто заявит, что он чувствует себя казаком и готов нести службу. Ещё там некоторые финансовые льготы, которые будут людей привлекать. Так, позвольте, что же это получается? Значит, опять "асфальтные казаки", опять образуются какими-то группами, и государство хочет только одного: государство хочет их по возможности использовать в своих целях. Но мы уже видим: на одном, на другом, на третьем предвыборном собрании, видим там и сям казачьи фуражки. Это плохо. Это уже каждая партия теперь думает: а буду-ка бряцать казаками, чтобы они поддерживали нашу партию. Если казаков втянут в политику, это будет ужасно. Нет. Надо, чтобы казачество как целое служило государству как целому. Только так. Не нужно идти по этой ложной линии: специальные законы о казаках. Нет, поскольку казачество — это органическая часть России и российского устройства, то оно и должно войти органически в законы, из которых главные я назову сейчас. Закон о землепользовании, закон о самоуправлении местном, народном, и закон о государственной службе. Может быть, ещё какие-то. Но это три основных. Закон о землепользовании. Казачество потому и было органично, что оно росло из земли, что оно основано было на общинном землевладении и земледелии. Как это сейчас может восстановиться? Конечно, сегодня нет сплошных больших казачьих областей, как раньше было Войско Донское или Кубанское. Но и сейчас во многих областях есть плотные места жизни казачества, а в Ростовской области 28% казаков, а на Кубани - миллион. Они формально имеют паи и могут, пользуясь нынешним правом, эти паи складывать и так образовывать свои общины. Вот тогда из этих общин будет расти казачье землепользование. И ещё, может быть, нам дадут урок, как надо пользоваться землёй. Но Дума наша два года проболтала. Где закон о землепользовании? Кроме гениальной идеи продавать землю с аукциона, мы не слышали ни одной творческой идеи. Землепользования — нет, и эта Дума уйдёт, завещав следующей. Нет закона о землепользовании. Второй закон — о самоуправлении. Ну, здесь мне уже приходилось говорить не раз. Наши партии, наши политические деятели боятся народного самоуправления, как черти ладана. Только бы не допустить народного самоуправления. Ибо тогда сами они повисают в воздухе. Тогда их значение ослабляется, значение и вес их кресел. Вот конституция наша, которая действует два года. Читаю из неё статью 12: "В Российской Федерации признаётся и гарантируется местное самоуправление". Два года прошло. Где оно гарантируется, кто это видел? "Местное самоуправление в пределах своих полномочий самостоятельно. Органы местного самоуправления не входят в систему органов государственной власти". И для народного самоуправления это и должно быть так, и для казачьего особенно. А что могут казаки сделать? А казаки именно и нуждаются в независимом местном самоуправлении. У них это естественно, и, между прочим, такой недавний опыт есть. Сейчас в Ставропольском крае, около Курсавки, создали казачью станицу. Значит, закон о самоуправлении, как и закон о землепользовании, должен иметь параграфы, параллельные параграфы, которые допускают, как это будет всё устроено у казаков. И, наконец закон о государственной службе. В свете того, что я сказал, применение его к казачеству больше, чем можно вообразить. И ещё дал бы Бог, чтоб нам хватило на все эти горячие необходимые применения найти бы казачью силу. Такую государственную историческую драгоценность России, как казачество, мы не только не должны упускать. Мы сейчас должны сопровождать его не насмешками, не бранью, а мыслями: думать, как правильно помочь ему разиться и вырасти.
