Форум » ПОДВИГИ ГЕРКУЛЕСА » *Произведения Алексея Ильинова* » Ответить
*Произведения Алексея Ильинова*
Трак Тор: Модель для сборки: ПЛАНЕТА РУСЬ: ЗНАМЕНОСЕЦ (Памяти Павших в Чёрном Октябре 1993 года) *ПАСХА НА КЭР-ДЭВАЙЕ* *Алексей Ильинов: Симфония Бургляндии (Авентюра Первая: Архипелаг)* *Алексей Ильинов: СНЕЖНЫЙ ОБЕЛИСК* (специально для ТОППЕ!) *Алексей ИЛЬИНОВ: ПЕПЕЛ БРАТЬЕВ МОИХ* *КОЛЫБЕЛЬНАЯ ДЛЯ МОТЫЛЬКА*Извините, если комменты запутались (квантовое состояние такое:), но красота требует жертв :(
Ответов - 86, стр:
1 2 3 4 5 All
Алексей Ильинов: *ПЛАНЕТА РУСЬ: ЗНАМЕНОСЕЦ* Памяти Павших в Чёрном Октябре 1993 года В арке появилась худая, тощая фигура, нырнувшая в голодный зев подъезда ближайшей пятиэтажки. Фигура даже не человека, а нечто, напоминающее крысу с помойки – такая же юркая, стремящаяся выжить любыми доступными способами. Вдали, за тесными клетушками дворов, что-то гулко громыхнуло и отозвалось раскатами, отчего зазвенели стёкла в слепых оконцах, чьи обитатели наверняка сидят себе на полу, укутавшись в одеяла, свитера, кофты и заморские пуховики, чтобы хоть как-то согреться в тесных нетопленных квартирках, и едва слышно (а если кто услышит и стрельнёт «для профилактики»?) переговариваются либо просто молчат. Финал осени. Ноябрь. Рано смеркается. Без пятнадцати пять. Скоро пойдёт снег, хотя утром вовсю брызгал мелкий дождичек и было тепло, но синоптики оптимистически обещали похолодание и вторжение зимнего фронта. По улицам идут БТР-ы и топают армейские сапоги. На центральной городской площади, под безобразным памятником, лежат плотные продолговатые мешки. Много мешков. Под мешками растекаются густые вишнёво-чёрные лужицы, перемешивающиеся с грязью и мусором. Тут же расхаживают автоматчики, дымя плохими сигаретами и смачно сплёвывая на асфальт, а в открытой кабине постового «пирожка» трещит, раскалившись от мата, рация. Иногда блёклый застоявшийся воздух, насыщенный сладковатой гарью жжёной резины и ещё чего-то противно-тошнотворного, разбавленного кисловато-горькими запахами просроченных лекарств, разрывают свистящие лезвия-лопасти стремительно проносящихся неведомо куда «вертушек», ощетинившихся пулемётными иглами и вязанками ракет. - А знамя то наше я сохранил… Спрятал, когда на площадь пустили солдат, а потом… потом пошли танки, - выдыхает Знаменосец, распахивая старенькую замызганную куртку с неумело заштопанной суровыми нитками дырой на спине. Под ней действительно что-то белеется, напоминающее полотно. - Сволочи, сволочи, сволочи… Скольких положили и всё-то мало им, - Знаменосец сжимает кулаки с разбитыми в кровь костяшками и заходится сухим простуженным кашлем. – Думают… думают, что танками всех нас передавят. Да не дождётесь! Хрен вам! Потом закуривает. Курит долго и нервно, угрюмо уставившись в какую-то точку на облезлой штукатурке стены, к которой приткнулись переполненные пакетами мусорные баки и беспорядочная груда картонных ящиков. - Ладно… Разбегаемся. Спасибо тебе, что не бросил… Держи-ка пять, - наконец выговаривает он, когда чернильно-фиолетовые сумерки окончательно сгущаются и окрестные дома, деревья, случайные голуби на карнизе, качели и песочница на детской площадке растворяются в них, сливаясь в бесформенную пластилиновую массу, лишённую цвета и объёма. За аркой кто-то быстро-быстро пробежал, споткнулся, упал, поднялся и снова побежал. Чихнув, заурчал мотор, и зашелестели шины. Порыв ветра предательски загремел смятой пивной банкой. Всё. Сейчас Знаменосец уйдёт. Как-то не хочется отпускать его. Быть может, его пристрелит пьяный гогочущий солдафон, решивший развлечься стрельбой по случайным мишеням. Или, ослепив фарами, раздавит БТР, выехавший на ночное патрулирование. Или его поймают при облаве и швырнут в фильтрационный лагерь на стадионе, откуда возвращаются не все… Или… - Знаешь, давно хотел сказать тебе… Я, это, не совсем… отсюда. - Ну, понятно, что ты нездешний. Небось, приехал на нас посмотреть? – невесело усмехается он, приподнимая воротник куртки и поправляя нелепую вязаную шапочку на затылке. - Нет, даже не из другого города. Времени… Понимаешь? НЕ ЭТОГО ВРЕМЕНИ. - Здраааасьте! Вот так номер! Тоже мне… Алиса Селезнёва в поисках миелофона. Фантастики перечитал или что другое? Ты часом не того - не дурик или нарик? Да нет, непохоже, чтобы ты баловался всякой дрянью, – он крепко жмёт руку, пристально смотрит в глаза и, вдруг, совершенно серьёзно, говорит на прощание. – Впрочем… Впрочем, если ты и вправду… не отсюда… передай вашим, что знамя я сохранил и умру за него. Умру, но спасу! Ну, всё, фантазёр, бывай и береги себя! Чтобы добраться до гаражей на окраине, пришлось отдать оставшиеся сотенные бумажки водителю легковушки, знавшему, по его клятвенным заверениям, объездные пути. Пара часов плутания по необитаемым дворам, ещё немного по разбитой грунтовой, усеянной глубокими лужами и выбоинами, дороге рядом с заброшенной железнодорожной веткой, заросшей рыжим сосняком, и вот тебе двухэтажный павильон автосервиса, где, к удивлению, горело тусклое желтоватое освещение, и даже звучала лёгкая попса - «Умц! Умц! Умц!». Над городом расплывалось маслянистое пунцово-оранжевое зарево. Резко хлопали и затихали далёкие разрывы. Кажется всё - конец… На шоссе было пусто и дико, ветер гудел в фонарных проводах и раскачивал простреленный светофор. Лишь в девятиэтажках за покосившейся автобусной остановкой светилась горсточка чересчур смелых огоньков на общем унылом фоне, когда даже собаки не смели лаять. В холодном гараже электричества тоже не было – выключатель вхолостую щёлкнул туда-сюда и замер в неопределённом положении. Нырок под видавший виды, наполовину разобранный «Жигулёнок», в канаву ремонтной ямы, заваленной непонятными железками, досками, обломками палок и протухшим тряпьём, визгливый скрип сварной дверцы, ведущей в мастерскую, осторожный спуск по приставной лесенке вниз, прямо на мешки с картошкой, прыжок в яму погреба, а оттуда - в чистую и уютную, такую невозможную здесь, но, таки, реальную, камеру хроно-перехода. Отправление остатней партии кассет-отчётов для Генерального Мнемо-Архива, тщательная настройка навигационной панели и корректирование точки «времени-пространства» для себя и последующих миссий, двадцатисекундная подготовка к прыжку, плавный запуск и… …Белый, слепящий девственно-чистый белый свет, поглощающий плотную, осязаемую, враждебную темноту, сочащуюся из сырого кирпича стен и трещин в бетонных полах загаженных коридоров… Затянувшееся падение в сердцевину бушующего снежного циклона… Начальная фаза Общего Отчёта закончилась ближе к рассвету, по прошествии нескольких часов после Прибытия и ускоренной Адаптации. Остаться ночевать здесь же в офисе, разложив кресло, и заказать горячий завтрак со свежими гренками и кофе? Здоровый бодрый сон не помешал бы. Но нет, спать не хочется, а, напротив, неудержимо тянет на улицу, в ароматную весеннюю прохладу ранней апрельской ночи, когда буквально вчера, всего за какие-то считанные дни, исчезли сугробы, а на проснувшихся деревьях начали раскрываться тугие клейкие почки. На вахте знакомый охранник, оторвавшись от разноцветной голографической клавиатуры, широко, по дружески, улыбнулся и продемонстрировал большой палец: - Ага, вот кого я долго не видел… На этот то раз сколько? - Полтора года… Впрочем, всё как всегда – работа, работа и ещё раз работа. Устал… - И что, получилось? – полюбопытствовал он, запуская по обыкновению сканер-идентификатор и распахивая двери наружу. - Да, получилось… Вернее, получится. Должно получиться! В аллее ничего не переменилось. Разве что заново выкрасили скамейки (причём, что интересно, по старинке, без услуг хозяйственных автоматов!) и расширили пруд, достроив на крохотном искусственном островке стройную деревянную часовенку. Апрель! Какая благодать! Ветерок мягкий, но ещё не до конца тёплый, с нежным зябким холодком, проникающим за шиворот и в рукава. «А знамя то Знаменосец спас! Как есть спас! Иначе и не могло быть. Удалось ли ему самому спастись, уцелел он или погиб? Тогда ведь и эпоха была такая… вязкая, предательская, ненавистная, переломная, стоившая большой крови, мук и страданий… Наверное, именно поэтому она особенно привлекает нас, ибо учит… Да, так! Учит быть теми, кто мы есть на самом деле – людьми и богами, покорившими не только пространство и время, но и сохранившими живительную искру Божью – Душу свою… Разве не об этом я говорил с людьми той эпохи? До кого-то достучался, а до кого и нет... Но знамя они сберегли! Значит, хоть какая-то надежда есть…», - мысли, спутанные в хаотичный беспокойный клубок, не давали покоя, воскрешая чьи-то образы, лица и ситуации, увиденные и пережитые, как будто, ещё сегодня или даже вчера – в действительности многие века назад. Крупные спелые бледно-зелёные звёзды мерцали на горизонте, задевая замысловатые шпили, ступенчатые многоярусные башни-соты, транспортные магистрали, спиральные галереи, взлётно-посадочные площадки, ангары, жилые кварталы и зелёные островки-зоны мегаполиса-метрополии, залитого огнями. Его величественная дрожь достигала даже куполов Институтского Комплекса. Пешеходная дорожка под ногами едва ощутимо вибрировала. В Воскресенском Соборе Второго Пришествия, закутанном в серебристую пелену облаков, звонко ударил первый колокол. И тотчас же отозвались звонари Святоархангельской Церкви Во Имя Новых Мучеников и Церкви Свершившегося Откровения. «Да, рассвет. И здесь он точно такой же, что и там, особенно если встречать его за городом, на берегу реки или в поле… И Знаменосец его увидел, пережив ту ночь», - очень хотелось верить, что Знаменосец жив. Впрочем, жив он был только в памяти, да ещё в файлах отчётов – знамя под поношенной курткой и напряжённое, серое лицо, осунувшееся от бессонницы. Заинтересует ли его судьба Совет Кураторов? Кто знает… А звёзды медленно, совсем как кристаллики инея на раскрытой ладони, таяли, когда вдруг кто-то невидимый зажёг исполинскую свечу – острый язык пламени разгорался всё сильнее и жарче, вздымаясь всё выше и выше, пока окончательно не растворился в утренней небесной прозрачности, оставив после себя золотистое свечение, пролившееся дождём из мириад сверкающих искр. «Почти ведь позабыл, как стартует Ковчег. Красотища! Куда он направился? В Дальнюю Ариану, в колонии на Трубчевском Рубеже или даже на Авалон? Как далеко мы шагнули и продолжаем шагать, не зная передышки – только бы успеть, только бы оставить добрый след свой… постепенно, шажочек за шажочком - и вот мы уже здесь, на чужой, когда-то негостеприимной земле, ставшей нашим домом, вдали от родимой колыбели, подарившей нам жизнь. Сколько отсюда до неё – десятки световых лет? Вечность… целая вечность…». Вот и последняя звёздочка чуть задержалась на небосклоне, померкла и пропала. Колокола продолжали звонить, предвещая неукротимый и яростный разлив восхода. Над Планетой Русь вставало Солнце – ясное, юное и непобедимое… г. Воронеж, осень 2006 года Алексей ИЛЬИНОВ
Андрей Козлович: Алексей Ильинов пишет: Добрейший день! Рад, что откликнулись... Буду рад, если посмотрите ссылки, что я Вам скинул. В литературном разделе разместил свою миниатюру «Планета Русь: Знаменосец» - это мой своего рода «национал-прогрессорский» рассказ, который я посвятил памяти павших в октябре 1993 года. Я уже прочёл "Планета Русь", неплохой рассказ. Согласен, что синтез Ноосферной идеи будет непростым, и ещё принесёт сюрпризы. Алексей Ильинов пишет: .S.: Андрей, ещё хотел спросить у Вас — где полностью выложен Ваш замечательный роман «Тёмное Пламя»? Блестящая вещь!!! Читаю с удовольствием! К сожалению ТП полностью пока не выложен нигде. Я заканчиваю над ним работу и надеюсь издать в нормальном издательстве, а издательства, как я слышал, не любят чтобы тексты были в сети. Появятся новости в этом вопросе, обязательно проинформирую.
Алексей Ильинов: *ПАСХА НА КЭР-ДЭВАЙЕ* (рассказ включён в сборник космической фантастики "Звёзды ВнеЗемелья - 2010") "Мудрено сотворено. Премудры дела твои, Господи. На семи поясах Бог поставил звёздное течение. Над семью поясами небесными сам Бог, превыше его покров. На 1-м поясе небесные ангелы, на 2-м архангелы, на 3-м начала, на 4-м власти, на 5-м силы, на 6-м господства, на 7-м херувимы, серафимы и многочестие. Мир - нетленная риза. Небо - нетленная риза Господня. Небо - престол Бога, Земля - подножие. Небо - терем Божий; звёзды - окна, откуда ангелы смотрят" Из сборника Владимира Даля Но что нам делать с розовой зарёй Над холодеющими небесами, Где тишина и неземной покой... Николай Гумилёв Зябнет, дрожит, изгибается на нездешнем ветру огонёчек почти оплывшей до основания свечи, отважно отпугивающий сгущающийся смоляной сумрак - такой осязаемый, плотский, с непроглядными слепорождёнными пятнами, откуда вскоре следует ожидать непрошеных гостей. Кто ты, близкий гость, дай ответ, - добр ли ты, приветлив ли? С чем придёшь ты, друже? Исцарапанная столешница самодельного стола заставлена вырезанными из зеленоватого, похожего на малахит, мягкого камня баночками с краской, охапками кистей, грифельными карандашами, мелками, огрызками угольков, пыльными грудами бумаг и папок, стопками старинных, рассыпающихся прахом от прикосновения книг и альбомов. Добротно загрунтованная деревянная доска с еле заметным сероватым контуром рисунка на подставке. Отец Сергий сосредоточен. Очень уж нелегко даётся ему эта пока ещё не начатая работа. Будто что-то инородное, явно потусторонней породы, мешает ему окунуть кисть в краску и сделать мазок, а затем ещё и ещё. Отец Сергий вздыхает и присаживается на трёхногий стул. Рассеянно смотрит куда-то сквозь догорающую свечу, встаёт и, перекрестившись, идёт на крошечную кухоньку в дальнем, отгороженном циновкой-пологом, углу кельи. Там он ставит на сложенную из камней плиту чайник – грубый, закопчённый, залатанный, чудом удерживающий воду в кубическом брюхе. Ждёт, когда тот закипит и наливает кипяток в пузатую, грубой лепки, кружку. Молча, вдыхая через ноздри пахучий пар, пьёт крепкую чайную муть. Точнее, не совсем чай, а смесь из высушенных местных трав, собранных в конце третьего, наименее дождливого, месяца Долгой Весны, когда в диких хвойных лесах по ту сторону Верхнего Янтарного Океана, на укромных полянах, расцветают душистые иссиня-лиловые цветы, чьи бутоны размером с голову взрослого человека, и высоченные "хвощи", чьи трубчатые "стебли" и длинные ребристые "листья" фосфоресцируют во влажном, напоенном слащавыми испарениями, сумраке. Очередной глоток чая равномерно разлился внутри бодрящим теплом. Отец Сергий прикрыл натруженные, красные от недосыпания, глаза и невольно улыбнулся путаному клубку мыслей, что вновь вторглись в его одинокое затворничество: "Кто я в мирах сих безбрежных? Всего лишь человек, чья плоть всё так же слаба и ничтожна, несмотря на то, что её, вроде бы, когда-то рискнули усовершенствовать, прежде чем выбросить из знакомого колыбельного уюта в смертоносную пустоту. Но улучшился ли он, сделавшись, якобы, совершеннее и горделиво вообразив себя равным самому Всевышнему? О, нет... И снова, будто в насмешку, повторилось изгнание согрешившего Адама из благоуханных садов эдемских. Так зачем я здесь? Кого жду? Вестника ли светлого и долгожданного, что в час мой призовёт меня и, взяв за руку, словно дитя малое, уведёт туда, куда даже опытные матёрые кормчие бояться ступать? Его ли дождусь? Либо, кто знает, так и исчезну безымянным в этих могильных снегах? Оборони, Господи, и проведи мя, инока твоего многогрешного, тропою нехоженой по обратной стороне полуночи адовой... Спаси и сохрани, спаси и сохрани...". Отец Сергий долго и пристально, о чём-то задумавшись, вглядывался в рисунок, взял кисть, обмакнул её в золото, но... Свеча, моргнув, угасла, впустив, наконец, истомившегося от ожидания давнего и непримиримого недруга – лютую морозную тьму Иномирья. Безглазую и немую. Убивающую чужаков без жалости и сожаления. Но весна, короткая, прохладная и дождливая, обязательно вернётся на Кэр-Дэвайю. Сначала пролетят первые, самые тяжкие, четыре месяца воющих непрестанно ураганов, метелей и снегопадов, затем на ещё три месяца плюс-минус девять, а то и все тринадцать, дней установятся жесточайшие, вымораживающие любой намёк на жизнь, холода. В замыкающий Студёное Ненастье месяц окончательно появившееся из-за горизонта солнце отгонит стужу и слегка подтопит верхний снежный покров на равнинах и кое-где на вершинах низких гор. Толстенный ледовый панцирь на уснувших реках нехотя треснет и начнёт готовиться к более масштабному весеннему разрушению. Воды очнутся и шумно понесут осколки этого панциря к океанам. Пока же снежная крупа сыпет дни и ночи, царапая навес, натянутый над входом в келью. Иногда снега выпадает так много, что путь наружу становится сущей пыткой из-за наметённых сугробов. Отец Сергий на ощупь отыскал на известной полке, в картонной коробке, заранее припасённую свечу и привычно зажёг её. Восторжествовавшая было тьма недовольно отползла прочь и ощерилась, давая сим понять, что реванша не миновать, ибо свечей оставалось немного. Прошлая весна была голодной и слякотной. С неба то лил дождь вперемежку со снегом, то ударяли морозцы. Потому и "угрей" в реке было очень мало. Максимум, на что пришлось рассчитывать – крайне скудный запас сушёного "мяса" и совсем чуть-чуть подкожного "сала", вполне пригодного для изготовления свечей. Кэр-Дэвайя - окраинная планета внешнего кольца системы Кора, открытая исследовательской миссией Климента Исаврийского, стартовавшей с орбиты Никомедии в начале правления Базилевса Никифора XII Гелиана. Более трёх столетий тому назад его предки, положившие начало роду Гелианов, наголову разгромили армады Шай-Ойо близ пламенеющей короны Ригеля. Эта славная и грандиозная победа по праву вошла во все "Стратегиконы" и иные учебно-тактические симуляторы Вселенского Ромейского Империума. На буранной, постоянно переменчивой Кэр-Дэвайе отец Сергий обосновался пять с половиной стандартных староземных лет назад. Отправился туда сознательно, зная, что его ждёт впереди. Грузовой корабль, шедший в Скифские Пограничные Анклавы с трюмами, доверху набитыми оборудованием для терраформирования и компонентами для монтирования Нуль-пространственных приёмно-стартовых порталов, высадил его там в спасательной капсуле, щедро снабдив всем необходимым для более-менее нормального выживания в открыто недружелюбной климатической среде. Поначалу отец Сергий жил в капсуле, приспособив её под временное жильё. В особенно невыносимые холода спал прямо в неудобном скафандре, согнувшись едва ли не в три погибели, охотился на брюхоногих речных "угрей" и "червей", чьё желейное "мясо" нашёл даже по-своему вкусным, хотя поначалу с непривычки его какое-то время тошнило. Однажды, вернувшись после недельного похода вглубь материка, он обнаружил, что от его жилья не осталось ничего, кроме обуглившегося каркаса, бывшего до того корабельной капсулой, и чудом уцелевшего минимума кое-каких вещей, нетронутых пожаром. Жадный огонь уничтожил альфа-коммутатор, единственную, хотя и непостоянную, но связь с представителями рода человеческого. Впрочем, отец Сергий не очень печалился по сему поводу – значит, на всё воля Божья. И принял это испытание как должное. Неподалёку от прежнего места проживания, поближе к океанскому побережью, он нашёл пещерку в скальной гряде, расширил её и потихоньку перетащил туда свои оставшиеся пожитки. Постепенно быт наладился и первое Студёное Ненастье он вполне благополучно пережил, если не считать кое-каких неприятностей. Правда, накануне Долгой Весны его, одолела-таки лихорадка, но и она отступила. Отец Сергий, сильно ослабевший от изматывающей немочи, бросавшей то в жар, то в холод, встал с постели, когда дымчатые лучи утреннего, уже незимнего, солнца прокрались в его келью и осветили все её даже малоприметные уголки. Он вышел наружу: над сиреневой гладью просыпающегося океана с разбросанными то тут то там островками льда вставало исполинское, яростно разгорающееся, светило, окаймлённое змеящимися протуберанцами. Белая, то испепеляющая, то замораживающая Кора, вокруг которой дрейфуют в полудрёме по своим орбитам двенадцать планет – газовые гиганты, каменистые, песчаные и ледяные шарики, россыпи астероидов и комет. На огнедышащем лике Коры, словно из ниоткуда, вдруг проявились четыре серпика лун Кэр-Дэвайи, невидимых ранее из-за плотной неподвижной облачности. Небо, почти очистившееся от облаков, заметно преобразилось, предвещая скорые и неожиданные перемены. Заключительные аккорды стихающей капели. Лёгкий разноцветный дождик, пролившийся из странствующей тучки. Говорливые бегунки ручейков в тенистых оврагах. Хиленькая прозрачная растительность и пушистые шарики "плесневых цветов" на окрестных холмах и бугорках, где так приятно греться на солнцепёке. Восьмикрылые громадины-"стрекозы", треща и щёлкая, носятся над сонной, подёрнутой слизистой ряской, водой. В приречных кустах с клейкими игольчатыми листочками заворчало, заворочалось существо, отдалённо напоминающее "жабу". Вот и Пасха пришла на Кэр-Дэвайю. После захода Коры, когда луны и звёзды заняли свои обычные места на резко, без смягчающих пастельных вечерних полутонов, потемневшем небосклоне, отец Сергий запел пасхальный тропарь: "Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав". В ночи чужого мира, где чужим было абсолютно всё, коленопреклонённый человек, малая живая песчиночка в бесконечности, назло всем напастям и страхам, молился и торжествовал: "О Пасха, великая и священная, Христе! О премудрость, Слово Божие и сила! Удостой нас совершеннее приобщаться Тебе в нескончаемый день Твоего Царства". И было ему хорошо и покойно. Он был по-настоящему счастлив. Он пел и радовался вместе со всеми ликующими мирами Вселенского Ромейского Империума. Звёздной Сверхновой Византии, давным-давно, века и века назад, покинувшей материнскую земную обитель ради того, чтобы сполна познать Красоту и Величие Творения Божьего. Отец Сергий видел всех, кто в эту самую великую из всех ночей литургическую ночь был в соборах, храмах, провинциальных, Богом забытых, церквушках либо походных молельнях. Где бы они ни были - в лебедином великолепии устремлённой ввысь, к бриллиантовому и сапфировому шитью созвездий, Святой Софии в Новом Цареградском Пределе, где вполне можно было бы разместить население средней колонии, в звёздноафонском храме Святых Мучеников Фомальгаутских, в монастырях на медно звенящих равнинах Дикэ-Агриппины или в скромной, вмещающей максимум десяток человек, церквушке экспедиционного космолёта, направляющегося к ещё неоткрытым солнцам. Вот статный и державный Базилевс Феодосий и его прелестная супруга Ирина в золотистом сиянии несчётных свечей. Владетели и Зодчие Империума. Носители Высоких Венцов, Держатели и Хранители Небес и Тверди. Отроки Димитрий и Роман в форменных, цвета грозового неба, мундирах с нашивками Цареградской Академии Дальних Миссий и Колонизации, где им предстоит обучаться и практиковаться в течение нескольких лет в ещё необжитых мирах Скифских Пограничных Анклавов. Генеральные Стратеги и Воеводы Объединённых Ромейских Фаланг и Линий - кир Никифор, кир Леонид, кир Хлодвиг и кир Винченцо. "Христос воскресе из мертвых...", - празднуют звёзды Воскресение Христа-Спасителя. "Воистину воскресе!", - слышится победный возглас Любви и Света, пронизывающий сверкающие жемчужины галактик, бережно и мудро нанизанные Создателем на могучие струны Вселенной. Как же чудесна и величественно прекрасна вечная музыка твоя, Боже! В ней, в её мажоре и миноре, в её радостях и печалях обретаемся все мы - Сверхновые Ромеи Империума, мчащиеся на немыслимых сверхсветовых скоростях во времени и пространстве. Слёзы обжигают щеки отца Сергия. Никто их не увидит, никто не отрёт. Разве что дэвайийские луны и немилостивые плети ветров расхохочутся над ними и переломят напополам отчаявшегося пришельца. Теперь он точно знает, что никогда не вернётся назад, к ромейским звёздам, откуда ещё вчера, из прошлой, будто не своей, жизни, прибыл сюда, на всеми забытую Кэр-Дэвайю. Он никогда больше не увидит юную улыбчивую Ирину, летящую по залитой пылающим цареградским солнцем кольцевой галерее Чертога Базилевсов, откуда открывается потрясающий вид на Великий Гелианский Океан. Никогда не услышит бубенчик её ещё детского, но уже тронутого взрослыми заботами, голоска: "Отче, благословите меня. Сегодня я улетаю на Тэйкхе Тэйдж'Э, чьи повелители решились принять покровительство и благословение Империума. Пока мы направляем к ним группы начальной оценки и вероятностного прогнозирования. Я буду работать вместе с ними, невзирая на мой статус. Жаль, отче, что Вы не летите с нами. Тэйдж'Э существа настолько удивительные, что непонятно, кто же они такие на самом деле. То ли утончённые поэты и артисты, коим ведома суть слов, созвучий и образов, то ли демоны-искусители, чья сущность прячет в себе неслыханную жестокость. Они лавируют между раем и адом. И непонятно, кто одержит верх. Этого, отче, страшусь... Есть ли ад? Каков он? А если миры Тэйкхе Тэйдж'Э станут нашим проклятием? Что, если мы ошибаемся и наши старания обернутся против нас же самих? Мы несём истину и волю Империума иным, подчас отличным от нас, разумным расам и престранным формам жизни, искренне веруя в Универсальное Совершенство. И при этом по-прежнему пребываем в плену соблазнов и искушений... Так кто же мы, отче? Бывшие ограниченные земляне, замкнутые на махонькой планетке с типично кислородной атмосферой или могущественная космическая раса, сумевшая добраться до сотен и сотен звёзд, одолеть в сражениях невиданных доселе недругов и обрести не менее необычных друзей?". Но не сумел тогда отец Сергий мудро, подобрав нужные слова, ответить Ирине, ибо верного ответа не ведал. Лишь благословил её и проводил до астропорта, с которого в исчерченное синими молниями цареградское небо стартовал стреловидный, окутанный вуалью противоперегрузочных полей, корабль, оставивший после себя лишь раскалённый след и оглушающе-горячий воздух. С Тэйдж'Э отцу Сергию, таки, пришлось встретиться. Те действительно были существами своеобразными, склонными как к иррациональному созерцанию, так и вполне рациональным, даже жёстко-механическим, выводам. Люди их поражали своей открытостью, смелостью и дружелюбием. Они покоряли звёзды, хотя и не были божествами. Ещё у них была Вера, не вписывавшаяся ни в какие высокосложные физико-математические схемы. Тэйдж'Э рискнули исследовать её, но, к собственному прискорбию, потерпели поражение. Им пришлось вынужденно смириться с человеком, а также с Тем, Кто их таковыми делал – Страдающим, Скорбящим и Спасающим. Помнится, будучи ещё ребёнком, маленький семилетний Сергий как-то спросил у отца, ксенопсихолога Дальней Миссии: "Есть ли Бог? Либо это всего-навсего некое абстрактное представление о Вселенной?". И отец повёл его через весь корабль на площадку внешнего обзора. Очутившись в её центре, Сергий зажмурился от страха и как можно крепче прижался к отцу - ему показалось, что они каким-то образом покинули безопасные пределы корабля и вот-вот погибнут в вакууме. И тогда он заскулил, заплакал от бессилия и ужаса. Но отец лишь положил свои широкие ладони на его плечики и негромко, почти шёпотом, сказал: "Смотри, Серёжка! И ничего не бойся! Эй, смелее!". Сергий открыл глаза и ахнул от изумления. Таких звёзд он ещё никогда не видел! Повсюду горели, сверкали, мерцали, словно переговариваясь между собой, мириады и мириады огоньков, блёсток, искорок и светлячков. Высоко над головой, под ногами, на расстоянии вытянутой руки - только протяни и звёздочка сама упадёт тебе в ладонь. В отдалении пылала колоссальная газопылевая туманность, похожая на сказочное чудище с широко распахнутыми крыльями. Бирюзовое и рубиновое солнца вставали над приближающейся поверхностью планеты цвета шафрана. Зрелище было настолько завораживающим, что Серёжке-Сергию тут же захотелось побывать на ней и непременно самому встретить, впитать в себя без остатка, этот незабываемый рассвет. "Это Вюрулл, система двух горячих звёзд, сынок. Шай-Ойо, будь проклято их семя, называют их Йэ-джэу и Кхайти-Тта. Тут, на этой вот самой планетке, была их колония и экспериментальные синтез-лаборатории с лагерями военнопленных. Всё тут кровушкой нашей, человеческой, и слезами горькими обильно полито. Господи, души мученические упокой!", - дрогнувший голос отца, увы, прервал грёзы Серёжки-Сергия. Добрая сказка обернулась чем-то страдальчески жутким, с душком сгнившей, кишмя кишащей червями мертвечины. Выходит, что его сородичи страдали и умирали в муках, встречая и провожая бирюзовые и рубиновые восходы и закаты? "Никто иной, как Бог сотворил всё то, что ты сейчас увидел. Звёзды и солнца, планеты и луны, туманности и галактики... Всю нашу Вселенную. И мы, люди, его творение. Возможно, самое искусное. Помни об этом, сынок. Безбожие – грех непростительный. Особенно для нас, людей. Вот так то... Не забывай, Серёжка. Вера в Правду Божию, а не только звездолёты и гиперпространственные врата, ведёт нас к звёздам". "Вера и Правда", - эти слова отца Серёжка-Сергий затвердил наизусть и после часто вспоминал их, где бы он ни был. Помнил и на Кэр-Дэвайе, славя Христово Воскресенье. И, всё же, он вернулся к рисунку, когда отчётливо увидел его. Был и незримый вестник, молвивший: "Ну, что же ты, Серёжка? Чего медлишь-то? Вставай, ну, вставай же, не опоздывай! Поспеши, поспеши, Серёжка...". И тогда на безбрежно-белое алебастровое поле, куда легли чистые снега Земли, пролились солнечное смеющееся злато, янтарь, пурпур, померанцы, изумруды и лазурь. И взглянуло оно на нас, Сверхновых Ромеев Империума, ясным тихим ликом того, кто, должно быть, уже прославлен и причтён к ликам вышним. Отец Сергий устало взглянул на только что дописанный лик святого, имени коего он так и не узнал, и молитва сама слетела с его уст. Простые слова человека, просившего Создателя о мире, благе и скорой весне света. *** - Моя госпожа, смотрите, что мы нашли. О, это... это потрясающе. Поверить не могу.., - чей-то голос, кажется Матфея, хронографа Миссии, вывел из полузабытья Ирину, супругу Базилевса Феодосия. Вот и свиделась она с отцом Сергием. Здесь, далеко-далеко, на Кэр-Дэвайе под белым солнцем Коры. Матфей услужливо передал Ирине небольшую икону. Она взглянула и твердь иноземельная вздрогнула и куда-то поплыла. - Госпожа, госпожа, Вам плохо? Моя госпожа... На неё, седовласую и постаревшую, но всё ещё благородно красивую, смотрел Димитрий - её сын, принявший смерть мученика на Ххайтане, когда Шай-Ойо учинили там бойню, обратив в скорбный молчащий пепел целую непокорную планету, освоенную и возделанную людьми. И ромеи снова, как и встарь, встретили их и отбросили прочь, за пределы Империума. Димитрий мучился почти сутки, медленно, капля за каплей, истекая кровью, но не издав ни единого стона, хотя Шай-Ойо, мастера изощрённых пыток, именно этого и ждали. Им было любопытно, когда же это тщедушное существо исторгнет вопль пощады и окончательно сломается. Обезображенное, лишённое одежды, тело Димитрия, распятое на оплавленном скелете изуродованного взрывом корабля, позже нашла спасательная команда. Она и доставила его в Чертог Базилевсов, где оно было погребено в усыпальнице Гелианов Ригельских рядом с его предками-ромеями - астронавигаторами-первопроходцами, полководцами, правителями Вселенского Ромейского Империума - блистательного, яростного, неукротимого мiра Веры и Правды. - Да... отец Сергий был искусный иконописец. Не было ему равных на всех ромейских звёздах. Боже, но только как он узнал, откуда? Ведь Димитрий погиб вскоре после его кончины. Боже, Боже... - Чудны дела твои, Господи! Отче Сергий, святой царственный новомученик Димитрий, молите Бога о нас, грешных, - взволнованно перекрестился Матфей. А Ирина, некогда смешливая любознательная девчонка, а ныне властная владычица Империума, видела уже Других. Лики. Сотни и сотни ликов святых, написанные отцом Сергием, глядели на сверхновых ромеев, сошедших с небес на просыпающуюся весеннюю Кэр-Дэвайю в воскресный день Пасхи Христовой. "Не забывай, Серёжка. Вера в Правду Божию, а не только звездолёты и гиперпространственные врата, ведёт нас к звёздам. Вера и Правда". Помню, отче, слова твои. Алексей Ильинов
Эуг Белл: Да, мне это близко. Спасибо. И написано хорошо. Обо всем об этом можно было бы еще поговорить поподробнее...
Алексей Ильинов: Евгений, большое Вам спасибо за добрые слова. Особенно приятно слышать это от талантливого автора, продолжающего традицию Ефремова. Конечно, у меня не так много, собственно, фантастических произведений (два основных своих рассказа я выложил здесь, на Форуме). Куда больше у меня поэзии и культурологических текстов — загляните на мою персональную страничку «Август Иоанна» - http://chaosss.ru/xaoc/ioann.html. Там собраны тексты разного времени (и, в том числе, и с разным «мировоззрением», которое было весьма пёстрым и неоднозначным). Пока же только делаю первые шаги. Да и, честно говоря, нашёл себя в небольших произведениях. Так что до повести вряд ли когда-либо дорасту. Пару лет назад одна «ортодоксально-православная» организация выпустила мой поэтико-прозаический сборник — правда, маленьким тиражом, разошедшимся довольно быстро. Впрочем, это уже пройденный и, увы, не самый лучший этап. Обрадован появлением объединения ТОППЕ — замечательная инициатива! От всей души поздравляю со столь знаменательным событием! И буду рад принять какое-либо участие в деятельности объединения. Кстати, кстати... Если у Вас есть какие-либо затруднения с изготовлением сайта, то его вполне может сделать Олег Гуцуляк. Сайт в духе «Ноогена» (то есть без излишних «наворотов» - флэш-анимации и проч. «хитростей») он вполне может сделать. Вот, скажем, примеры работы Олега как Web-дизайнера - http://www.narratif.narod.ru или http://www.mesogaia-sarmatia.narod.ru. P.S.: Евгений, ещё на страничке ТОППЕ упомянут уважаемый "ефремовец" Трак Тор (Олег). Где можно познакомиться с его текстами? Буду признателен Вам, если Вы дадите ссылочку на его творчество.