arjan: 12-я БЕСЕДА 18 сентября 1995 Судьба наших брошенных соотечественников. — Их положение в Казахстане. Недавно у нас праздновалось четырёхлетие августовских событий 1991 года. Но немаловажная их сторона осталась без внимания и без памяти. Это — как тогда в 24 часа заядлейшие, выдающиеся коммунисты, главы республик, совершили такой курбет, оборот, — и объявились ярыми националистами. Оказывается, всю жизнь они были преданы только своей нации, а вот почему-то были коммунистами. И — как при этом раскололись наши границы, административные границы, нарезанные Лениным, Сталиным, Хрущёвым — без толку, по своим соображениям, не считаясь с этническим расселением, — как эти границы вдруг стали государственными. В те дни тогдашний пресс-секретарь российского президента Павел Вощанов сделал осторожное заявление. В тех днях он сказал: а что касается границ, то Россия оставляет за собой право ещё обсудить их. Боже мой, какая буря негодования поднялась! Ну на Западе — это понятно. Государственным деятелям Запада, дипломатам — им нужно, чтобы Россия была раздроблена, ослаблена, не была сильным конкурентом. Но наши радикал-демократы подняли визг до небес! Можно но именам перечислить, кто визжал: "Империализм! Империализм!" Какое бесстыдство! — или уже полное затмение разума? В чём империализм? 25 миллионов наших соотечественников, целыми русскими областями, оказались за границей, и мы не можем даже поставить вопрос об обсуждении границ? Это империализм? Люди жили там иногда в трёх-четырёх поколениях, привыкли, что они живут у себя на родине. И вдруг в одно утро просыпаются — они нежелательные иностранцы. Как это пережить, как это перечувствовать? Как сразу перевернулось отношение к ним? Я получаю много писем, ко мне идут из СНГ письма. Я прочту немножко оттуда. Вот лозунги, или восклицания, или прямые обращения: "Русский, езжай своя Россия!" "Русские, убирайтесь домой!" "Уезжайте, пока всех не нерережем!" "Пошли вон с нашей земли, проклятые!" "Убьём, уничтожим, убирайтесь в Россию!" В трамваях в лицо плюют, оскорбляют на улицах. В Средней Азии придумали и иначе, лозунг: "Нет, оставайтесь, нам нужны рабы". И правда же, русских теснят со всех постов, а вот чёрные работы — это будет выполнять не титульная нация, а русские. А самое обидное, что слышат там наши соотечественники, это: вы никому не нужны, вас бросили! вас бросили беззащитными. И правда же — что на это скажешь? Они плачут: что они могут на это сказать? Да, их бросили беззащитными. Весь мир презирает нас, ибо никто в мире так не делает. Это государство-импотент, которое боится протестовать, боится слово вымолвить... В отдельных письмах подробности рассказывают. В Ташкенте один человек никак не соглашался уступить свою должность. Узбеки убили его, а потом ещё были звонки и записки семье: дайте миллион, иначе убьём и сына... Обращается русский за справкой — с него берут в двух-трёх-кратном размере по сравнению с местным жителем... Хотят бежать — так им запретили продавать квартиры... Тогда меняет большую квартиру на меньшую, чтобы меньше "«терять, — запретили менять квартиры... Запретили вывоз мебели... Медицинское обслуживание разное — для титульной нации и для русских... На улицах к русским женщинам пристают... Это всё относится и к Таджикистану, за который мы сегодня кровь проливаем. Там 400 тысяч уже уехало осталось 80 тысяч. Вместо того, чтобы их оттуда взять мы ввязались в таджикскую междоусобицу. Ещё — бездействие наших консульств и посольств. Они же есть там, по всем странам СНГ, но они не содействуют. Жалоб много, я имею конкретные фамилии, имею адреса. Жалуются, что наши консульства не помогают нашим соотечественникам. У нас сейчас создана Комиссия по делам соотечественников. Увы, со слабой программой, без финансовой опоры, без организации. Наш российский Президент не так давно сказал, да и не в первый раз: "Мы наших соотечественников не покинем в беде". Увы... В худшей беде, в большем унижении и оскорблениях мы их покинуть бы не могли. Ужасает бесчувственность наших сердец. Я на эту тему уже несколько раз по телевидению говорил. Во всех областях, где я был, почти везде о ней говорил, потому