Алексей Ильинов: *Симфония Бургляндии* (Авентюра Первая: Архипелаг) Посвящение Эрнсту Юнгеру Ноябрь начался с промозглого ветра, налетевшего на Дом Кайзера из смятенных далей взлохмаченного моря, свинцово гудевшего под низкими сводами кудлатых седых туч - вестников предстоящей литургии великого зимнего безмолвия. Утром выпал снег, однако ближе к полудню он стаял, оставив после себя лишь призрачно-молочный пар, впитавшийся в хвойное молчание готических сосен парка Рудольфа. Это была моя третья осень в Бургляндии, близившаяся к своему неизбежному концу, когда зима окончательно вступала в свои незыблемые права. И в этот раз осень умирала. Три года назад я стал кадетом, приняв присягу тоскливым ветреным вечером на аппельплаце, мокром от ливня, нещадно обрушившегося на точеные башенки, лестницы и крытые галереи Дома Кайзера. Здесь, в Бургляндии, мне открылись многие вещи. Познав их, я увидел звезду Гелиополиса и стал тем, кем должен был стать. Все девять старинных Домов Бургляндии стали моей плотью, кровью и душой. Я научился слышать и слушать, в чем убедился позже, когда шептал слова мессы Солнца Непобедимого в торжественной тиши базилик Гелиополиса. В редкое свободное время я и крепыш Рюдигер, единственный приятель, понимавший меня едва ли не с полуслова, бродили по песчаным дюнам, чье пустынное однообразие живописно разбавлялось спутанными прядями пожухшей травы, невысоким корявым кустарником с реденькой листвой и рыжевато-бурой сосной. Рюдигер любил море, ленивое шуршание его неторопливых волн и кавалькады растрепанных облаков, мчавшихся на раскаленный юг. Мы разводили костер из белесого от соли плавника и жарили ломтики хлеба, насаженные на прутики. Слегка подгоревшая ржаная корка аппетитно пахла дымком, отчего во рту тут же образовывалась голодная слюна. Рюдигер посмеивался: "Ты так и не научился правильно жарить хлеб. Тут тоже нужно свое умение. Так то вот". Я охотно признавал свой промах, отвечал шуткой и, прихватив наши фляжки, уходил к роднику. Рюдигер оставался у костра. По возвращении мы с жадностью ели хлеб, обильно посыпая его желтой крупчатой солью и запивая студеной ледяной водой, сводившей скулы и отдававшейся микроскопическими иголочками боли в зубах. Обратно идти не хотелось. В дюнах было покойно. Ничто не напоминало о неприютных громадах казарм и скучном камне плацев, разбитом бесчисленными сапогами кадетов. Мы смотрели на волны, набегавшие одна за другой на топкий прибрежный песок, где оставались длинные пенные следы. Они шелестели о чем-то своем, потаенном, недоступном нам. Быть может об островах. Островах Архипелага. Где-то в середине осеннего Поста, когда раскатистая пустота комнат и бесконечных коридоров-лабиринтов Дома Кайзера заполнилась мутью пресной дремы, свойственной разве что этому времени года, Рюдигер задумчиво обмолвился об островах Архипелага, чей силуэт был иногда виден в ясную погоду. - Знаешь, в последнее время я почему-то постоянно думаю об островах Архипелага. Как наваждение какое-то... Сон! Все плывешь и плывешь куда-то и даже не знаешь, что тебя ожидает в конце. Жизнь. Смерть. Все одно… Когда настанет наш час - ты сам поймешь это - мы отправимся к островам, чтобы увидеть звезду Гелиополиса. Те, кто побывал там, говорят, что она хорошо видна с самого дальнего острова. Ты веришь в это? Я ничего не ответил. Слова здесь были ни к чему. Ибо я верил в звезду, в ее пронизывающий бледно-сиреневый свет, дарующий бессмертие богов. Я хотел раствориться в нем. Навеки. Навсегда. Безвозвратно. Это была моя тайная Вера. Я и моя Вера. Все остальные дни я проводил в библиотеке Дома Кайзера, где подолгу ворошил груды ветхих фолиантов, крайне осторожно разворачивая слипшиеся страницы, и рассматривал роскошные запыленные атласы с искусно вычерченными картами Архипелага. Немногословный пожилой библиотекарь - мы уважительно называли его "герр Майер" - приносил пухлые глянцевые папки с гравюрами и фототипиями, созданными задолго до Великих Огневых Ударов. В этом была какая-то своя тайна, сравнимая с посвящением в иное, что невозможно выразить всеми знакомыми словами. С плотных листов атласов на меня скалились змееголовые корабли с полосатыми парусами, сторожившие длинный каменистый остров, усеянный башнями, курганами и погребальными стелами, исчерченными магическими письменами. Это был он - дальний остров Архипелага, откуда видна звезда Гелиополиса. Вечером я опять писал стихи в тетрадь. Наивно-героические юношеские стихи, наполненные звуками вымышленных битв и боевыми криками дружин "морских королей", когда-то бороздивших разгневанные штормовые моря Бургляндии. Иногда слова путались, образовывая неудобочитаемые конструкции. Я вырывал листы, комкал их и тут же принимался писать заново, нервно перечеркивал только что написанное и под конец отбрасывал тетрадь. Перед глазами плыл низкий ноябрьский горизонт. Ранний вечер незаметно таял, впуская глухой полумрак вкупе с ночными духами. А на ветру безмолвно дрожала звезда. Перед сном я подолгу всматривался в узкий стрельчатый провал окна, тщетно пытаясь разглядеть ЕЕ на тревожном небосклоне, прятавшем звезды. Сзади подошел Рюдигер и легонько ткнул меня в плечо: "Все… пошли-ка спать. Отец-надзиратель Дома Кайзера пообещал, что очень скоро мы отправимся на Архипелаг. Так что учись, дружище, работать веслами. Что, подловил я тебя хорошей новостью?". Еще бы. Я едва не задушил его в объятиях. Еще бы! Мы отчалим от гранитной пристани Святого Георга, обогнем сколотый зуб скалы Двенадцати Мучеников, оставим далеко позади унылые сторожевые башни Лесной Марки и вырвемся на свободу, в открытое море. О, боги, боги, милостивые боги земли и неба, мы будем там, в открытом море! На следующий день, сразу же после учебной конной прогулки в горах, Рюдигер подошел ко мне и, выдержав непродолжительную паузу, произнес: "Все! Послезавтра идем на Архипелаг. Причем идем при любой погоде". Этого было более чем достаточно. На занятиях я все время пялился на портрет Первого Надзирателя Дома Кайзера, оставившего после себя трактат о плавании к Архипелагу. Статный седовласый старик в строгом оливковом мундире полковника стражи Гелиополиса пристально наблюдал за мной. Я же повторял его слова, затверженные наизусть: "Плавание по философскому морю полно скорбей и опасностей огненного чада Гадеса. Это вериги, кои дано носить лишь тем, кто отказался от тепла домашнего очага и навеки проклял все, что затягивает в трясину адамова невежества. Они - лед древний, как и все зримые и незримые миры, ибо ОНИ ПРЕВЫШЕ НАС в своем светоносном ангельском величии. Направь же утлый ковчег свой к островам Архипелага, дабы стать прахом в пожаре лучей звезды Гелиополиса. Слушай, слушай, слушай Кормчего! О, Град Солнечный! О, крест! О, роза! О, Солнце!". Лектор задавал вопросы, я что-то отвечал невпопад. За спиной послышалось чье-то хмыканье: "И этот туда же...". Затем я долго бродил по мягким от опавшей хвои дорожкам парка Рудольфа. За кованой оградой тосковали голодные вороны. Тучи рыдали мелким дождем. Рюдигер шел рядом и молчал, уставившись куда-то вдаль. О чем он думал? О ярко-желтых полях горячей ржи и пыльных деревенских дорогах, заброшенном лесном кордоне в глубине дубравы, таинственных земляничных полянах, волшебстве ночи Святого Иоанна с хороводами девушек, робкими поцелуями и венками из душистых луговых цветов, плывущих по спокойной речушке, баюкавшей звезды? Рюдигер часто рассказывал об этом. Мы свет твой, Господи. Мы свет твой. Свет Града Солнечного. Свет Предвечный. Слепну, слепну на дланях твоих… Мне снились нагретые нежарким сентябрьским солнцем плиты просторных площадей Гелиополиса, Медвежий Столп, золотисто-небесные архангелы и янтарные слезы в лазоревых глазах Богоматери на фресках церкви Второго Вознесения, неподвижная вода в Замковом канале, где иногда вылавливали утопленников с удивительно красивыми ликами то ли людей, то ли кого-то другого, явившегося с обратной стороны. Я сидел на выступе колонны Императорской Галереи и просто наслаждался еще одним погожим днем, когда в прохладном воздухе пахнет чем-то сладким с изысканно-утонченным пряным привкусом, напоминающим о жгучем красном перце, кориандре, тмине, шафране и корице в лавках набожных огнепоклонников-персов. Здесь я невольно улыбнулся и вспомнил старого ворчуна Фарнуха, усердно подметавшего свою крохотную антикварную лавчонку, где он торговал всевозможными восточными редкостями - шерстяными домоткаными коврами, медной и бронзовой посудой, резными светильниками из мыльного камня и настоящим сокровищем - рукописными книгами в потертых кожаных футлярах с звенящими металлическими застежками. Фарнух кашлял в густых клубах пыли, ругался, но продолжал мести. Он жестом выгонял меня на улицу, чтобы потом встретить за прилавком, где неизменно красовались песочные часы, бронзовая чернильница, несколько перьевых ручек, очки с треснувшим правым стеклом, четки из пахучего сандалового дерева и изрядно потрепанный журнал для записей. Я не обижался и терпеливо ждал возле входа в лавку, изучая идущих мимо прохожих. Из раскрытых окон второго этажа соседнего дома лилось чье-то протяжное пение. Пели на фарси под мастерский аккомпанемент лютни. Над головой, под самой мансардой, о чем-то ворковали голуби. По середине улицы прошествовал тучный купец-перс, подпоясанный богатым кушаком. За ним едва поспевал тощий приказчик в шелковых шароварах, заправленных в новенькие канареечные сапоги. Неподалеку дорогу переходила женщина в пепельно-черной чадре. Пугливая стройная фигурка, завернутая, будто нарядная фарфоровая катайская кукла из коллекции антикварщика Фарнуха, в просторное одеяние, скрывавшее запретное. Наверняка одна из молоденьких жен какого-нибудь видного чина из Туранского Департамента, аккуратно отсылающего еженедельные отчеты во дворец Консула. Мне вдруг показалось, что я слышу мелодичный звон ее серебряных браслетов и монет, нашитых на душное платье. Звеньк-теньк. И еще раз. Звеньк-теньк. Нет. Это из Русского Квартала доносился колокольный звон. Величаво выводил колокол церкви Спаса-На-Крови, где всегда было тепло, пахло ладаном и восковыми свечами, а священник, облаченный в кроваво-красные ризы, пел канон из Вечернего Евангелия. "Хвалим тя, Господи, в час скорбный, в час мира Вечерний, когда Слово Твое покинуло нас! Слава в вышних Богу и на земле мир!" Ныне тоже гудел колокол. И вновь из Русского Квартала. Так звонили только в великий праздник, когда все его жители шли в храмы, чтобы остаться там до следующего утра. По небесно-голубым горним лугам Гелиополиса плыл благовест, осиянный лучами солнца, народившегося в розовых водах зари. Благовест плыл над пакгаузами, складами и бастионами Красного Замка, переливался над перевернутой чашей купола Собора Цезарей, отражался эхом от растрескавшихся плит некрополей Тотенбурга, пролетал над скорбным Троном Радаманта и червонно-золотым шитьем садов Малых Гесперид и уносился далеко-далеко, за океанский горизонт, где волны сливались с кафедральными громадами туч - там по невидимой наковальне бухал гром, высекая искры серебристых молний. Над Градом моим - моим Гелиополисом - лился благовест, проникая в пропахшие крепким рыбным рассолом и йодом высохших водорослей полусонные улочки Нижнего Города, силясь разбудить их. Я слышал его голос: "Проснись! Ну же, ну же, проснись! Эй! Хватит спать!" В горле застрял комок. Глаза ослепли от бесчисленных солнц, паливших зенит. Мне грезились пламеннокрылые ангелы, сходящие по небесным лестницам, острия стрел, вознесенные к царственному солнечному оку, заклятые письмена на доспехах и клинках мечей стражей Гелиополиса и нежный, как тонкая пудра, мазок раннего вечера на яблоках из сада Гесперид, застывших на бронзовом блюде в кабинете отца-надзирателя Дома Кайзера. "Проснись, лежебока! Ну и горазд же ты дрыхнуть!", - Рюдигер тряс меня за плечо. - Яблоки…, - пробормотал я, вспоминая сон. - Какие яблоки? А ну подъем! Или забыл? Сегодня идем на Архипелаг…, - засмеялся Рюдигер. - Яблок наешься в раю. Ну, или если очень повезет, на Гесперидах. - Как Архипелаг? - и тут я вспомнил. Вспомнил! Сегодня… сегодня я увижу Архипелаг и звезду Гелиополиса. - Архипелаг! Все! Завтракать и на пристань Святого Георга. Яблок я тебе не обещаю, но свежий кофе уж точно гарантирую, - и тут мне в лицо полетела рубашка. Я, шутя, ткнул в Рюдигера кулаком, но промахнулся и угодил в пустоту. В ответ донесся его смех. За завтраком брат Франциск, старший помощник отца-надзирателя Дома Кайзера, назначенный нашим наставником, задумчиво сказал: - Это ваш день. Увидите ли вы то, что должны увидеть? Не знаю. Все в руках Божьих. Задумайтесь над этим, господа кадеты. А еще лучше - помолитесь… Надеюсь, вам не будет стыдно за увиденное. После непродолжительной паузы мы привычно уткнулись в свои тарелки. Каждый из нас прекрасно знал, о чем шла речь. К Архипелагу плыли молча, набросив на головы капюшоны плащей, по которым дробно барабанили тугие дождевые струи. Глаза заливала вода. Липкие пряди волос падали на лоб. Весла вздымались и погружались в волны. Маслянистая вода с видной неохотой расступалась перед ботами. Мы отчалили от пристани Святого Георга, обогнули утонувший в тумане зуб скалы Двенадцати Мучеников, оставили слева сторожевые башни Лесной Марки, просигналившие нам, и, после нескольких мощных, стремительных рывков, вырвались на свободу, в открытое море, оглушившее нас ветрами. Все так, как я представлял, лежа на казарменной койке. Рюдигер откинул капюшон, окативший всех нас градом брызг, привстал и раскинул руки. Внезапный порыв ветра едва не сбил его с ног. Бот закачался. Рюдигер пошатнулся, но удержался. Брат Франциск заметил это, нахмурился и промолчал. Он понимал его чувства. В море было все - волны, ветер, отяжелевшие от снега тучи и свобода, бескрайняя свобода. Потому кажущееся святотатство Рюдигера было простительно. - Архипелаг! - воскликнул Рюдигер. - Архипелаг! Видите? Там, на горизонте! Ну же! Эй! Слышите, слышите? Архипелаг! Я видел его. Примерно в трех часах хода, на границе туч и океана проступили акварельные контуры островов, поросших кое-где редким лесом. Один из них, тот, откуда видна звезда Гелиополиса, чернел поодаль. Вместе с криком Рюдигера тотчас же ожили колокола Русского Квартала, и зрачок уколол ЕЕ луч. Мы оставили боты в небольшой, но довольно удобной бухте, где море на немного смирило свой гнев. Неожиданно брат Франциск опустился на колени и молитвенно сложил руки. И тут я услышал… Услышал слова, заученные мною наизусть. Слова Первого Надзирателя Дома Кайзера. Наше плавание завершилось. Мы достигли заветного, прикоснулись к сокровенному, отчего наши души обрели благодатную целостность неземной весны, рвущей ледяную удавку полуночного мрака. Мы ожили… Старый торговец антиквариатом Фарнух тоже говорил об этом: "Когда скорбь мира проходит, Башни Молчания обретают голос и начинают говорить. Солнце согревает землю, готовую для иного, вечного посева. Все свершается по воле Всевышнего. Он услышал молитвы жрецов-мобедов. Причастись и оживи!" Воистину, старик далеко провидел. И брат Франциск повел нас. Мы перебирались через нагромождения скальных глыб и пересекали просторные каменные пустоши, продирались сквозь беспорядочно-густые заросли дикой смородины и шиповника, осторожно шли по замшелым полусгнившим стволам деревьев, переброшенным через промоины и овраги, на дне которых бесновались ручьи. Привал сделали в покосившейся избушке хранителя острова, где перекусили разогретыми на костре консервами и сухарями. Я прихлебывал дымящийся смородиновый чай из черной от копоти кружки, наслаждаясь его горьковатым, слегка вяжущим язык, привкусом. Наверное, нет ничего божественнее крепкого чая и свежего сухаря из вещмешка, тугого от всякой всячины. Из туч пробился тоненький росток солнечного луча, оживившего скользкие от дождя бревна избушки. Напитанный водой мох задышал, задымился. Менее чем через час мы снова тронулись в путь, оставив напоследок хранителю острова спички, немного медикаментов, пакет с рыболовными снастями и еду. На этот раз брат Франциск повел нас по иному, известному видно только ему, маршруту. В глубине острова обнаружился разрушенный мост и крутые ступени, выбитые в скале, откуда открывался потрясающий по красоте вид на соседние острова. С высоты море виделось расплавленным свинцом, откуда выпирали мохнатые горбы скал, точно это были усмиренные богами свирепые инеистые гиганты, обессиленные и обреченные на забвение. Если бы только старик Фарнух мог все это видеть! Ближе к вечеру мы отправились к дальнему острову Архипелага, где собирались заночевать. Гребли тяжело, рывками, оставляя в стороне хмурые мглистые кручи, ныряя в бездонный омут клейкого тумана, стлавшегося драным саваном по волнам. Когда остров стал наползать на нас угрожающей темной глыбой, ночь пала плащаницей на Архипелаг. Мы причалили к бывшей пристани. О ней напоминали зеленые от водорослей волнорезы и едва заметные останки свай. Из глубины острова потянуло влажной сыростью и прелой листвой (было что-то знакомое, пришедшее из детства, в этом запахе, где перемешались дуб, клен и лещина) с едва-едва уловимым, каким-то далеким и чужим ароматом хвои. В тучах появился небольшой матовый просвет с двумя-тремя тусклыми звездами, осветившими на мгновение всех нас, ожидающих чего-то необъяснимо необъятного. Брат Франциск смело шагнул в слепую темень, хрустнув костяком плавника, неосторожно раздавленного ногой. Мы медленно, с некоторой опаской потянулись за ним. Ни один из нас не оглянулся, ибо там плескалось море, где в тумане скрылось, растворилось, утонуло все прошлое, ненастоящее, все еще бередившее закоулки памяти: ночник у изголовья, теплый золотистый отблеск на образе Николая Угодника, простуженный кашель няни, топот босых ног по холодному полу, завернутый в сказочную серебряную бумагу подарок под рождественской елкой, разбитая коленка сестры, грустная улыбка на лице влюбленной дочери управляющего, кровь на отцовском кинжале, влажные от слез глаза матери перед моим отъездом в Бургляндию. Часы замерли. Время остановилось. Тишина. Стук сердца. Бормотание волн. Приглушенное шелестение гальки. И еще шорох. Словно чей-то голос. Шорох ветра. А мы все шли и шли. Голые колючие ветки больно били по лицу и рукам, оставляя порезы и царапины. Раз или два я спотыкался и падал в зябкую от ночного инея траву. Чьи-то руки поднимали меня, кто-то неразличимый в сумерках (похоже, что Рюдигер) дышал в лицо дешевым солдатским табаком, и мы продолжали идти. Наконец движение прекратилось. Я замер. Впереди сделали то же самое. Тишина. Ни единого звука. Вокруг не видно ни зги. Время... Кто сейчас думал о нем, когда каждый из нас стоял на пороге? - Все…, - услышал я. - Вы пришли. Дальше идти некуда. Больше брат Франциск не вымолвил ни слова. Слова иссякли. Перестали существовать. Хотелось плакать. Или кричать. Но… все на острове, все, вплоть до крохотного побега пустырника и растрепанного пера серой чайки, жило тишиной. И не было ни единого звука. Остров на краю всего. Свет. Боже, Боже, Боже! Свят! Свет! Полог тьмы разорвался, чтобы обнажить неземное великолепие звездной чеканки, пасть и уже никогда не вернуться. И мы увидели. Узрели. Ослепли на дланях Его… Горизонт почти очистился от туч. Там все еще тлели иссиня-багровые угли осеннего заката - нереальные, морозные, вечные. Морская бездна цвета темной венозной крови неторопливо вздымалась и опускалась, протяжно выдыхая пар, лепивший в воздухе причудливые фигуры. Прибой исступленно размывал берег, обтачивая дряхлый камень, покрытый трещинами едва различимых значков и рисунков. Ночь давно перевалила за половину. Я ждал. По щекам катились слезы. Неужели я плачу? Разве я не разучился… плакать? Нет. Я сглатывал слезы и продолжал ждать. Невесть откуда налетевший ветер ударил по глазам, царапнув на прощание когтистой снежной крошкой. Потом мне стало ясно, почему я плачу. Сквозь слезы я увидел. Звезда Гелиополиса пересекла все девять звезд созвездия Одинокого, задержалась возле красноватого пятнышка Волчьей звезды, и замерла в зените, как раз напротив трезубца Десницы и Меча Господня. Кто-то всхлипнул, но тут же умолк. Я обернулся, но никого не смог разглядеть. Ни коленопреклоненного Рюдигера, ни близорукого Янчевецкого, ни брата Франциска, судорожно перебиравшего четки. Все исчезло. Остались лишь камни, уродливые стволы сосен, прибой, море, обманчивая неподвижность студеного ноябрьского неба и звезда Гелиополиса. - …и яблоки сада Гесперид, и колокола Русского Квартала, и звезда Гелиополиса, - все по воле Всевышнего. Если веруешь, то истинно обретешь. Разве Вы не ощущаете этого? Или молитва Ваша не более чем красивая обложка молитвенника с каллиграфически выписанным именем? "Мол, вот я, Господи, воззри на меня, грешного и не забудь одарить всеми возможными милостями", - спросил антикварщик Фарнух, когда я покупал у него редкое издание древнеперсидской поэзии с поздними комментариями Ксантиппы фон Небельхайма. - Чем вы недовольны, почтенный Фарнух? - отозвался я, бережно принимая книгу и перекладывая ее в новую виниловую папку с красным гербом Департамента Стражи Гелиполиса. - Все тем же, тем же. Зимой всегда болят кости. А сегодня как раз первый снегопад. Снег так и сыпет с утра. Дождались на свою голову зимы. Ну что тут поделаешь? - Фарнух вздохнул и привычным движением смахнул случайную ворсинку с прилавка. - Смотрите, будьте аккуратны с книгой. Бумага старая. Такую сейчас не делают… - О, не беспокойтесь, почтенный Фарнух. Вы же хорошо знаете, как я обращаюсь с книгами, особенно с такими драгоценностями, как эта? - я поспешил успокоить его, параллельно продолжая возиться с непослушными застежками папки. Мне стало как-то неудобно перед мудрым Фарнухом. - Ничего. Это я так… К слову. Простите, если ненароком оскорбил вас, - извинился антикварщик и еще раз вздохнул. - Что вы, почтенный Фарнух, - тут уж я окончательно смутился. Застежки папки, наконец, поддались. - Скажите, сегодня вы опять пойдете по улице Базилевса Константина? - Да, почтенный Фарнух. Я всегда там хожу. - Я пойду с вами. Мне хотелось бы немного пройтись перед сном. Сейчас закрою лавку и пойдем, - Фарнух, шаркая ногами, вышел из-за прилавка. Я помог ему набросить на плечи шерстяную накидку, залатанную в нескольких местах, но выглядевшую при этом вполне благопристойно. Антикварщик окинул свои владения долгим взглядом. Даже уходя на полчаса, он прощался с миром, ставшим для него смыслом всей его жизни. Какое-то время Фарнух гремел замком дверей, издававших нудный скрип. Как старик не смазывал им петли, они все равно продолжали скрипеть на свой лад. Мы вышли на улицу. Она поразила нас крахмальной белизной и легким приятным морозцем, стянувшим вчерашние лужи тонкой хрустящей корочкой. Знакомая улица преобразилась. Снег тщательно выбелил грязную мостовую. Мне показалось, что прошла целая вечность с того момента, когда я, уставший и ужасно голодный, вошел в тесную лавочку Фарнуха, где едва-едва могли разместиться три, в лучшем случае четыре, человека. Как же все изменилось! Еще вчера все было по-другому - серо, тошно и нелепо. Осень пролетела, омыв уставшее тело земли беспрестанными дождями. После зимы со святочными плясками ряженых, бессонными ночами, освященными молитвами, восковыми свечами и трубным воем вьюг все вернется на круги своя, чтобы заново родиться в огненной купели нездешней весны. В окнах соседнего дома зажегся первый вечерний свет. С припорошенного снегом карниза вспорхнули птицы. Где-то хлопнули ставни, и звонкий женский голос позвал заигравшегося ребенка: "Ступай домой! Сколько мне еще тебя звать?" А малыш упрямо твердил: "Еще немножко, мамочка. Совсем чуть-чуть. Здесь так чудесно". - Чудесно… Так и должно быть. И этот снег, и мои больные кости, и даже книга, приобретенная вами... И Звезда Гелиополиса…Снег обязательно скроет пепел…, - негромко промолвил антикварщик Фарнух, опьяневший от стеклянной чистоты воздуха и крупных снежных хлопьев, безмятежно круживших над Гелиополисом. - Вы идете, молодой человек? Нам пора… - Пора, почтенный Фарнух…, - ответил я, приподнимая шершавый воротник шинели. А снег все сыпал и сыпал… Зима 2001 - Апрель 2004 года Алексей ИЛЬИНОВ Релевантная ссылка: Эрнст ЮНГЕР "Гелиополь" - http://www.lib.ru/INOFANT/JUNGER
Андрей Козлович: Интересно. Модель Вселенной и общества, вернее, обществ, несколько отличается от моей, но именно этим и интересно. Ну, раз у Вас события происходят уже через века от ВКВ, то скажите, что, таки, земляне сделали с корнами? А именно, уничтожили или нашли способ вернуть к жизни? Если нашли, то какой. Евгений, не смотря на свой воинствующий гуманизм, помнится, говорил, что корнов нужно уничтожить.
СтранникД: Алексей Ильинов пишет: Итак, друзья мои, написал свой первый «ефремовский» рассказ. Специально для Проекта ТОППЕ. Надеюсь, что Евгений, Андрей, Сергей и другие братья-ефремовцы оценят мой более чем двухдневный труд С интересом прочитал представленный рассказ. Написано красочно и местами даже поэтично. Но, если позволите, несколько небольших замечаний? Когда фантазия автора живописует нам далекие миры чужих звезд, это вполне оправдано и не вызывает никаких возражений. Автор здесь вправе представить чужой нам мир таким, каким он видит его сам. Но если мы переносим своих героев в пределы нашей Солнечной системы, здесь уже нужно быть предельно осторожными, чтобы не растерять ощущение достоверности за слепым полетом фантазии. Небольшие детали мира (достаточно изученного наукой) той или иной планеты, ненавязчиво разбросанные по тексту, придадут произведению неповторимый "аромат" реальности, пускай отличия будут заметны лишь специалистам. У меня это одно из основных правил. Плутон, описанный Вами, выглядит красивой фантазийной картиной, оторванной от данных современной науки. Это прежде всего мир Мрака и Холода, где Солнце выглядит небольшой, хоть и довольно яркой, звездой на фоне других звезд на небе. Оно не может "тускло озарять" поверхность планеты и уходить за горизонт, как на Земле. Плотность Плутона 2100 кг/куб.м, что меньше плотности скальных пород, но вдвое больше плотности льда. Так что поверхность Плутона, скорее всего, покрыта метановым льдом и имеет сероватый оттенок. Немного удивили перечисленные Вами спутники Плутона, потому что, на сколько я знаю, единственным спутником планеты является Харон, который, собственно, и спутником назвать нельзя. т.к. его размеры вполне сопоставимы с размерами самого Плутона, а из-за расстояния разделяющего эту пару в космосе, на небе Плутона Харон должен выглядеть довольно ощутимой красноватой громадой (красноватой потому что на нем преобладают обычные скальные породы и водяной лед), правда, этот оттенок будет почти незаметен из-за отсутствия отраженного солнечного света. Так что скорее, он будет висеть в небе Плутона "зловещей темной громадой". (кстати, оба уже официально выведены из списка планет Солнечной системы!) Еще у меня возникло много неясностей в связи с описанием Обелиска. Осталась сомнительной целесообразность его возведения в таком виде именно на Плутоне, и не понятна сама процедура его постройки. В тексте описано, что он находится на неприступной скале над глубоким обрывом, и к нему ведет скользкая тропа, по которой довольно трудно взбираться... Возникает законный вопрос: каким образом в таких условиях был построен сам Обелиск, представляющий из себя довольно внушительное сооружение? И если он был построен в таком месте, то почему же строители не позаботились о его доступности для посетителей, для которых он собственно и возводился? Опять же, лично у меня возникают сомнения в целесообразности столь сложного архитектурного сооружения с перечислением на стелле имен многочисленных героев Земли и Кольца, со скульптурной группой именно на Плутоне... Почему его не воздвигли на Земле? На самом Плутоне, принявшем первый бой с корнами можно было поставить небольшой памятный камень, да и разрушенные Бастионы служат своеобразным памятником тех событий... Ведь обелиск с именами героев должен служить увековечению памяти об этих героях - памяти в сердцах земного человечества. К нему приходят люди, когда этого попросит душа, чтобы постоять, помолчать и вспомнить, к нему приводят детей, чтобы не разрывалась связь поколений... Здесь же такой возможности широкого посещения нет (вряд ли все земляне регулярно посещают негостеприимную планету) поэтому теряется смысл подобного сооружения. Еще одна деталь, связанная с Обелиском. Чтобы хорошо читать имена героев, нужен постоянный и мощный источник света (не будет же каждый приходить со своим фонариком! ), а соответственно это дополнительная и неоправданная трата энергии для колонии землян на необитаемой и суровой планете... если же такой источник там все же подразумевается, то неплохо было бы отразить это как-то в тексте (это опять же "маленькая бытовая деталь" для большей достоверности). Остался непонятным исход космического вторжения. Корны "...истреблявшие жизнь хладнокровно, искусно, профессионально, безукоризненно, не оставляя ей ни малейшего шанса... одна из многочисленных армад, кои странствовали по просторам Вселенной и выжигали дотла, до пепельного молчания, обители разума" - они что, добрались до окраин Солнечной системы, дали решающий бой, и получив "по зубам" ушли восвояси? Что-то неверится... К тому же Солнечная система это не клочок суши, который можно укрепить на ответственных рубежах и остановить врага. Что помешало корнам нанести прямой удар по Земле и выжечь ее дотла? Конечно, "... их ожидали очень давно и сумели подготовиться, создать сеть оборонительных Бастионов", но что помешало другим мирам Великого Кольца сделать тоже самое, тем более имея возможность "всеобщего оповещения"?.. Здесь, на мой взгляд, надо бы немного прояснить ход этой войны и внести ясность в ее итоги, хотя бы в нескольких предложениях. Маленькое замечание по поводу встречи со Скитальцами. Наличие у земного звездного флота ЗПЛ делает несущественным упоминание о том, что "...Земля находилась ближе всех к месту Рандеву...", как о причине, по которой именно земной корабль был выбран для первой встречи со Скитальцами. Это скорее неосознанная дань "Туманности Андромеды", где космические полеты занимали годы человеческой жизни и расстояние имело существенное значение. Есть еще мелкие несостыковки в тексте такие например, как: Эон говорит - "... Мы ведь вполне контролируем свои чувства и эмоции. И даже больше того - мы овладели ранее недоступными вершинами человеческой психики...", подразумевается тем самым что это относится и к самому говорящему, и в тоже время тут же: "...голос Эона почти дрожал. Он заметно волновался". Нелогично как-то. Понятно, что хотелось показать живых людей с эмоциями и чувствами, а не "античные мраморные статуи", но тогда нужно чем-то "пожертвовать" - либо этим желанием, либо желанием сопоставить своих героев с ефремовскими... И последнее. Картина Марса, конечно, поэтична и впечатляет грандиозность преобразований на нем, но вряд ли подобные кардинальные преобразования достижимы человечеством, у которого на руках столь "плачевный исходный материал". Прежде всего, это проблема воссоздания на Марсе достаточно плотной и кислородонасыщенной атмосферы, связанная с почти полным отсутствием магнитного поля у планеты, а так же достаточного количества воды в свободном состоянии, нестабильности оси вращения планеты и многих других факторов. Если пожелать заполнить моря и океаны Марса водой, то путь будет один - путь таяния полярных шапок и подпокровных льдов, но тогда эти составляющие марсианской поверхности попросту перестанут существовать. Климат претерпит серьезные изменения и будет отличаться от описанного Вами... (видимо при написании марсианского ландшафта было влияние фильма "Вспомнить все"? ) Но в целом рассказ понравился, и после некоторых доработок и предания ему большей структурной определенности, он станет вполне достойным наследия Ефремова. Интересно, Алексей, замысел этого произведения у Вас зрел давно, или же оно было полностью экспромтом?
Эуг Белл: Здорово, вот здорово! Прекрасный рассказ, грустный, красивый, в то же время - радостный... Прекрасный СЛОГ. Замечательные КАРТИНЫ... В общем, я считаю - да, чудесный рассказ... ------ Я тут занялся эсперантской перепиской и разными на эту тему экспериментами - наверно, теперь вернусь к повести... Алексей меня просто вдохновляет!!!
Эуг Белл: Я бы сделал более длинную РЕЧЬ НАСТАВНИКА. Гуру они любят много слов говорить :-) ----- Ну, Странник! Я с тем, что Обелиск установлен на Плутоне, оченно даже согласен. Это - красиво! На Земле все бы смотрели, всем бы нравилось, но это стало бы ОБЫЧНО. А тут, чтобы посмотреть, нужно лететь черти куда... И полетят!!! Ну да, Солнце видно как яркая звезда. Но и от Сатурна бывает тень... Но вот еще замечания. Отправился к солнцу, где назначено Рандеву - то есть к ЗВЕЗДЕ? Когда летит ЗПЛ, вряд ли нужен "антигравитационный кокон". Даже для периода набора скорости у "обычных анамезонных" звездолетов уже использовались "магнитные" антигравитационные устройства, действующие, наверно, на весь корабль... А уж у ЗПЛ...
Эуг Белл: Андрей! Я не высказывался за уничтожение "корнов". Наоборот, изначально я считал, что люди ПОЖЕРТВУЮТ ЗЕМЛЕЙ, но их спасет какой-то случай. А теперь я думаю, что на Земле возникает некое ответвление земной цивилизации, "домен", берущий начало от "Пещерного Города", более высоко развитого в нек. отношениях, чем остальная земная цивилизация. Он и примет на себя главный удар. "Корны" будут отброшены, а вокруг Солнечной системы будут воздвигнуты мощнейшие сооружения - Великие Стены. Корны просто останутся далеко позади в техническом отношении. Настолько далеко, что не смогут причинить ни людям Земли, ни обитателям иных цивилизаций Великого Кольца никакого вреда.
Андрей Козлович: Эуг Белл пишет: Андрей! Я не высказывался за уничтожение "корнов". Наоборот, изначально я считал, что люди ПОЖЕРТВУЮТ ЗЕМЛЕЙ, но их спасет какой-то случай. Не нашёл. Но хорошо помню, что Вы в какой-то теме сказали, что не видите способа вернуть корнов этому миру и их нужно уничтожить, и это было уже после того, как Вы высказали мысль о том, что нужно пожертвовать Землёй. Насколько я помню, Вы предлагали вложить эту мысль в уста Карту, и сделать его проводящих в жизнь её исполнение. Кстати, было бы неплохо если бы Вы описали это поподробнее.
Эуг Белл: По-поводу "корнов" есть одна идея, но хочется ее потом выложить как сюрприз... Не обессудьте
Алексей Ильинов: Спасибо, уважаемые Сергей, Евгений и Андрей! Волновался, когда выкладывал... Всё же не так много сейчас «ефремовских» произведений и каждое из них горячо и живо обсуждается. Сказать по правде, рассказ родился «внезапно». Думаю, это будет первой главой мини-повести, где как раз будет рассказываться о "Гаэтане" и его Миссии к месту Рандеву. Насчёт научных «нестыковок»... да, конечно же они есть. Хотя насчёт Плутона я как раз кое-что прочитал. Мнения разнятся и очень даже. И насчёт спутников. Кстати, это данные из «Википедии». Марс в моём произведений, честно говоря, не совсем «ефремовский», а, скорее, из Казанцева, его «Фаэтов», Дэна Симмонса и его «Гипериона» и «Эндимиона» (прочитайте его описание Марса, где есть и леса, и реки, и даже моря... да и Вселенная Симмонса — это нечто!!!) и Бердника. Да и рассказ во многом получился бердниковский, где «возможно всё». Иван Антонович, безусловно, был учёным, который к излишним поэтическим вольностям относился скептически. Я и сам, когда начал писать, понял, что совсем как Иван Антонович писать не смогу. Да и в последнее время я перечитывал «Пути Титанов» Бердника и его «Звёздный Корсара». Теперь насчёт корнов... Тут у меня возникло такое чувство, что, похоже, я принял точку зрения Евгения — а именно, что корнов дОлжно «перезагрузить» изнутри. Понимаете, это совсем как в древнескандинавском эпосе о Нифлунгах-Нибелунгах и драконе Фафнире, которого Сигурд-Зигфрид поразил, но дракон предупредил победителя, что на его место придёт другой дракон — сам Сигурд. Потому и как-то не решил, что делать. То ли истребить и возрадоваться, чепчики в воздух бросать, то ли попытаться остаться ЧЕЛОВЕКОМ и сделать что-то подлинно ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ. Я ДОПУСТИЛ вторжение корнов в Солнечную Систему, которые сумели причинить немалый ущерб земному «парадизу». Насчёт психологии... Да, вершины достигнуты, но это не значит, что люди будут эдакими «суперменами» или «големами». Не верю я в это. Совсем не верю. Они будут волноваться, они будут плакать, они будут смеяться... Да, где-то они будут более закалёнными и выдержанными... Тут, друзья мои, Достоевский дал о себе знать... Его «Бесы». Диалог о «богочеловеке» и «человекобоге». Очень мудрый и более чем актуальный диалог. Его бы нашим известным друзьям-утопистам почаще перечитывать и решить раз и навсегда для себя, чего они хотят достичь, к чему, таки, прийти. Теперь об Обелиске. Для меня это, прежде всего, символ ГРАНИЦЫ между Светом и Тьмой. Насчёт его описания... Думал было сделать подробное описание, но только потом, честно говоря, «забил». Пусть у каждого будет свой Обелиск. Что же касается его «готичности»... Нет, подразумевается, скорее, не храм (то есть сооружение), но некая ажурная конструкция, Памятник и памятные стелы. И посещение Обелиска (одного из в Солнечной Системе) я рассматриваю как, прежде всего, ЛИЧНОСТНОЕ. Там не стоят в почётном карауле пионеры в красных галстуках, так не горит вечный огонь... Там только холод, льды, скалы, звёздный свет и молчание. А ведь только сейчас понял, ПОЧЕМУ я разместил Обелиск на Плутоне. Совсем ведь недавно перечитывал «Левую руку тьмы» Урсулы ле Гуин, где тоже есть льды, холод и какая-то безысходность. Да и насчёт ЗПЛ нужно было подумать... Но, всё же, я не считаю, что люди могут «запросто» с их помощью перемещаться по всей Вселенной. Всё же я вижу какое-то ограничение. Теперь же насчёт Приглашения Скитальцев. Конечно, всё Великое Кольцо могло его услышать, но я отдал предпочтение именно Земле. Прежде всего потому, что Солнечная Система расположена на окраине нашей Галактики, а Скитальцы как раз приближаются (возможно) к ней. И теперь ещё момент. Вы обратили внимание, что в рассказе в качестве эпиграфов взяты строчки из Блока. То есть я отважился вставить что-то «блоковское» в «ефремовский» контекст. Да и Александр Александрович очень даже близок нам... Я ввёл его «Рыцаря-Грядущее» (из комментариев к «Розе и Кресту») в мир «Туманности Андромеды». Ведь и мой Наставник получился эдаким Гаэтаном — старым рыцарем-розенкрейцером и альбигойцем, хранителем Тайны Грааля, но не «заумным» сухарём, который так и сыпет научными цитатами и поучениями. Тогда как Эон Даль, получается, это рыцарь Бертран из блоковской же драмы. Уф... Ещё раз спасибо! Стало быть первый блин был «не комом».