что болит сердце. Но поразительно, насколько другие темы нашей жизни вызывали сочувствие аудитории, отзыв мгновенный, а вот эта тема оставляла равнодушными слушателей. Это ужасно. То есть мы потеряли ощущение нации, потеряли ощущение наших соотечественников, нам это неважно. Ну, там кого-то притесняют, не нас же, шкура наша не страдает — ну и ничего... А те, брошенные, у них особенно остро чувство родины, подавленное, оскорблённое. У них особенно остра русская боль. А что это вообще за народ? Они ведь там жили — не баклуши били. Они были посланы туда специалистами или стали специалистами там. Это они поставили все эти республики — сейчас независимые государства, это их руками всё построено. Это профессионалы, трудолюбивые люди, совершенно без алкогольного пристрастия, трезвые люди... И вот мы их так бросили. Но — разные тут решения. Отделение Средней Азии и Закавказья, с которыми нам, конечно, нужно расставаться 0 конечно, надо оттуда соотечественников вывозить. И отделение Украины и Казахстана. Это отделение совершенно точно подобно разделению Германии после войны. Как Германию разорвали на две части, миллионы живых связей разорвали, так и тут, когда отделялись Украина и Казахстан. Правда, там страны-победительницы разделяли покорённую, побеждённую страну. А у нас? А нас ничто не побуждало, мы только испугались визга об этом самом империализме. Мы просто сами, добровольно всё это отдали. Русские сейчас стали расчленённым народом. Народом, которому запрещено самоопределение. Всем народам на земле — почти, почти всем — разрешено. Не разрешено русским, и вот на память приходит — курдам. Упорно отказывают курдам почему-то в самоопределении. Так и русским. Теперь о Казахстане более подробно. Когда Казахстан отделился, в нём было казахов 37%. Сейчас стало 40%, привезли из других стран. Русских — 38%. Почти поровну. А ещё есть и других много наций: до 700 тысяч немцев, которые не хотят оттуда уезжать, до 900 тысяч украинцев. А между тем местное всё телевидение большей частью идёт по-казахски. "Останкино"? — ну вот ещё "Останкино" Казахстан не отрезал, как отрезала Украина, разрывая культурные связи с Россией. На русские издания — подписки часто не бывает. Люди просят: вот я хочу подписаться на такое-то. Нету в списке, нету, не подпишетесь. Я в Омске сам был свидетель: люди приехали в Омск с севера Казахстана покупать газеты русские, чтоб что-то прочесть и узнать. В Кокчетавской области казахов одна третья часть. Третья. А в вузы принято казахов 70%, там играет роль и казахский язык тоже, это экзаменационный барьер. Русских школ по всему Казахстану до всех событий, в 1989 году, было 4 тысячи. Уже в 1993 — 3 тысячи, сейчас ещё меньше, точную цифру опасаюсь сказать. И — как учить теперь детей? Русским людям как учить своих детей? И немцам, и украинцам, которые там есть? А эти переименования? Бешенство переименований напоминает то, как большевики всё переименовывали в России, чтобы ничего прежнего не осталось. Петропавловск. Петро-Павловск, 90% неказахов. Теперь он — Кызылжар. Уральск, Гурьев, Семипалатинск, исторические города русского основания — все переименованы. Вытесняют со служебных мест — если только нет высокой специальности, которую не заменишь... И уж, конечно, правоохранительные органы и внутренние войска — эти все из казахов. Создаются помехи для выдвижения русских кандидатов при выборах. Сейчас была там громко названная "Ассамблея народов Казахстана". Казаков туда не пустили, Славянское общество "Лад" почти не могло проникнуть, и вообще русских было непропорционально мало. Получить земельный участок — невозможно неказаху. Ну и потом, конечно, — это не в одном Казахстане, это во всех отколовшихся республиках - разыгрываются националистические страсти. У них везде появляются сильные экстремистские движения националистов. Такое есть и в Казахстане — "Азат". Когда в сентябре 