Алексей Ильинов: Насчёт Плутона, как я сейчас в Интернете посмотрел, мнение на мнении. Кстати, Сергей, Ваша точка зрения - «одна из». Тут споры идут нешуточные (особенно в НАСА). Скажем, есть мнение, что Плутон то удаляется от Солнца, то приближается к нему. Потому и Солнце там будет выглядеть по разному — и как яркая звезда, но и как диск. Вот, скажем, весьма любопытная ссылочка (особенно интересна приведённая иллюстрация Плутона и Харона) — http://www.astronet.ru/db/msg/1171838. + ещё ссылка: http://www.ng.ru/science/2005-06-22/14_pluton.html. Вот цитата оттуда: «Следует заметить, что орбита Плутона очень вытянута, и иногда он оказывается даже ближе к Солнцу, чем соседний Нептун. Правда, подобная смена происходит нечасто, ведь для того, чтобы сделать один оборот вокруг Солнца, Плутону необходимы 248 с половиной лет. Последняя «рокировка» произошла совсем недавно – в 1979 году – и длилась 20 лет. Теперь Плутон удаляется от Солнца на долгие и долгие годы. Из этого можно заключить, что «полярная ночь» на Плутоне чудовищна и безнадежна». На некоторых иллюстрациях Солнце на Плутоне действительно изображается то как яркая, далёкая звезда, то как светящийся диск, который вполне может давать свет, но очень тусклый: «С поверхности Плутона Солнце кажется лишь яркой звездой, хотя и в 250 раз более яркой, чем полная Луна. В своем путешествии по орбите Плутон не одинок – у него есть спутник. Его открыли в 1978 г. и назвали Харон». Евгений, что же касается антигравитационного кокона-камеры. Я не считаю технические описания Ефремова абсолютными. С момента написания «ТА» и «ЧБ» прошло ведь ой как много времени и в НФ тема эта была развита капитально. Камеры эти я, так уж и быть, признаюсь, «стащил» из фильма «Сквозь горизонт». Да ещё вспоминал корабли из «Гипериона» Симмонса. Там примерно были такие. Да и, на мой взгляд, нет смысла копировать Ефремова на все 100% (тем более его техническое видение), ибо самое главное у него, всё таки, его уникальная философия.
СтранникД: Алексей Ильинов пишет: Думаю, это будет первой главой мини-повести, где как раз будет рассказываться о "Гаэтане" и его Миссии к месту Рандеву. Насчёт научных «нестыковок» Вот это хорошая мысль! Действительно затронуая тема требует более развернутого изложения и большего объема произведения, нежели рассказ. Насчет спутников Плутона: я действительно как-то пропустил открытие новых. Каюсь. Хотя размеры их не определены, так что пока остается спорным вопрос об их статусе. Некоторые астрономы любят закреплять за собой звание "первооткрывателей". А вот фотография Плутона-Харона и двух крохотных звездочек навела на некоторую мысль с разрезе уже где-то мелькавшей истории о возможном посещении Плутона пришельцами, либо о том, что сам Плутон является чужеродной планетой из другой системы, на которой остались следы присутствия древней жизни. Подумалось: а что если эти два новых спутника всего лишь исскуственные объекты (нечто вроде орбитальных станций) - остатки той самой древней внеземной цивилизации?... Кстати, и сама система Плутон-Харон может быть искуственного происхождения (отсюда и странная плотность Плутона). Это может вполне увязываться и с некоторыми "странностями" окрестностей Солнечной системы, такими например, как кольца Урана. Ведь они, как не страннно, поглощают 80% солнечного света, и было предположение об их исскуственном происхождении (что если возможные жители Урана создали их специально для обогрева своей планеты?). Действительно, орбита Плутона сильно вытянута и в теории ваш герой мог находиться на ней в момент приближения к Солнцу... Только диск этот будет все равно столь крохотным, что соперничать с темнотой на поверхности Плутона ему врядли будет под силу. И даже будучи звездой в 250 раз более яркой чем Луна тоже - ведь "яркость" и "светимость" это разные вещи. Алексей Ильинов пишет: Да и, на мой взгляд, нет смысла копировать Ефремова на все 100% (тем более его техническое видение), ибо самое главное у него, всё таки, его уникальная философия. Коприровать Ефремова ни в коем случае не стоит, иначе писатель превратиться в простого копировщика-подражателя. Важно не абсолютное совпадение миров, важно присутствие ефремовского духа!
СтранникД: Алексей Ильинов пишет: Теперь об Обелиске. Для меня это, прежде всего, символ ГРАНИЦЫ между Светом и Тьмой. Насчёт его описания... Думал было сделать подробное описание, но только потом, честно говоря, «забил». Пусть у каждого будет свой Обелиск. Что же касается его «готичности»... Нет, подразумевается, скорее, не храм (то есть сооружение), но некая ажурная конструкция, Памятник и памятные стелы. И посещение Обелиска (одного из в Солнечной Системе) я рассматриваю как, прежде всего, ЛИЧНОСТНОЕ. Там не стоят в почётном карауле пионеры в красных галстуках, так не горит вечный огонь... Там только холод, льды, скалы, звёздный свет и молчание. А ведь только сейчас понял, ПОЧЕМУ я разместил Обелиск на Плутоне. Совсем ведь недавно перечитывал «Левую руку тьмы» Урсулы ле Гуин, где тоже есть льды, холод и какая-то безысходность. Для простого символа получается слишком пафасно - имена героев, красивые скульптуры. Имена пишутся для того, чтобы их помнили люди. Если кому-то хочется лично прикоснутся к следам героических битв, то вполне достаточно будет развалин Бастиона и памятной доски с датами. Комплекс на Мамаевом Кургане или на Поклонной Горе строили как раз для того, чтобы массы людей приходили туда и вспоминали памятные собятия, скорбили. А для "личностного" ставят одинокие танки на постаментах вдоль дорог... Но это лично ваше вИдение, как автора, и спорить здесь не стану. Мне в глаза больше бросилась "труднодоступность" этого объекта и плохая освещенность.
Алексей Ильинов: Сергей, обожаю такие вот идеи! Супер!!! Я ведь оттолкнулся от ефремовского Плутона, который изучила экспедиция планетолёта «Амат», чей экипаж забрала «Тантра». И, всё же, я предположил, что какой-то солнечный свет на Плутоне есть... По крайней мере как тусклый и исключительно бледный. То есть на Плутоне вечные сумерки, а зимою — так вообще «полярная ночь». Кстати, где-то в каком-то произведении советских НФ натолкнулся на мысль, что Плутон очень даже в будущем будут пытаться терраформировать. Например, у Снегова в «Люди как боги», где над Плутоном сияют искусственные солнца. Да и вообще, планета — очень загадочная, очень противоречивая, очень странная... Мне потому и понравилась она. Насчёт Скитальцев я вот что думаю... Раса это, скорее, будет сродни ангелам с Арктура из «Язвы» Натали Хенеберг. Вроде бы и боги они, и могущественны, но изнутри они поражены Рагнарёком — Сумерками Богов (хотя и всячески подчёркивают, что это не так). По сути, «Гаэтану» они передадут отблеск своих знаний и уйдут в никуда. Сергей, а насчёт ефремовского стиля... Так Вы ведь и сами, наверное, помните чудесные сборники «Школа Ефремова» (там была «фирменная» эмблема — космонавт с крыльями-солнечными парусами). Я вот совершенно случайно на книжном развале приобрёл три сборника из этой серии, а один вообще нашёл на мусорке (кстати, со статьёй Сергея Снегова, посвящённой Ефремову). За то я и Ваши книги люблю (как и тексты Евгения, Андрея и Тэя Рама), что в них есть то, чего сейчас КАТАСТРОФИЧЕСКИ не хватает. Соборности, любви, красоты, взаимопонимания... Возьмите хотя бы того же Дмитрия Володихина, одного из корифеев «неоампира», «похоронившего Мир Полудня»... Вроде бы и будущее, вроде бы и Российская Империя стала в 23 столетии космической державой, но войны продолжаются, и зверь в человеке вырос до, поистине, космических масштабов... Ну, ещё храмов православных понастроили на других планетах. А ведь вся советская «прогрессорская» фантастика была СОБОРНОЙ, и потому ни о каких религиозных атрибутах не думали... Просто делали, если угодно, дело Божье. Вспомните, например, дивный фильм «Через тернии к звёздам». Когда я его пересматривал не так давно, слёзы навернулись на глаза... А вот насчёт Обелиска... Его нечасто посещают, поскольку пребывание на Плутоне весьма «экстремальное». Да и вряд ли его можно сравнить с Мамаевым курганом. Ещё, наверное, вот почему я так сосредоточился на Плутоне и его значимости... Всё же это была своего рода Брестская крепость (где есть и Бастион, и громадный памятник). И, несомненно, сверхпотрясение, обернувшееся значительными жертвами (ещё бы, когда человечество, вроде бы, избавилось от войн, воспитало в себе миротворца, а тут - Враг, да ещё какой, невиданный, страшный... вроде бы и ожидали его, но, не думаю, что представляли его в полной мере... в 1941-м году Сталин ведь тоже был уверен, что Гитлер нападать не будет, а «Красная Армия всех сильней»). Не хипповско-заумная утопия, где все счастливы и поют песни «светлого будущего», но испытание богов, которые, как выяснилось впоследствии, не совсем оказались богами. Заметил, кстати, что многие наши ефремовцы, особенно левого толка, «Час Быка», конечно, читают, обсуждают, но не совсем его «долюбливают», отдавая предпочтение, скорее, «Туманности...». Просто в «Часе Быка» показано своего рода «крушение богов». И Евгений в продолжении «Ивана-да-Марьи» заметил, что и на Земле корны немало дел тёмных свершили и никакие «навороты» не помогли... Чик — и все здоровы! Ан нет... Придётся пройти через муки, через метания, через надрывы и понять, что мы — не боги, а люди. По крайней мере, я так полагаю. Ещё тут невольно вспомнил один из памятников ВОВ, который я видел где-то в Воронежской области... Там именно есть памятник (очень скромный и маленький), памятные стелы с именами и какое-то, прямо таки, «потустороннее» безлюдье... Просто он расположен был на некотором отшибе от близлежащего населённого пункта. Но, Сергей, заметили то Вы верно... Я написал, скорее, поэтическую фантазию, но не серьёзное научно-фантастическое произведение, где всё просчитано вплоть до мелочей.
Алексей Ильинов: Сергей, и всё же я хотел бы с Вами посоветоваться (прежде всего как с «профи»)... Ещё подредактировать свой рассказ (я его уже отправил Евгению для сайта ТОППЕ и ещё некоторым своим знакомым... Возможно, его скоро опубликует один мой знакомый контркультурный сайт, где я «продвигаю» ефремовские идеи (а теперь ещё и Аристон)), либо развить то, о чём Вы заметили, в других главах? Скажем, о ВКВ я хочу написать в другом своём рассказе, где Эон Даль как бы «проживает» некоторые её моменты. Единственное, за что я действительно переживаю, так это за стиль... Всё же я не профессиональный литератор, хотя и пишу давно. И, тем не менее, всё время нахожу, что есть в чём совершенствоваться и у кого учиться. И у Вас, и у Евгения, и у Андрея, и у Тэя Рама. Заранее Вам признателен!
СтранникД: Алексей Ильинов пишет: Не хипповско-заумная утопия, где все счастливы и поют песни «светлого будущего», но испытание богов, которые, как выяснилось впоследствии, не совсем оказались богами... Просто в «Часе Быка» показано своего рода «крушение богов». И у меня, кстати, прослеживается та же мысль, которая исподволь разбросана по всем романам серии, и только в романе "Лава" герой ясно осознает, что Трудовое Братство, несмотря на всю свою гуманность, стремление к Добру и Справедливости, в конце-концов делает трагическую ошибку (хотя кто от них избавлен на таком трудном пути по "лезвию бритвы"?), стоившую многих и многих тысяч жизней людей, в том числе и землян. А в "Нити Кармы" я стараюсь показать истоки этой трагической ошибки, результат которой станет очевидным через почти сорок лет. Алексей Ильинов пишет: Но, Сергей, заметили то Вы верно... Я написал, скорее, поэтическую фантазию, но не серьёзное научно-фантастическое произведение, где всё просчитано вплоть до мелочей. И в этом, надо сказать, нет ничего плохого.
Алексей Ильинов: Сергей, вот это очень даже верно... Ефремовский светлый мир был БОЛЕЕ ЧЕМ понятен в 1950-е годы «оттепели», когда казалось, что коммунизм вот-вот настанет... А в 1960-е он уже пишет о ДРУГОМ. Я ведь заметил, что Ефремов удивительным образом «совпал» с тем, что тогда же писалось на Западе (да и понятно, почему совпал — просто был в курсе того, что тогда писалось). И время от времени «богов» нужно, если честно, «мордой в грязь» (а оно то многим не нравится... вспомните, хотя бы, те же «дискуссии» на братских ефремовских форумах о Ноосфере и Звёздных Войнах). Как, например, у Симмонса в «Гиперионе». Вроде бы мир идеальный, от звезды к звезде люди перемещаются через Порталы, цивилизация благоденствует, наука и техника — верх совершенства, но вот Порталы «отрубаются» (прежде всего из-за козней неких хитроумных «вражин»)... и... многие планеты тотчас же «загибаются», технически совершенная Католическая Церковь сразу же начинает главенствовать и вершить волю свою, а в финале люди стоят перед выбором — либо «синтетическое бессмертие», либо уникальная, не делающая бессмертным никого, способность «в теле и духе» перемещаться по всей Вселенной. Кстати, всем советую найти в Сети и прочитать тетралогию Симмонса «Гиперион» и «Эндимион», которая, кстати, основана на идеях Тейяра де Шардена. Сергей, и, пожалуйста, ответьте на мою просьбу, выше изложенную, где я у Вас просил совета как у «профи».
СтранникД: Алексей Ильинов пишет: Ещё подредактировать свой рассказ (я его уже отправил Евгению для сайта ТОППЕ и ещё некоторым своим знакомым... Возможно, его скоро опубликует один мой знакомый контркультурный сайт, где я «продвигаю» ефремовские идеи (а теперь ещё и Аристон)), либо развить то, о чём Вы заметили, в других главах? Скажем, о ВКВ я хочу написать в другом своём рассказе, где Эон Даль как бы «проживает» некоторые её моменты. Единственное, за что я действительно переживаю, так это за стиль... Всё же я не профессиональный литератор, хотя и пишу давно. И, тем не менее, всё время нахожу, что есть в чём совершенствоваться и у кого учиться. И у Вас, и у Евгения, и у Андрея, и у Тэя Рама. Заранее Вам признателен! Здесь нужно определиться прежде всего с формой. Если вы хотите создать цикл коротких рассказов с общим главным героем и событиями - это одно. Либо вы напишите повесть (а может быть и роман!), где все идеи сольете воедино? На вашем месте я бы взялся за повесть. Эта форма придаст повествованию большей стройности и гармоничности, позволит избежать обравочности мыслей и сюжетных линий, различного рода недосказанности (лично у меня никогда не получалось писать короткие рассказы, хотя "краткость и сестра таланта" наверное, я недостаточно талантлив для этого). Но это вовсе не означает, что рассказ нельзя размещать где-то еще и давать его читать в теперешнем виде. Пускай он будет заявлен, как отрывок из будущей повести. Разве нельзя? По поводу стиля могу дать следующий совет: старайтесь избегать длинных описательных предложений, как бы красиво они не выглядели. Сам иногда страдаю этим, когда увлекаюсь описанием, скажем, природы. Лучше разбивать такие предложения на более короткие, не меняя при этом основного содержания. Живой пример из Вашего рассказа: " Массивные врата внешнего шлюза вздрогнули, потом бесшумно и плавно разошлись в стороны и, задержавшись на неуловимую долю мгновения, выпустили его наружу, в чернильно-фиолетовую с иссиня-чёрными пятнами густую, будто вязкий кисель, мглу, которая, было, попыталась вторгнуться внутрь, в человеческое пространство, но, почуяв нечто непривычно чужеродное, тотчас же отползла назад и, выбросив напоследок несколько щупалец мрака, притаилась. И сразу же вспыхнули матово-белые огни на осветительных мачтах, высветлив выложенную из металлических плит-многогранников дорожку, упиравшуюся в площадку подъёмника. Овальная кабина услужливо распахнулась, а на полукруглой панели управления загорелись, замигали зеленоватые цифры. Набрав нужную комбинацию и услышав в ответ тихий стеклянный звон, он почувствовал дрожь под ногами, пол знакомо дрогнул и неторопливо пополз вверх". Вдохновенно, описательно, но слишком много эпитетов через запятую, и от этого к концу предложения забываешь с чего оно начиналось. Хотя можно было бы написать и так: Массивные врата внешнего шлюза вздрогнули, потом бесшумно и плавно разошлись в стороны. Задержавшись на неуловимую долю мгновения они выпустили его наружу, в чернильно-фиолетовую с иссиня-чёрными пятнами густую мглу. Эта мгла, будто вязкий кисель, попыталась было вторгнуться внутрь, в человеческое пространство, но, почуяв нечто непривычно чужеродное, тотчас же отползла назад. Выбросила напоследок несколько щупалец мрака и притаилась. И сразу же вспыхнули матово-белые огни на осветительных мачтах. Они высветили выложенную из металлических плит-многогранников дорожку, упиравшуюся в площадку подъёмника. Овальная кабина услужливо распахнулась, а на полукруглой панели управления загорелись, замигали зеленоватые цифры. Набрав нужную комбинацию и услышав в ответ тихий стеклянный звон, он почувствовал дрожь под ногами. Пол знакомо дрогнул и неторопливо пополз вверх. Или здесь: "...Он обернулся и замер, любуясь миром, который он покидал — всего-навсего на пару-другую стандартных часов. Подъёмник мягко полз по почти отвесной скальной стене, а внизу, на дне широкой, почти правильной формы, долины, рассечённой глубокими провалами на три неравномерные части-острова, раскинулся небольшой, терпеливо обжитый за долгие и многотрудные годы, городок на самом краю полуночи - тёмно-синие и серебристые купола, сооружения, отдалённо похожие на пирамиды с усечёнными вершинами и окружённые сложносоставными зиккуратами-башнями, увенчанными полупрозрачными шарами, бледно светящиеся ленты дорог и магистралей, зевы ангаров и приземистые громады планетолётов в причальных чашах космопорта. И везде светятся приветливые, добрые, разноцветные огоньки — в жилых каютах и залах собраний, в зелёных, кажущимися такими невозможными здесь, в самом сердце изначальной тьмы, оранжереях, в исследовательских лабораториях и центрах обработки информации. Везде, где бьются людские сердца и озорно блестят глаза." А можно и так: Он обернулся и замер, любуясь миром, который он покидал — всего-навсего на пару-другую стандартных часов. Подъёмник мягко полз по почти отвесной скальной стене. Внизу, на дне широкой, почти правильной формы, долины, рассечённой глубокими провалами на три неравномерные части-острова, раскинулся небольшой городок. Он раскинулся на самом краю полуночи. Терпеливо обжитый за долгие и многотрудные годы, он радовал глаз тёмно-синими и серебристыи куполаи, сооружениями, отдалённо похожими на пирамиды с усечёнными вершинами, окружёнными сложносоставными зиккуратами-башнями. Эти башни были увенчанны полупрозрачными шарами. Бледно светящиеся ленты дорог и магистралей уходили далко во тьму (к горизонту)Зевы ангаров чернели тут же, а приземистые громады планетолётов спокойно лежали в причальных чашах космопорта. И везде светились приветливые, добрые, разноцветные огоньки: в жилых каютах и залах собраний, в исследовательских лабораториях и центрах обработки информации. Особенно много света было в зелёных оранжереях, кажущихся такими невозможными здесь, в самом сердце изначальной тьмы. (ведь растения требуют много света) Эти признаки жизни были везде(повсюду), где бьются людские сердца и озорно блестят глаза. И еще - следите за временнЫми формами слов в предложениях. Они должны быть родственны. Нельзя начинать описание с прошедшего времени, а заканчивать настоящим.
Алексей Ильинов: Вот спасибо!!! Признателен Вам за добрейшие советы!К повести буду помаленьку подбираться, хотя в действительности хочется написать серию небольших рассказов. Ваши советы учту на будущее, а первый блин оставлю пока таким, как есть... Благо, его приняли очень радушно и дали — САМОЕ ГЛАВНОЕ! - дельные советы. А вот насчёт длиннот... Да, это моя «любовь» - в одном предложении напихать всего сразу и ещё предложение построить как эдакую мини-поэму. Да и я сам неоднократно замечал, что и таким многие «грешат», даже «мэтры». У Толстого, помнится, как-то много раз такое встречал. Но верно одно — читать навороты не всегда хорошо. Да и краткие предложения тоже не всегда хороши. Опять же Володихина вспомнил. Вроде бы и умный дядька, и пишет очень даже хорошо, но читать его трудно. Или «неоимпериалисты» Зоричи... И экшн есть, и идея какая-то, а вот «не читается»... и всё тут. Или захожу в «Библиосферу». Книг НФ и фэнтези масса... Сплошь романы и романы, а вот читаются ли они? Скажем, тот же Юрий Никитин? Я вот, например, НФ-мастерству учусь у Урсулы ле Гуин (какой у неё чудесный стиль!), у Дэна Симмонса, у Уильяма Гибсона... Ещё у Бердника, Владимира Рыбина (его книги издавались в серии «БСФ») и Снегова. Ефремова люблю, но рассматриваю его, прежде всего, как мыслителя и философа. И, писателя, разумеется, но вижу в его произведениях, скорее, не литературу, но серьёзную мировоззренческую базу. Насчёт длиннот... Сейчас Урсулу ле Гуин просмотрел и у неё кое-что нашёл. Да, ох и трудна стезя литературная. Мне нравилось слушать радио, и пока все остальные носились по балконам, а зимой и по центральному холлу, мне было по душе часами сидеть, скрючившись, в комнате матери, спрятавшись за ее кроватью, и слушать старенький радиоприемник в корпусе из древесины серема, настроив его так тихо, что другие дети не слышали, где я. Мне нравилось слушать все подряд — объявления и представления, сплетни разных Очагов, дворцовые новости, анализ урожая зерновых и подробные сводки погоды. Как-то зимой мне довелось день за днем слушать страшную сагу из Перинга Границы Бурь о снежных демонах, роковых предателях и кровавых убийствах, совершаемых топором, которая так пугала меня, что мне не удавалось уснуть иначе, как забравшись к матери в постель за утешением. (Урсула ле Гуин "Зрелость в Кархайде") или опять она же: "Во Дворе Прилетов их сразу окружили жители замка, светловолосая знать и темноволосые слуги, они торопились рассказать новости: Реохан, ближайший к ним замок на востоке, сожжен, и все, кто там жил, сгорели: как понял Роканнон, сделали это, опять с вертолетов, несколько человек с лазерными пистолетами; воины и крестьяне Реохана погибли, не получив даже возможности ответить врагу хотя бы одним ударом меча" ("Планета Роканнона").
Алексей Ильинов: Нашёл на работе, в папочке Фотошоп-арт, портрет Корна (точнее, вариант оного). Полюбуйтесь, какой зверь!
Алексей Ильинов: Ещё решил тут повозиться и поискать информацию о Плутоне. Да, однако споры всё идут и идут. Тут кое-что прояснилось и о том, почему я в рассказе несколько усложнил путь к Обелиску. Оказывается, с гравитацией не всё в порядке. Она там не самая замечательная и вполне могут случится кое-какие неприятности... Насчет освещения. Быть может, насчёт Солнца, заходящего за плутонианский горизонт, я очень даже переборщил, НО, оказывается, и оно может прятаться там (конечно, не так, как на Земле или Марсе) по окончании несоизмеримо долгого плутонианского дня. Ведь есть же упоминание о плутонианской ночи, которая весьма темна и адски холодна. Насчёт освещения на Плутоне нашёл вот что: «Солнечный год Плутона составляет приблизительно 250 лет. Солнце на его небе светит в 1600 раз слабее, чем на Земле. Тем не менее, оно освещает планету как 275 полных Лун (по подсчетам Я.И.Перельмана), то есть днем на Плутоне в 30 раз светлее, чем в самую светлую белую ночь в Ленинграде. Правда, Я.И. Перельман считает, на Плутоне нет атмосферы, что неверно. Однако верно то, что "дом" бога мертвых душ совсем не царство вечного мрака, хотя холод на этой планете, безусловно, царствует. Считают, что средняя температура на поверхности планеты составляет 52К (-221°С). По сравнению с температурой Плутона на Марсе -- невыносимый зной!». Белые ночи в Питере я видел (правда, на фото), но тёмными и совсем уж мрачными ведь их никак назвать нельзя. То бишь на Плутоне, скорее всего, что-то вроде ноябрьских сумерек и Солнце (в случае наибольшего приближения!), видное как яркий и дающий кое-какой свет диск. Ещё тут сравнение было с полярной ночью в Антарктиде, когда там светит полная луна. На фото нечто подобное нашёл. Всё же видно кое-что. Не день конечно, но и не совсем уж ночь. Да, загадка на загадке!
Алексей Ильинов: Сергей, таки кое-что отредактировал, вняв Вашим добрым советам. Ещё раз спасибо Вам!!! Жду книгу Вашу! Массивные врата внешнего шлюза вздрогнули, потом бесшумно и плавно разошлись в стороны и, задержавшись на неуловимую долю мгновения, выпустили его наружу. В чернильно-фиолетовую мглу, густую, будто вязкий кисель, и совсем живую. Она попыталась, было, вторгнуться внутрь, в человеческое пространство, но, почуяв нечто непривычно чужеродное, тотчас же отползла назад. Будучи снова побеждена, мгла затаилась, явно обещая вернуться. И сразу же, едва врата сомкнулись за его спиной, вспыхнули матово-белые огни на осветительных мачтах. Они выхватили в темноте выложенную из металлических плит-многогранников дорожку, упиравшуюся в площадку подъёмника. Овальная кабина услужливо распахнулась, а на полукруглой панели управления загорелись, замигали зеленоватые цифры. Набрав нужную комбинацию и услышав в ответ тихий стеклянный звон, он почувствовал дрожь под ногами. Пол знакомо дрогнул и неторопливо пополз вверх. Он обернулся и замер, любуясь миром, который он покидал — всего-навсего на пару-другую стандартных часов. Подъёмник мягко полз по почти отвесной скальной стене. Внизу, на дне широкой, почти правильной формы, долины, рассечённой зияющими провалами на три неравномерные части-острова, раскинулся небольшой городок, терпеливо обжитый за долгие и многотрудные годы. Людское пристанище на самом краю полуночи: с тёмно-синими и серебристыми купольными сооружениями, пирамидами энергетических станций с усечёнными вершинами, сложносоставными зиккуратами-башнями, увенчанными полупрозрачными шарами контрольно-наблюдательных и приёмно-передающих центров. Бледно светящиеся ленты дорог и пунктиры автоматических магистралей исчезали в непроглядной черноте. Приземистые громады планетолётов мирно покоились в причальных чашах космопорта. И везде, куда ни взгляни, светятся приветливые, добрые, разноцветные огоньки: в жилых каютах и залах собраний, в исследовательских лабораториях и центрах обработки информации. В прочных куполах оранжерей, где пышное летнее благоденствие - обычное дело. Такое невозможное здесь, в самом сердце изначальной тьмы. Огоньки, огоньки, огоньки - везде, где бьются людские сердца и озорно блестят глаза. *** Перед рассветом, прежде чем погрузиться в сон, Эон задумался о Скитальцах. Их Приглашение было услышано и расшифровано три с половиной года назад. Они приглашали своих братьев на Рандеву. Тогда Институт Метагалактики совместно с Академией Пределов Знания, тщательно обработав и проанализировав полученную информацию, смело предположили, что Скитальцы — древнейшая раса, чей точный возраст невозможно даже вычислить. Или, быть может, это пришельцы из центра нашей Галактики, где обитают малопонятные для человеческого разума цивилизации? Хотя были и ещё мнения, что это могут быть гости, покинувшие миллиарды и миллиарды лет назад другой звёздный остров, подобно звездолёту-спиралодиску из Туманности Андромеды, что в Эру Великого Кольца был обнаружен на планете Железной Звезды экипажем «Тантры». Находка командора Эрга Ноора тогда обсуждалась весьма живо, но одно было несомненно и от того ещё более потрясающе — этот удивительный гость пришёл из пугающей бездны пространства и времени. Потому и обсуждение Приглашения Скитальцев было в чём-то схоже с теми, теперь уже легендарными, дискуссиями. Да, Земля первой услышала его и, поняв, сумела расшифровать. Да, она была намного ближе к месту Рандеву, в отличие от других, гораздо более удалённых, миров Великого Кольца. И, как будто, именно землянам Эры Встретившихся Рук выпадает честь стать первыми, кто установит Контакт со Скитальцами. Но что ожидать от встречи с ними? Что несут они — безграничную мудрость либо же только смутный отблеск её? Великое Знание либо несоизмеримый ни с чем Соблазн? Эта мысль не давала покоя Эону. Кто они, Скитальцы? Друзья и братья, конечно же! О, как же хотелось в это верить! Но если они всего лишь напыщенные, донельзя гордые от своей древности и собственного превосходства в Разуме, небожители? Ведь и корны тоже обладали Разумом — и очень даже изобретательным и не менее древним. Впрочем, и его однажды сумели укротить. Причём это сделали сами люди — сущие «младенцы» по сравнению с воинственными «старцами». Скитальцы же сами приглашали на Рандеву, видимо надеясь на встречу с разумными существами. Следовательно, они не просто так отправили Приглашение. Значит, они ждут тех, кто услышит его и поймёт. И именно потому ЗПЛ «Гаэтан» спешит на Рандеву. *** Над Обелиском беззвучно распустился цветок, сотканный из локонов первородного огня. Но негреющий огонь этот лишь тускло озарил окрестные скалы, глухие провалы и языки никогда не тающих ледников. Солнце почти не заглядывало в эти бесприютные и унылые места. Оно лишь изредка напоминало о себе в виде крупной звезды, но совсем не того, так привычного на Земле, доброго светила-жизнедателя. В небе Плутона ровно, не мигая, сияли только звёзды, да угрожающе-тёмной громадой нависал над смоляным горизонтом пепельно-серый с красноватыми, почти незаметными, оттенками спутник-сосед Харон. А ещё дальше скитались в беспросветном мраке тени Гидры и Никты. Здесь и только здесь мог находиться древнегреческий Аид, а мёртвый шарик Плутона был троном его повелителя. *** И не будет никого счастливее его во всей Вселенной. Его - Эона Даля, звездолётчика и астронавигатора «Гаэтана». Цветочек Солнца отцвёл и померк. Тьма некрополя возвращается, но несметные угольки звёзд продолжают своё вековечное кружение. А в маленьком городке под горой люди готовятся к отлёту «Гаэтана». Острый Прямой Луч пронзит пространство и дотянется до сапфировой звезды на другой его оконечности, где рисунок созвездий странен и непривычно чужд. Тот, кто идёт навстречу, ждёт Встречи.
СтранникД: Алексей Ильинов пишет: Сергей, таки кое-что отредактировал, вняв Вашим добрым советам. Ещё раз спасибо Вам!!! Жду книгу Вашу! Да, так намного лучше, только в первом отрывке все-таки замените в предложении: И везде, куда ни взгляни, светятся приветливые, добрые, разноцветные огоньки на прошедшее время. Ведь все остальное повествование ведется именно в этом времени. Книгу постараюсь выслать на следующей неделе, обязательно.
Андрей Козлович: Алексей Ильинов пишет: Тут у меня возникло такое чувство, что, похоже, я принял точку зрения Евгения — а именно, что корнов дОлжно «перезагрузить» изнутри. Каким образом? Вот я не случайно в теме "Советские фильмы" выложил ссылку на теленовеллу 1972 г. "Математик и чёрт". Чем она очень интересна? Математик заключает с чёртом сделку, если тот, в течение 24 часов, докажет Великую Теорему Ферма, то он отдаёт ему душу. Чёрт берётся, и проигрывает. Но... Математик не случайно подчёркивает, что мир математики невероятно совершенен. Теорема настолько невероятно захватывает чёрта, что он возвращается к математику и предлагает ему продолжить работу над доказательством теоремы вместе, уже без всяких условий. Что это? Начинается "перезагрузка" чёрта? Красота идеального мира математики настолько захватывает его, что он уже не хочет гоняться за чужими душами? Он, сам того не осознавая, хочет вернуть себе свою? Или красота мира математики это мёртвая красота инферно? Та самая красота Снежной Королевы которая убивает душу ещё глубже и надёжнее, и именно поэтому она так и увлекла чёрта? Что здесь, путь к возрождению, или к ещё более глубокой смерти?! И если это путь ещё к более глубокой смерти, то где путь к возрождению? Как может Красота захватить необратимо изуродованную душу (сущность) настолько, что появиться реальный шанс исправить в ней необратимое искажение - инферно?
Алексей Ильинов: Сергей, теперь всё окончательно исправил!!! Спасибо за Ваши мудрые советы! И везде, куда ни взгляни, светились приветливые, добрые, разноцветные огоньки: в жилых каютах и залах собраний, в исследовательских лабораториях и центрах обработки информации. В прочных куполах оранжерей, где пышное летнее благоденствие - обычное дело. Такое невозможное здесь, в самом сердце изначальной тьмы. Огоньки, огоньки, огоньки - везде, где бьются людские сердца и озорно блестят глаза.
СтранникД: Алексей Ильинов пишет: Сергей, теперь всё окончательно исправил!!! Спасибо за Ваши мудрые советы! Рад, что смог помочь Вам. Кстати, в субботу вышлю Вам свою книгу.
Алексей Ильинов: Братия, добрейший день!!! Увы, сейчас есть трудности с Интернетом и потому нет пока возможности полноценно писать... Но, тем не менее, заглядываю сюда более-менее регулярно. Пока же выкладываю окончательно отредактированную версию "Снежного Обелиска" (Сергей, ещё раз Вам огромное спасибо!!! ). Евгений, именно её выставите на сайте ТОППЕ. Заранее признателен Вам! *СНЕЖНЫЙ ОБЕЛИСК* Рассказ написан специально для литературно-художественного Проекта «ТОППЕ — Творческое Объединение Писателей Последователей Ивана Антоновича ЕФРЕМОВА» Восхождение к Снежному Обелиску Мира восторг беспредельный Сердцу певучему дан. Александр Блок «Песнь Гаэтана» Массивные врата внешнего шлюза вздрогнули, потом бесшумно и плавно разошлись в стороны и, задержавшись на неуловимую долю мгновения, выпустили его наружу. В чернильно-фиолетовую мглу, густую, будто вязкий кисель, и совсем живую. Она попыталась, было, вторгнуться внутрь, в человеческое пространство, но, почуяв нечто непривычно чужеродное, тотчас же отползла назад. Будучи снова побеждена, мгла затаилась, явно обещая вернуться. И сразу же, едва врата сомкнулись за его спиной, вспыхнули матово-белые огни на осветительных мачтах. Они выхватили в темноте выложенную из металлических плит-многогранников дорожку, упиравшуюся в площадку подъёмника. Овальная кабина услужливо распахнулась, а на полукруглой панели управления загорелись, замигали зеленоватые цифры. Набрав нужную комбинацию и услышав в ответ тихий стеклянный звон, он почувствовал дрожь под ногами. Пол знакомо дрогнул и неторопливо пополз вверх. Он обернулся и замер, любуясь миром, который он покидал — всего-навсего на пару-другую стандартных часов. Подъёмник мягко полз по почти отвесной скальной стене. Внизу, на дне широкой, почти правильной формы, долины, рассечённой зияющими провалами на три неравномерные части-острова, раскинулся небольшой городок, терпеливо обжитый за долгие и многотрудные годы. Людское пристанище на самом краю полуночи: с тёмно-синими и серебристыми купольными сооружениями, пирамидами энергетических станций с усечёнными вершинами, сложносоставными зиккуратами-башнями, увенчанными полупрозрачными шарами контрольно-наблюдательных и приёмно-передающих центров. Бледно светящиеся ленты дорог и пунктиры автоматических магистралей исчезали в непроглядной черноте. Приземистые громады планетолётов мирно покоились в причальных чашах космопорта. И везде, куда ни взгляни, светились приветливые, добрые, разноцветные огоньки: в жилых каютах и залах собраний, в исследовательских лабораториях и центрах обработки информации. В прочных куполах оранжерей, где пышное летнее благоденствие - обычное дело. Такое невозможное здесь, в самом сердце изначальной тьмы. Огоньки, огоньки, огоньки - везде, где бьются людские сердца и озорно блестят глаза. На Плутоне он был уже больше полугода и вполне освоился с здешними, весьма малокомфортными и откровенно жёсткими, условиями. После того, как в Эру Великого Кольца на эту удалённую и неприветливую планету Солнечной Системы ступила нога живого и разумного существа, здесь многое изменилось и преобразилось до неузнаваемости. Человек нашёл здесь, в промороженных насквозь скалах и чудовищных толщах льдов, немало странного и необычного. А потому обычно на Плутон отправляются отчаянные романтики, идеалисты и, конечно же, трудяги-первопроходцы, для кого освоение чужого и совершенно неприспособленного для жизни мира, это не только высшая и почётная ответственность, но и серьёзная закалка тела и духа. В обширных хранилищах Центра Изучения и Анализа Плутона и Пояса Койпера ему удалось увидеть загадочные, когда-то потрясшие человечество, находки — знаменитые «стержни», состоящие из множества микроячеек и испещрённые трудночитаемыми геометрическими письменами, а также обломки неких «предметов», в которых исследователи видели части каких-то многосложных приборов. Он выезжал на место раскопок Городища (и оно оказалось почти совсем таким, как в космоархеологических каталогах, альбомах и в образах памятных мнемокристаллов), чтобы смело спуститься на самый нижний уровень, прямо под ледяной панцирь, чтобы самолично прикоснуться к малопонятным и почти невидным из-за невообразимой древности барельефам «Кифареда» и «Звездоголового». В них было что-то пугающее и отталкивающее, совсем как в ацтекских храмах на Земле, где века и века назад жрецы бога Солнца вырывали трепещущие сердца из растерзанной груди юношей и девушек, обречённых стать жертвой кровожадных и мстительных богов. Но те боги навсегда канули в смрадной трясине забвения, тогда как плутонианские камни хранили какое-то зловещее и далеко немёртвое молчание, и было в этой, почти осязаемой, тишине то, отчего внутри всё покрывалось коростой инея. А между тем подъёмник поднимался всё выше и выше, прямо к звёздам — крупным, немигающим и обжигающе-морозным. Звёзды над Плутоном были какие-то особенные, совсем не такие, как на Луне, Марсе, на Япете, Ио или Титане. Они светили угрожающе, словно там, в безднах космоса, жарко пылали не солнца, вокруг которых бешено вращались планеты, а жадные и голодные глаза демонов-охотников. Но это был всего лишь обман, некий неистребимый, оставшийся, наверное, ещё от предков, атавизм. Там, вдали, тоже была жизнь — кипящая, разумная, ищущая, мудрая. Жизнь, слившаяся в Великое Кольцо миров, чей Голос когда-то достиг пустынной окраины Галактики и, таки, нашёл крохотную золотистую искорку Солнца. Его услышали, поняли и, решившись, ответили. И, наконец, дерзко влили свой голос в единый, гармоничный и могучий поток звёздной Симфонии Великого