91-го года - сразу в те первые дни откола — праздновалось 400-летие Уральского казачьего войска, то эти националисты кричали: "Смерть казакам!". Приехал епископ в автомобиле на церковную службу, — бросали камни в автомобиль. Сожгли один православный храм, поджигали другой. Гости из России ехали на праздник — их не пустили. Что вообще сказать об этих национальных движениях, таких бурных в республиках? Ну-у, попробовали бы что-нибудь подобное — русские, в России! В России подобного нет, а уже какой шум идёт. А там — буйный разгул, и — одобряется, во всяком случае никто в мире не возражает. Это буйство — одновременно и проявление силы, но и детская болезнь, проявление слабости, непонимания, что создать государство — это долгая, длительная культурная работа. Такая культурная работа невозможна без высоких специалистов, и националистам этих республик, в том же Казахстане, нужно было бы держаться за этих русских, любить их и уважать, всячески им помогая строить дальше свою страну я поднимать её культуру. Нет, детская болезнь. Должен сказать, однако, что у Назарбаева безусловно есть государственная рассудительность, государственное благоразумие. К сожалению, он допустил несколько неосторожных, тревожных высказываний. Были такие. Например: "в Казахстане нет русского вопроса". Да как может не быть в Казахстане русского вопроса, если русских 38% там? Или: "В нынешних условиях казачество не существует". Но четыре казачьих войска там — Уральское, Сибирское, Оренбургское, Семиреченское! Всех их захватили — и казачество не существует? Или ещё так сказал: "Это напоминает защиту Гитлером судетских немцев". То есть, значит, где националисты свои нации защищают — это можно, а у нас - это напоминает гитлеризм. Обеспокоен он, дескать, русским империализмом, национализмом? Надо бы обеспокоиться о своём воинствующем национализме. Но тем не менее, следует отметить, что Назарбаев безусловно понимает необходимость союза с Россией. Вот сейчас он сделал два очень благоразумных шага. Во-первых, русский язык сделан если не государственным, то во всяком случае официальным, им можно пользоваться. Во-вторых, он убрал из конституции совершенно шовинистическую тогдашнюю фразу, что "Казахстан есть государство самоопределяющейся казахской нации". То есть значит, этот весь Казахстан, где меньшинство казахов, — он для казахов, а остальные убирайтесь вон! Это — убрал, и, безусловно, он понимает, что нужно в тесном союзе быть с Россией, и предлагал не раз. К счастью, сделаны в этом отношении шаги. Заключили мы в прошлом году соглашение с Казахстаном о единой таможенной службе, о совместной охране границ. Это замечательно. Только я боюсь, что это не слишком выполняется. Как образовывался Казахстан? Как только Ленин разделался с Колчаком, он сейчас же учредил огромнейшую Киргизскую автономную область. И в неё включил эти все четыре казачьих войска непокорных, особенно Уральское которое воевало с большевиками наиболее упорно с 17-го года. И непокорную Южную Сибирь. Потом, с 36-го года, эта автономия стала называться Казахской Союзной Социалистической Республикой. И вот строили мы её, — посылали туда специалистов, из бюджета страны посылали финансовые вливания, то есть за счёт России, Украины, Белоруссии. Создали там промышленность, всю эту организацию, структуру, всё это создали. И дальше: шли туда раскулаченные. Раскулаченные здесь лишились родины, поехали туда, там устроились — теперь лишились родины там. Потом мы слали туда ссыльные народы, потом целинников-энтузиастов... И все теперь они — "иностранцы"... Да, к счастью, руководство, во всяком случае Назарбаев, понимает необходимость союза с Россией. И надо бы, чтобы мы не упускали этой возможности и этот тесный союз держали. И совместную охрану границ установили бы наконец. Я думаю, что Казахстан, если смотреть далеко в будущее, очень должен понять, что его юго-восточные границы испытают сильное давление с китайской стороны. А юго-западные границы — это тоже не перспектива. Казахстану не влиться так просто в исламский мир, нет. Я сам в Казахстане жил несколько лет, преподавал. И должен сказать, общение с казахами было самое нормальное. Это прямодушные люди. С ними можно быть в хороших отношениях. У меня был класс из одних казахов. 