Кольца. Но были в этой Симфонии и скорбные, прерывистые, отдающиеся нестерпимо режущей болью, дисгармоничные нотки, будто кто-то намеренно и нагло, явно с недобрыми намерениями, вторгался в неё, будучи оскорблён возвышенной гармонией. И именно тогда человек Ноосферной Эры Разума, Гармонии и Меры, достигший определённого социального, морального и, главное, духовного совершенства, понял, что ему ещё предстоит действительно повзрослеть. До его крошечного хрупкого мира докатился сокрушительный вал Великой Космической Войны. И ему пришлось взглянуть в глаза не друга и брата, но Врага. Звёзды придвинулись ещё ближе и немилосердно дохнули холодом. И в этот момент ему вдруг вспомнилось, когда он впервые увидел его, лик Врага, на мутной пластинке с объёмной мнемозаписью. Широко раскрытые, огромные, внимательные и, несомненно, разумные глаза с пронзительно багровым и опасным огоньком в бездонной глубине зрачков. Враг смотрел на него, человека, которому было трудно поверить в то, что обладатель сего взгляда убивал исключительно ради забавы. Это была его суть. Он ничего не знал, кроме неё. Он только умел нести погибель тем, кого он избирал в качестве жертвы. Он истреблял жизнь хладнокровно, искусно, профессионально, безукоризненно, не оставляя ей ни малейшего шанса. У Врага было имя — корны, «бессмертные». Впрочем, не было в этом имени ничего сверхособенного, ибо любой агрессор стремится увековечить себя на скрижалях времени. И желательно навсегда, ибо так заведено. В окрестностях Плутона корны появились внезапно, хотя их ожидали очень давно и сумели подготовиться, создав сеть оборонительных Бастионов. Рой кораблей, чей внешний вид внушал почти что первобытный ужас. Они напоминали изуродованных самыми изощрёнными пытками и мучениями существ, коих бесконечная боль принудила к повиновению и, окончательно избавив их от остатков чувств, превратила в послушных и исполнительных невольников, безъязыких и мёртвых как внутри, так и снаружи. Флот корнов состоял из ковчегов-маток, крейсеров, штурмовых кораблей и роев истребителей. И в каждом из них притаились существа, приготовившиеся нести смерть - и ничего более. Это была одна из многочисленных армад, кои странствовали по просторам Вселенной и выжигали дотла, до пепельного молчания, обители разума. Хроники Великой Космической Войны сообщают, что люди бесстрашно встретили их яростный удар. И держались до конца, не смея покинуть своих позиций. Совсем как их древние и храбрые предки, встречавшие превосходящие силы захватчиков открыто, не таясь и не прося пощады. Они сражались в открытом бою с противником, чьи странствия между звёзд начались тогда, когда человека ещё не было и в помине, а на Земле обитали совсем другие твари — столь же злобные и прожорливые, что и разум, опьянённый болью, кровью и бессмысленными разрушениями. На Плутоне и в Поясе Койпера распускались слепящие цветы разрывов, вспышки импульсных орудийных излучателей рассекали угольную черноту космоса, сжигая заживо атакующих и оборонявшихся. Слишком много всё ещё кровоточащих шрамов осталось на поверхности планеты после той, роковой атаки. Он бродил по оплавленным руинам Бастиона, занесённым снегом, где в немую пустоту вакуума тянулись обезображенные стебли бывших орудий, словно это были неземные цветы, чью экзотически-дикую и неописуемую красоту не пощадил осатанелый пожар. Обожжённый, спекшийся с камнем металл, распадался на головешки в ладони. Ему, человеку Ноосферной Эры, это казалось немыслимым, и он в отчаянии вопрошал: «Почему пепел братьев моих лежит в моих ладонях? Почему - о, почему?! - ненависть оказалась неистребимой?». Но всё молчало под звёздами, и тогда он в бессилии опускал руки, и хлопья пепла, совсем как жжёные птичьи перья, падали на мёрзлую бесплодную чужую почву. Подъёмник замер, и плотная тишина сполна поглотила все звуки, вплоть до едва слышных шорохов. Теперь до Снежного Обелиска оставалось пройти совсем немного. На самом верху плоской горной вершины, откуда городок хорошо просматривался как рассыпанные далеко внизу мерцающие огоньки, прямо к Обелиску тянулась тропа, вырубленная в твёрдом камне. Но идти по ней нужно было крайне осторожно, цепляясь за поручни и внимательно следя за тем, чтобы ненароком не поскользнуться и кубарем покатиться прямо к головокружительному краю пропасти. Впрочем, меры предосторожности были в почёте у тех, кто неоднократно поднимался сюда. Подсвечивая себе путь минипрожектором скафандра, он медленно, просчитывая каждый свой шаг, шёл вперёд, переступая через обломки камней и льда, нападавших на тропу. Миновав поворот, он уткнулся в нагромождение камней, на преодоление которого ушло некоторое время и было истрачено какое-то количество драгоценной дыхательной смеси. Но впереди его ожидала заслуженная и заветная награда — Снежный Обелиск. Он никогда не был здесь, хотя и много слышал о Обелиске. Нет, конечно же он неоднократно видел его изображение и запомнил все его детали, но всё ожидал момента, когда совершит восхождение и лично увидит его воочию. И вот Снежный Обелиск навис над ним, подобно готическому собору средневековой Земли Эры Тёмных Веков. В нём действительно было что-то от земной готики — величественность, сочетающаяся в то же время с лёгкостью и продуманностью конструкции, и устремлённость ввысь, в простор небесный. Неверный свет дальних солнц пронизывал Обелиск — совсем как тёплые лучи земного Солнца, проникавшие в полутёмный, погружённый в пыльную дрёму, собор через неистовство ярких красок витражей в узких стрельчатых окнах. Снежный Обелиск возвели на Плутоне вскоре после окончания Войны. В память о тех, кто ушёл навсегда, к звёздам. Их имена — многие сотни и сотни имён - на языках Земли и Великого Кольца выбили на стелах и плитах. Он читал те имена и ему казалось, что он слышит звонящие, смеющиеся голоса тех, ушедших - юношей и девушек, зрелых мужей и опытных старцев. Тех, кто в Эру Великого Кольца протянул руки дружества и братства далёким братьям своим. Они были счастливы, навсегда, без возврата, покидая Землю и уходя к иным мирам. Он читал их имена и каждое имя отзывалось в нём печальным эхом колокола. Наконец, прошептав последнее имя, он подошёл к Памятнику. На коленях тоненькой, словно беззащитный речной тростник на ветру, девушки в воздушном, почти невесомом, платьице-сарафане покоилась голова спящего юноши. Юная, открытая всем стихиям, красота бережно охраняла его смертный сон. Юноша, облачённый в сложный, состоящий из множества деталей, боевой скафандр, внешне напоминающий рыцарские доспехи, крепко спал, а хранительница его сна смотрела куда-то вдаль. В её больших, совсем ещё детских, глазах, наполненных слезами, читалась скорбь. Кто-то, кажется, сравнил эту скорбь с картинами и фресками древнего художника Врубеля, жившего в один из самых тёмных веков ЭРМ. Врубелевские святые, ангелы и Богородицы взирали на мир сей похожими глазами. Кем была эта девушка? Как звали её? Чей сон она берегла? Впрочем, не так уж и важно. Это сама Мать-Земля, всегда юная и весенне прекрасная, скорбела над своими детьми. Озорная смешливая девчонка, плетущая венки из полевых цветов и легко бегущая по звёздным лугам. Но в те страшные и, как будто, беспросветные годы и она плакала и плач её опытный гравер виртуозно запечатлел на матово-чёрном, с изумрудными прожилками, каменно-металлическом постаменте. Стихотворение полузабытого поэта, переведённое на всеобщий язык Земли и язык Великого Кольца. Он знал их слова наизусть, но сейчас ему захотелось снова перечитать их и вобрать в себя их старинное, немного архаичное, звучание. Я могу еще зреть тебя: эхо страстным задетое словом у прощальных врат. И лицо твоё тихо отпрянет когда вдруг засияет как лампа во мне, там где болью щемит Никогда.* Он ещё и ещё раз, будто опасаясь что-либо пропустить, перечитал это стихотворение. Рука, обтянутая перчаткой скафандра, осторожно прикоснулась к камню. «Там, где болью щемит Никогда», - отозвалось тихим эхо и застыло — почти как зимой, когда быстрые реки сковывает лёд и так до весны, до освобождения и продолжения привычно стремительного бега. Но здесь никогда не было весны, а солнечный свет, достигавший Плутона, был, как никогда, слаб и тускл. *Стихотворение Пауля Целана
Алексей Ильинов: Осенний дождь на Марсе Смотрит чертой огневою Рыцарю в очи закат, Да над судьбой роковою Звёздные ночи горят. Александр Блок «Песнь Гаэтана» - Я ждал тебя, Эон. Так хотелось увидеть тебя перед отлётом «Гаэтана». И вот ты здесь, в моём убежище отшельника, - радушно произнесён Наставник, встречая Эона на пороге, усыпанном палой листвой и хвоей. Эон обрадованно пошёл ему навстречу. Нет, Наставник совсем не изменился с того момента, когда он покинул его. Разве что стало больше благородного серебра в волосах и в осанке появилось что-то степенное и немного грузное взамен прежней гибкости. На Марсе стояла ранняя осень. В лесах северного полушария опадала листва, а в воздухе, прохладном и бодрящем, был щедро разлит густой и приятно горчащий лесной мёд. Наставник жил вдали от пояса жилых поселений, на побережье Янтарного Озера, где редко когда появлялись путешественники. Ему нравился покой дюн, поросших земными соснами, дубами и клёнами, а также необитаемые пляжи и ласковые волны, мягко набегавшие на розоватый песок. За озером, если долго идти на север по дюнам, начиналась кирпично-красная пустыня, где были только барханы, скалы и ветер. Правда, иногда там появлялись временные наблюдательные станции и белые домики-шатры ареоэкологов. Освоение Марса всё ещё продолжалось, несмотря на то, что общее терраформирование было завершено века назад и на планете с ранее суровым климатом уставились вполне благоприятные условия, максимально приближённые к земным. - Я рад, что Совет Звездоплавания включил тебя в экипаж «Гаэтана». Думаю, ты справишься. Да и не можешь не справиться, ибо я сам тебя учил этому, - произнёс Наставник и протянул ему глиняную чашку, наполненную какой-то дымящейся, тёмно-коричневого цвета, жидкостью. - Держи. Сам сварил. Настоящий кофе. Конечно, он далёк от того старинного напитка, но, тем не менее, состав тот же и рецепт приготовления очень даже традиционный. - Кофе? Да, я, кажется, пробовал его. Правда, это было очень давно, да и не думаю я, что это был кофе. Хотя кофеин входит в состав некоторых видов пищи и укрепляющих напитков, - ответил Эон, принимая чашку из рук Наставника и делая первый, очень удививший его, глоток. - Ну, то заменители. Хотя и качественные. Но я решил рискнуть и тряхнуть, как говорили наши почтенные предки, стариной. В результате удалось вырастить самое настоящее кофейное дерево в оранжерее и получить достойный урожай. Ты ведь знаешь мои причуды, - рассмеялся в ответ Наставник. - Наставник, сейчас многие обращаются к прошлому Земли. Мода, книги, искусство, предметы быта, еда. И даже обычаи. Иногда чересчур абсурдные. Хотя их воскрешают, вроде бы, разумно, без посторонних излишеств. С нами на «Гаэтане» летит Медея Ясна, художница, пишущая картины масляными красками в манере живописцев эпохи раннего итальянского Возрождения. Она увлечена Джотто и византийскими мозаиками. Наставник улыбнулся. Ему была знакома подобная страсть и неподдельный интерес к былому. Выдержав короткую паузу, он произнёс: - Конечно, в таких увлечениях есть немало полезного, а именно осознание того, что все мы, так или иначе, вышли из мрака невежества, неразумия и скотства. Но и там, в душной тьме, было немало светлого и человечного. Византия, которой так увлечена Медея, была, как ты помнишь, империей тиранической и авторитарной, где религия играла главенствующую роль, но именно там, в эпоху безвременья раннего средневековья, сумело уцелеть и дойти до нас великое множество из мудрейших памятников солнечной Эллады — литература, философская мысль, искусство. Сами византийцы называли себя ромеями — то есть новыми римлянами, но при этом они унаследовали большинство пороков предшественников. Причём тех пороков, кои составляют основу Инферно. Хотя эти пороки впоследствии многие идеализировали и даже пытались возрождать. Особенно на закате Эры Разобщённого Мира. То есть полагались на внешние формы и атрибуты, совершенно не замечая, что старательно приумножают страдание. - И всё же мы, люди, нашли в себе силы одолеть страдание и прийти сначала к Эре Великого Кольца, а затем и к Эре Встретившихся Рук. Разве это не так? Разве нас не миновала Чаша Отравы? - воскликнул Эон, победно сверкнув очами. Внутри него пел и торжествовал Человек Вселенский Ноосферной Эры, которому как никому другому была ведома Мера-Аристон. Он знал, что такое Горе и Радость, и потому умел выстраивать свою жизнь, умно руководствуясь ими. Хотя бывали и не совсем приятные исключения. Но Наставник не ответил. И только тут Эон заметил тень усталости на его строгом лице. - Да, осень... Время раздумий, подведения итогов и сжигания опавшей листвы. Знаешь, только здесь, на Марсе, я понял, насколько я слился с осенью и её таинствами, - промолвил он. - Холодает. Пошли, Эон. Уж покажу тебе свою келью. Хоть я и не монах-молчальник, типичный для ЭТВ, но название это мне нравится. Дом Наставника был небольшим, даже, на первый взгляд, тесным. Однако в нём было всё необходимое для вполне комфортабельной жизни — система обогрева и контроля микроклимата, постоянная связь с марсианским жилым поясом и информационной сетью Земли и Солнечной Системы, простая, но исключительно удобная мебель. Эон заметил и ещё кое-что, очень нетипичное для сдержанного быта ЭВР. На стенах были развешаны трёхмерные красочные изображения, в которых он сразу же узнал минойские и этрусские фрески — жизнерадостные и всегда праздничные. У окна стояло самодельное плетёное кресло, а на подоконнике — продолговатая глиняная ваза с букетом из охристо-рыжих листьев и засушенных цветов. Тут же лежала плоская коробочка проигрывателя-транслятора мнемокристаллов и стопка книг — изумительных, выполненных на тончайших пластиковых листах, копий бумажных изданий, насчитывавших не одну тысячу лет. Наставник устало опустился в кресло и закрыл глаза. Эон приблизился к нему и присел рядом. За окном смеркалось и в рыжеватых, вязких сумерках можно было расслышать вздох озёрных волн и грустный, тающий вдали, крик птицы. Марсианская осень приходилась сестрой осени земной и, всё же, она была своя, неповторимая. И марсианские листопады были какие-то свои, особенные. Эон уже успел сполна насладиться ими. Ему вспомнились ночная степь и лес, раскинувшийся на дне бывшего кратера. Луны бросали свой дрожащий оранжево-жёлтый свет на неподвижную гладь маленького лесного пруда, в котором плавали островки из погибшей листвы вперемежку с ветками. Ветер трепал кроны деревьев и те, нехотя, сбрасывали листья. Ветер вздымал их и кружил, кружил, кружил. «Да, я буду скучать по здешней осени... И никогда не забуду её», - подумал тогда Эон. - Чаша Отравы... Мы остановились на Чаше Отравы, - прервал его раздумья Наставник и продолжил. - Да, мы сумели избежать её, но только на время. Я так думаю. Быть может, это сказывается моё увлечение застарелыми теориями и воззрениями философов и мыслителей Эры Разобщённого Мира? Кто знает, кто знает... - Наставник, я не совсем понимаю тебя. - Эон, Чаша Отравы — это такое же проклятие Вселенной, что и Стрела Аримана и, бесспорно, Инферно. Это соблазн. Он сладок, он притягателен, его так и хочется попробовать на вкус. Было даже такое выражение о запретном плоде, чьё содержимое слаще мёда. Я нашёл тут некоторые параллели... Наверное, ты слышал о Граале — священной чаше из земных мифов? Так вот, наши излишне религиозные предки видели в нём средоточие добра и бессмертия. И они искали его. Ради него они отправлялись в полные лишений и опасностей походы, ради него совершали подвиги. И, разумеется, проливали моря крови, побеждая неприятельские орды. Но кому-то, вроде бы, удавалось не только увидеть Грааль, но и прикоснуться к нему и заслуженно обрести счастливое долголетие. Радость через страдание, - сказал Наставник, вдохнув терпкий ночной воздух, проникший через раскрытое окно. - Наставник, ведь это миф. Пусть и поэтичный, пусть и привлекательный... К чему он? Есть ведь и рациональное объяснение его? - удивился Эон. Он слышал о Граале, но всегда относился к этой истории не более как к мифу. - Ты прав, конечно. Это миф, очаровавший меня. И в нём я увидел ещё одно объяснение метаний и исканий человека. Ведь это счастье — найти Грааль Добра и Света, но только не для того, чтобы быть его единственным владельцем, но сполна поделиться им со всеми, даже теми, кто того не заслуживает, - начал Наставник и, после секундной заминки, найдя следующий ответ, произнёс. - Но в том то вся и беда, что трудно найти подлинный Грааль, тогда как подделок чересчур много и все они наполнены до краёв отравой. Сладкой на вкус, но ядовито-жгучей и смертоносной для всякого, кто когда-либо попробовал её. И так может случиться, что нашедший такой Грааль вполне может щедро поделиться тем, что содержится в нём. Но только никого оно не исцелит, а язв и ран станет ещё больше. И болеть они будут ещё сильнее. - Я понимаю тебя, Наставник. Ты ведь сам учил нас быть носителями Абсолютного Добра и быть щедрым к окружающим, ибо душевная скупость сродни уродству. Но и уродство оказалось возможным. Значит, не смогли истребить его? - констатировал Эон, и ему внезапно показалось, что в комнате сделалось значительно темнее. - Стремились истребить, Эон. И, как будто, изгнали прочь. Но тень, обречённая на вечные блуждания, осталась... И она дала о себе знать в трудные годы ВКВ. Да, столкнувшись с уродливыми искажениями разума, всё человечество не сломалось, но для кого-то столкновение обернулось непредсказуемыми и, увы, непоправимыми, последствиями. Я бы сравнил это с криком... Криком, превратившимся в заледеневший комок тишины в космическом холоде. Я нечто подобное почувствовал на мёртвой планете, более известной как Молчание. И до сих пор не могу избавиться от него, - закончил Наставник и откинул голову назад. - Ты был на Молчании, Наставник? Почему я не знал об этом? Я просматривал мнемокристаллы, посвящённые экспедиции «Парвати» и её участникам, но так и не понял, почему сведения о ней столь отрывочны и разрозненны. Неужели Совету Звездоплавания есть что скрывать? - потрясённо воскликнул Эон. - Нет, Совет ничего не скрывает, хотя кое-что он сделает общедоступным позднее... Исследования всё ещё продолжаются. Молчание продолжает молчать, несмотря на все наши усилия. - Но почему... Почему, Наставник!? В чём же причина? - не выдержал Эон. Перед его глазами стояли мертвенно-серые льды и изувеченные неведомыми силами, чёрные, поглощавшие свет, горные пики Молчания. Безрадостный, жуткий, утонувший