35-40 учеников-казахов. А я был не только преподаватель, но и классный руководитель. То есть входил в их жизнь, в их быт. Мы дружно жили, души друг в друге не чаяли, можно гак жить. Но нельзя оставлять наших в пренебрежении, в презрении, в унижении, надо поддерживать достоинство наших людей там.
arjan: 13-я БЕСЕДА (была намечена на 2.10.95, но снята с эфира) Разочарование народа в политической жизни. — Горькие суждения в народе о властях. — Никакая правда правящим не нужна. За последние три недели мне удалось посетить три области — Пензенскую, Самарскую и Саратовскую. Кроме многих частных встреч сюда вместилось и полтора десятка публичных — с аудиториями, беспрепятственно сошедшимися, — в областных центрах, в малых городах, в районных центрах, в посёлках, в совхозах, в крупных сёлах. Встречи такие я всегда провожу не только со свободным входом любому желающему, но и без специальной повестки дня, и без моей предварительной речи, — а просто я приглашаю всех желающих выступать по 3-4 минуты и высказываться на любую волнующую их тему, всё, что лежит у них на душе: заботы, тревоги, огорчения, надежды, предложения, соображения... — а я всё тут же записываю — и лишь в конце откликаюсь на всё важное. Нельзя не отметить такой явной и характерной черты: чем дальше в глубинку, тем меньше в этих людских выселениях звучит политического раздражения, и даже личных жалоб, а тем больше — размышлений, поисков: как осилить сегодняшнюю нашу жизнь — по её внутренней сути и с нравственной стороны. Общий же воздух эпохи я бы выразил так: массовое нежелание даже касаться политической жизни, горькое разочарование в ней, или глухое к ней равнодушие. Люди отсечены от всякой реальной деятельности в самоуправлении в устройстве местной общественной жизни, отсечены и от средств производства. В них неумолимо внедрено ощущение их ненужности в государственной жизни — и от того всё своё внимание и усердие они переносят на своё выживание свой быт, малое ограниченное хозяйство и свою семью. Вот, из моих записей при встречах — буквально, как люди говорили: — не живём, а стараемся выжить; — все стоим перед этим: выжить или не выжить? — (ещё в других местах:) сейчас время не жизни — а выживания; — не живём, а существуем; — жизнь у нас — плохая; — а предстоит как бы ещё не трудней; — богатая страна! — и голодные дети; приду домой — дети кидаются посмотреть: а что в моей сумке? — наша молодёжь — за чертой бедности; — о рабочем вопросе власти не слышат, пока нет забастовки; — как может директор получать несколько миллионов, если завод разваливается? — капитализм начали строить не с той стороны; — я не бывал на Западе, но представить не могу, чтобы в черте Нью-Йорка американец построил балаган из горбыля, разводил бы кроликов и поросят, а рядом — сено и навоз; а у нас — вот такая городская жизнь; — до сих пор не могу понять: что же такое эта реформа? — честный человек у нас ничем не защищён; — (ветеран труда:) когда прекратится эта вакханалия?, когда придёт улучшение нашей жизни? — (фермер:) в стране никому ничего не надо, и всё хорошее пресекается на корню; — умирают не от голода — умирают от того, что нет просвета! — сделать сейчас нам, внизу, — ничего нельзя! — и у правительства не видим никакой ясной программы; — жить так больше — невозможно! — пройдёт ещё небольшое время — и ничего нельзя будет спасти! — сознательно разрушаем народную жизнь! — Чечня! — выкупают оружие? — когда нет денег на образование, на медицину, на детские сады, пенсионерам, беженцам? — больной человек сегодня — вся Россия; — смотрим наверх: где порядочные, совестливые люди? Не видим! — нынешние "демократы" — и есть самые большие взяточники; — кто же будет возрождать Россию? И пойди им ответь... — кому же нам верить? — никому не верим, газет не читаем; СМИ называют Средства Массовой Идиотизации; — почему столько партий развелось — а никакой борьбы с мафией?? — до каких пор недостойные люди будут нами управлять?? — этой власти я не верю ни в чём. Тоска по достойным управителям! — не нужно нам такой демократии, как у нас сейчас. А — какая? У нас и нет демократии, чтобы народ управлял своей судьбой. Демократия у нас и не начиналась. Характерно, что у нас не говорят даже "государственный строй", а — "нынешний режим", — и с презрением! Дожили мы! Именно так клеймили революционеры царский строй: "режим". Именно так, с десятилетиями утвердилось и: "коммунистический режим". И ещё так меня спрашивали часто: "вот, мы слушаем вас по телевизору — а слышат ли вас власти?" Я отвечал не знаю. Однако моё дело — предостеречь. И ещё спрашивали: "А удалось ли вам высказать всё, что думает народ о нынешнем режиме? Я ответил: "Многое. Но — ещё не всё". На встречах звучали и самые обозлённые выступления, и до самых крайних выводов. И до самых крайних призывов, уж не повторяю их здесь. И у всех раздражение отвращение от предвыборной истерики. И правда, можно понять: вот уже 4 года — или считайте 2 года – государственная система действует, обращается в её новейшем образе — и что получили люди? И в какое позорное состояние погрузло — и всё больше погружается — наше Отечество? До выборов осталось два месяца? Так каковы должны быть заботы партий, особенно состоящих в Государственной Думе — да и заботы исполнительной власти? Не "выберут - не выберут" ("любит-не любит"), а: за эти оставшиеся два месяца какие реальные дела ещё можно успеть сделать для народа? Не надо ваших золотых обещаний на будущие сроки, а — дайте сегодня! Что пропущено, проиграно за прошлые годы — начните делать сейчас, до выборов, вместо этого хлопания крыльями и кукарекания. Поймите: людям надоело! Не может страна жить в сегодняшнем беззаконии! Не может страна сохраниться в таком хаосе! Бороться с преступностью? — надо сию минуту, и открыто, а не — всё обещать, обещать. Остановите разграб страны! Защитите производство от вымогателей! И — кончайте же чеченскую неразбериху, вылезайте из неё. И ещё: научитесь выплачивать людям зарплаты в срок! Вот, после двухлетних умолений, — вырвали, наконец у Государственной Думы закон о самоуправлении. И какой же? А холостой: самое главное — финансовая самостоятельность местных самоуправлений — ничем не обеспечена. Реальная власть передаётся не народному самоуправлению, не воле населения — а опять и опять чиновному аппарату, местному, — который ещё тут же и разрастётся. И нам ещё втолковывают: какой закон принят — такой и будем исполнять. Как же его исполнять, не имея материальных средств? И — насколько лет вперёд на нас навесили теперь ещё и эту путаницу? * * * Когда-то видный классик социалистического реализма требовал от ЦК КПСС: да запретите же Солженицыну писать! в буквальных словах: "не допускайте Солженицына к перу!" Но, вот, времена обернулись, и на днях видная радикал-демократка, верней революционная демократка, потребовала в комсомольской газете: да запретите же Солженицыну говорить! буквально: "не допускайте Солженицына к микрофону!" Не удивлюсь, если это произойдёт. Правда вслух не нужна — ни исполнительной власти, ни законодательной, ни новым денежным мешкам, которые уже и управляют из темноты. Не нужна и той части нашей образованщины, которая приняла новые, навязанные, как теперь выражаются, "правила игры".. "Свободу слова" у нас понимают: для своих, — и уж тогда в любой развязности, распущенности и пошлости. Конец последней, 13 передачи.
полная версия страницы