в слепых сумерках, пейзаж, где живым нет места. - Наверное, потому что это ещё один островок боли и страдания, обнаруженный во Вселенной. И сколько их ещё таких вот, затерянных во мраке и не открытых островков. И открытие каждого такого островка — это чей-то крик. И слышать его — больно. И никуда от этого крика не скрыться. Понимаешь, Эон, когда мы высадились на Молчании, то услышали его. Чей-то безымянный крик, родившийся давным-давно, на заре нашей истории. - Неужели вы так и не сумели побороть его в себе? Ведь практически любой страх ныне излечим. Мы ведь вполне контролируем свои чувства и эмоции. И даже больше того - мы овладели ранее недоступными вершинами человеческой психики, - голос Эона почти дрожал. Он заметно волновался. - Эон, просто мы остались людьми. Невозможно пройти мимо чьей-то боли, особенно боли целого мира. Я заметил, что словоохотливые писатели ЭРМ, особенно писатели-фантасты и футурологи, часто изображали людей будущего как эдаких богов, кои говорят неимоверно сложными тирадами и больше напоминают античные мраморные статуи. Но они ошибались. Человек всегда остаётся человеком. Даже в «божественном» обличье. Он карабкается на вожделенную вершину, не щадя себя, сбивая в кровь ноги и раздирая ладони. И вот он на вершине. Но стал ли он от этого богом? Уверен, что нет. Надеюсь, ты будешь помнить об этом на «Гаэтане», у сапфировой звезды, которую ты наречёшь и вернёшься домой с её именем на устах. Наставник встал и, поёживаясь от зябкого сквозняка, закрыл окно. Порыв ветра смахнул с подоконника рубиново-красный кленовый лист. И тот, испытав мгновение вынужденного полёта, замер на полу ярким пятном. Затем они ещё долго и увлечённо говорили, о чём-то горячо спорили и обсуждали последние новости, полученные по Великому Кольцу. Эон рассказывал о «Гаэтане», Звездолёте Прямого Луча, что должен был стартовать с окраины Солнечной Системы и направиться к солнцу, где Скитальцы назначили Рандеву. Совет Звездоплавания, после долговременных, часто противоречивых, дискуссий, всё же принял решение об отправке полноценной, укомплектованной лучшими и испытанными звездолётчиками, экспедиции. Почти все они были молоды и дерзки. Некоторых из них Наставник знал лично. Перед рассветом, прежде чем погрузиться в сон, Эон задумался о Скитальцах. Их Приглашение было услышано и расшифровано три с половиной года назад. Они приглашали своих братьев на Рандеву. Тогда Институт Метагалактики совместно с Академией Пределов Знания, тщательно обработав и проанализировав полученную информацию, смело предположили, что Скитальцы — древнейшая раса, чей точный возраст невозможно даже вычислить. Или, быть может, это пришельцы из центра нашей Галактики, где обитают малопонятные для человеческого разума цивилизации? Хотя были и ещё мнения, что это могут быть гости, покинувшие миллиарды и миллиарды лет назад другой звёздный остров, подобно звездолёту-спиралодиску из Туманности Андромеды, что в Эру Великого Кольца был обнаружен на планете Железной Звезды экипажем «Тантры». Находка командора Эрга Ноора тогда обсуждалась весьма живо, но одно было несомненно и от того ещё более потрясающе — этот удивительный гость пришёл из пугающей бездны пространства и времени. Потому и обсуждение Приглашения Скитальцев было в чём-то схоже с теми, теперь уже легендарными, дискуссиями. Да, Земля первой услышала его и, поняв, сумела расшифровать. Да, она была намного ближе к месту Рандеву, в отличие от других, гораздо более удалённых, миров Великого Кольца. И, как будто, именно землянам Эры Встретившихся Рук выпадает честь стать первыми, кто установит Контакт со Скитальцами. Но что ожидать от встречи с ними? Что несут они — безграничную мудрость либо же только смутный отблеск её? Великое Знание либо несоизмеримый ни с чем Соблазн? Эта мысль не давала покоя Эону. Кто они, Скитальцы? Друзья и братья, конечно же! О, как же хотелось в это верить! Но если они всего лишь напыщенные, донельзя гордые от своей древности и собственного превосходства в Разуме, небожители? Ведь и корны тоже обладали Разумом — и очень даже изобретательным и не менее древним. Впрочем, и его однажды сумели укротить. Причём это сделали сами люди — сущие «младенцы» по сравнению с воинственными «старцами». Скитальцы же сами приглашали на Рандеву, видимо надеясь на встречу с разумными существами. Следовательно, они не просто так отправили Приглашение. Значит, они ждут тех, кто услышит его и поймёт. И именно потому ЗПЛ «Гаэтан» спешит на Рандеву. Эон тяжело вздохнул. В доме было тихо, и только в прихожей едва тлел синий огонёчек бра. Завтра, точнее, уже сегодня, он навсегда расстанется с Наставником. И совсем скоро Наставник увидит трансляцию отлёта «Гаэтана» - вспышку сверхновой на чёрном, расшитом звёздным жемчугом, космическом покрывале. Он молча проводит его, молча пожелает счастливого пути и уйдёт в дюны, чтобы слушать напевы марсианских ветров. Окончится осень, затем придёт студёная зима с крепкими северными морозцами, а следом за ней грянет в фанфары весна. А Наставник всё будет и будет слушать ветер. И когда похоронный луч испарит его прах, он сольётся с ветром. Он будет носиться над Марсом — его реками, озёрами, океаном, жилыми посёлками, лесами, полярными шапками, долиной Маринера, исполинской рваной раной каньона и титаническим конусом Олимпа. А когда он устанет, то, преодолев марсианскую гравитацию, ринется в бескрайние просторы космоса, навстречу тихому звёздному сиянию. Эон вспоминал недавний рассказ Наставника о Снежном Обелиске, стоявшем на границе света и тьмы. Там, где человечество приняло бой. Там, где Разум, Красота и Мера противостояли механической, истребляющей силе и звериной злобе иного Разума. Но человек Ноосферной Эры с достоинством выдержал это испытание. И остался Человеком — окрепшим, повзрослевшим и мудрым. За окном сырой, напитанный влагой, ветер нещадно трепал мокрую листву и срывал её с деревьев, после чего в стекло опять, часто-часто, забарабанил мелкий дождичек. Обыкновенный осенний дождь на Марсе. Недолгое прощание у Снежного Обелиска Путь твой грядущий - скитанье, Шумный поёт океан. Радость, о, Радость-Страданье - Боль неизведанных ран! Александр Блок «Песнь Гаэтана» Над Обелиском беззвучно распустился цветок, сотканный из локонов первородного огня. Но негреющий огонь этот лишь тускло озарил окрестные скалы, глухие провалы и языки никогда не тающих ледников. Солнце почти не заглядывало в эти бесприютные и унылые места. Оно лишь изредка напоминало о себе в виде крупной звезды, но совсем не того, так привычного на Земле, доброго светила-жизнедателя. В небе Плутона ровно, не мигая, сияли только звёзды, да угрожающе-тёмной громадой нависал над смоляным горизонтом пепельно-серый с красноватыми, почти незаметными, оттенками спутник-сосед Харон. А ещё дальше скитались в беспросветном мраке тени Гидры и Никты. Здесь и только здесь мог находиться древнегреческий Аид, а мёртвый шарик Плутона был троном его повелителя. Эон думал о «Гаэтане», о том, как через несколько дней, что пролетят незаметно, он ступит на его борт, займёт свою персональную герметичную антиперегрузочную кокон-камеру, и уйдёт туда, где его ждут неведомые незнакомцы. Он пытался представить себе их внешность и воображение рисовало удивительные картины. Будут ли они столь прекрасны и богоподобны, совсем как меднокожие люди Эпсилона Тукана или изящные, поразительной красоты, человекоподобные создания с древних и могущественных миров Великого Кольца? Либо Скитальцы обладают вовсе нечеловеческой и нематериальной природой? Конечно, в эту версию было трудно поверить, но ведь Вселенная многосложна, безмерна и бесконечна. Что испытал человек, когда в прошлом окончательно и безвозвратно вырвался за пределы своего неизменного бытия? По каким дорогам он направил волю и разум? «Куда уходим мы? Всегда домой», - сказал юноша-поэт, чья судьба трагически сложилась в кровавые Века Покорения Народов. Эон ещё раз взглянул во врубелевские глаза девушки-берегини, хранившей сон того, кто заслонил её от ненастья и, истратив все силы, пал бездыханным. И, будто бы, услышал её мелодичный, переливающийся стеклянными колокольчиками, голосок. Она пела незамысловатую песню о далёких парусах в море, о тех, кто никогда не придёт назад. Но Эон знал, что вернётся сюда и она обязательно улыбнётся ему светлой и искренней улыбкой. И он подарит ей имя пока ещё ненаречённой звезды и протянет Чашу с искрящимся нектаром солнц, созвездий, туманностей и галактик. Она благодарно примет его Дар и рассмеётся чистым, звонким смехом. И не будет никого счастливее его во всей Вселенной. Его - Эона Даля, звездолётчика и астронавигатора «Гаэтана». Цветочек Солнца отцвёл и померк. Тьма некрополя возвращается, но несметные угольки звёзд продолжают своё вековечное кружение. А в маленьком городке под горой люди готовятся к отлёту «Гаэтана». Острый Прямой Луч пронзит пространство и дотянется до сапфировой звезды на другой его оконечности, где рисунок созвездий странен и непривычно чужд. Тот, кто идёт навстречу, ждёт Встречи. Прощаясь со Снежным Обелиском, Эон коснулся его камней, покрытых инеем. И тут же на перчатке заблестели, засверкали ледяные кристаллики. В динамике шлема скафандра раздался дружеский и чуточку дурашливый голос диспетчера: «Эй, где ты там? Ну сколько ещё можно мёрзнуть? Не пора ли возвращаться? Ждём тебя, Эон». До скорого, Снежный Обелиск. Братья, братья мои, живые и ушедшие навсегда, я помню о Вас. Храните «Гаэтан» в долгой космической ночи! Братья, братья мои, я слышу голоса Ваши, знакомые и незнакомые, летящие от солнца к солнцу по Великому Кольцу. Услышьте и Вы голос мой. Братья, братья мои Скитальцы, идущие мне навстречу, я жду Вас. Протяните нам руки свои, не покидайте нас. Братья, братья мои... Дальние и ближние... Октябрь 2009, г.Воронеж Алексей ИЛЬИНОВ
Эуг Белл: Алексей! Мне заменить текст? Еще вопрос: сильно отличается и нужно ли перечитывать? Еще вопрос: когда продолжение будет?
Алексей Ильинов: Евгений, сейчас пока нет доступа к компьютеру! И Интернет только в Инет-салоне. Увы, сижу в вынужденном отпуске... (из-за кое-каких не совсем приятных проблем на работе). Продолжение пока обдумываю. Когда проблемы решатся - буду писать дальше. А текст, ПОЖАЛУЙСТА, замените! Отличия есть... Прежде всего стилистические. Кстати, высылал Вам ранее исправленный текст на мэйл ТОППЕ. Смотрите самое последнее письмо!
Алексей Ильинов: Уважаемые Андрей, Евгений и дорогие мои братья-ефремовцы... Наконец-то! Отпуск мой «вынужденный» закончился (более подробно о нём читайте здесь: http://v-zasade.ru/РУБРИКАТОР/tabid/72/mid/410/articleId/24/ctl/ReadNewsTemp/language/ru-RU/Default.aspx.)! Потому незамедлительно спешу отписаться... Андрей, несколько запоздало (по прошествии месяца!!!) отвечаю на Вашу реплику. В том то и дело, что я не верю в утверждение, что корны — это АБСОЛЮТНОЕ ЗЛО. На мой взгляд, и в их рядах есть место сомнениям и разочарованиям. И, несомненно, иному, более «прогрессивному», взгляду на взаимоотношения с иными расами и цивилизациями... По крайней мере у какой-то части корнов... Тут, скорее, как никогда прав Сергей Снегов, который в романе «Люди как боги» писал о чём-то подобном. Несколько помедитировав, я предположил, что корны, атаковавшие Солнечную систему — остатки некогда большой и могущественной «Империи», чей основной очаг некогда, тысячи веков назад, был, всё-таки, уничтожен силами Великого Кольца (ну не верю я, что Великое Кольцо — это сплошь «пацифисты», особенно расы, по сравнению с которыми Земля и человечество - младенцы), тогда как остатки смогли уцелеть и затаиться в пустынных областях Галактики. Именно этим и объясняется факт появления корнов у границ Солнечной системы. Кстати, в планируемом мной рассказе «Пепел братьев моих» (за декабрь, думаю, напишу его) разум землянина и разум погибшего корна соприкасаются друг с другом... И обнаруживается, что и агрессор-корн тоже может чувствовать чью-то боль. А если подобное имеет место, то не всё потеряно! Ещё сообщаю, что больше недели назад получил по почте книгу Сергея Дмитрюка «Лик Зверя» и сейчас наслаждаюсь чтением! Сергей, спасибо Вам огромное!
Андрей Козлович: Алексей Ильинов пишет: Несколько помедитировав, я предположил, что корны, атаковавшие Солнечную систему — остатки некогда большой и могущественной «Империи», чей основной очаг некогда, тысячи веков назад, был, всё-таки, уничтожен силами Великого Кольца (ну не верю я, что Великое Кольцо — это сплошь «пацифисты», особенно расы, по сравнению с которыми Земля и человечество - младенцы), У меня всё не так, Алексей, предки землян и корнов сами уничтожили свою империю, но потом всё повторилось.
Алексей Ильинов: Андрей, то есть из «прогрессоров», которыми корны когда-то были, они стали «агрессорами»? А вот об этом я как раз и не подумал. Очень даже любопытная версия и очень мудрая... Впрочем, в своём «варианте» буду учитывать и то, над чем я поразмыслил во время отпуска, будучи лишён свободного доступа к компьютеру и Интернету. Главное это то, что наше сообщество однажды отважилось обратиться к явлению Великой Космической Войны и рассмотреть её в свете философии Великого Кольца Разума. А это БОЛЕЕ ЧЕМ колоссальная тема, которую рассматривать можно сколь угодно долго. Думаю, мы ещё много чего интересного узнаем о корнах... Что-то поведаете Вы, что-то Евгений, ну а что-то и я... Вам же, Андрей, огромное спасибо за Аристон и "Тёмное Пламя"!
Эуг Белл: Это Андрей долго убеждал меня, что Великая Космическая Война предполагалась ИАЕ, да так, что я и сам в это поверил, а темерь нашел и подтверждения в виде разрыва в Хронологии, который специально создавал ИАЕ, перечеркивая все даты. Учитывая, что в ЧБ потом появились упоминания о какой-то войне, в которой были уничтожены многие документы, все сошлось, как будто правильные пазлы... У меня боевую мощь корнов уничтожат земляне...
Алексей Ильинов: Евгений, так меня в своё время тоже очень удивил сей факт, который я обнаружил в текстах Андрея. И, что интересно, я принял его даже не как некую «альтернативную» и весьма «экзотическую» (особенно в свете философии Ивана Антоновича Ефремова) версию, но как должное, ибо никто не может с точностью заявить о том, что будущее будет таким безоблачным и пацифистским. Если в нашей Галактике действительно существует что-то вроде Великого Кольца разумных и высокотехнологичных цивилизаций (а их может быть великое множество), то это не значит, что все они — сплошь расслабленные «непротивленцы», занятые созерцанием собственного пупа. Да и что мы, собственно, знаем о Вселенной? Тут уж, Евгений, приходится предположить, что чужие миры наверняка встретят некоторых земных первопроходцев совсем неласково. Ноосферное человечество, вышедшее в сверхдальний Космос, встретит там, будем на то надеяться, друзей, но и Враг также вероятен. Любопытно, что тема Великой Космической Войны как-бы протянула мостик между, казалось бы, совершенно разными вселенными — могущественной Средне-Галактической Империей Эдмонда Гамильтона и гуманистической Эрой Великого Кольца Ивана Ефремова, которая появилась как своеобразный «ответ» гамильтоновским «Звёздным королям». А это монументальный пласт, который можно разрабатывать и разрабатывать! Персонально для меня, Евгений, тема ВКВ в контексте ефремовского мировидения - это что-то «инициации» сверхразумного ноосферного «богочеловечества» (будем на то надеяться...), поиск ответа на вопросы поистине вселенского масштаба, некогда поставленные Фёдором Михайловичем Достоевским - «человекобог» и «богочеловек», «если Бога нет, то всё ли дозволено?» (в том то всё и дело, что БОГ ЕСТЬ и не всё дозволено...).
СтранникД: Алексей Ильинов пишет: Ещё сообщаю, что больше недели назад получил по почте книгу Сергея Дмитрюка «Лик Зверя» и сейчас наслаждаюсь чтением! Сергей, спасибо Вам огромное! Рад что книга дошла до вас без происшествий.
Тэй Рам: Уважаемые коллеги и читатели! Кто будет в Москве - милости прошу пожаловать на творческую встречу с Вашим покорным слугой. Как объявлено на 5-ой странице номера 50 (838) газеты "Завтра" (декабрь 2009 года), она состоится с 10 до 13 часов в воскресенье, 27 декабря сего 2009 года, в доме № 10 по Большому Харитоньевскому переулку. Там будет и презентация книги "Россия, помни! Стихи о 1993 годе", моего составления, со стихами более чем 20 поэтов о героических и трагических днях защиты Конституции. Собираюсь говорить и о других своих книгах: "Белом пламени" (Стихи. СПб, "Художественная литература", 1993) и двух ещё не опубликованных: сборнике стихов "Роса возвращается в небо" и известной вам НФ повести "Дальняя связь". Бью челом! приходите! P.S. Сайт газеты - zavtra.ru. Скан страницы с объявлением могу выслать имейлом.
Эуг Белл: Спасибо, Тэй Рам, мысленно буду
Алексей Ильинов: Да можете и не высылать, уважаемый Тэй Рам... Свежий номер «Завтра» можно скачать в формате PDF прямо на сайте газеты. У меня, кстати, была публикация в «Завтра» в 2006-м году - http://www.zavtra.ru/cgi/veil/data/zavtra/06/659/74.html А вот о предстоящей творческой встрече с Вами лучше напишите потом небольшой отчёт... Интересно, кто будет на ней? Будет ли, например, отец Никон Белавенец (он крестные ходы водил вокруг Белого Дома в 1993-м) или поэтесса Нина Карташева? Уважаемый Тэй Рам, а можно ли где-нибудь ознакомиться с Вашей поэзией? Есть ли она где-нибудь в Сети?
Эуг Белл: Алексей! Сразу по ходу буду отмечать. увидел её глаза, чей смех привёл его в чувство. предложение не согласовано. Вообще - здорово! Просто потрясающе здорово! Еще не дочитал. серьёзное и красивое лицо девчонки, чьи мягкие лучше - девочки или как-нибудь по-другому, т.к. контраст получается сеьезного и несерьезного В дверном проёме стояли двое. Невысокого роста фигурки в зимних накидках с капюшонами, наброшенными на головы. Одна из них сделала шаг вперёд, ещё шаг и замерла. Тоже режет слух. Стояли двое - юноша и девочка (?) и т.д. Мы попытались отыскать выживших, но поиски пришлось прекратить из-за разыгравшейся метели. И ещё из-за звездолёта Чужаков, появившегося на земной орбите. - Тьма... тьма... плотская, хищная и разумная... Убивающая тьма, - пробормотал Сигурд, вспомнив сон, снившийся ему постоянно. - Звездолёты Чужаков очень сильно отличаются от наших... Но и у них есть уязвимые места. Несколько «их» кораблей удалось значительно повредить и даже уничтожить..., - заметила Скади. Эрн кивком подтвердил её слова. А тут не получилось "правильного диалога". Кто-то что-то должен спросить и т.п. Пока же будем ждать его здесь! А потом у нас ещё много дел впереди... Читается как у нас с вами. Нужно зачеркнуть "потом" и лучше у нас с Эрном... Слова Сигурда, явно сказанные им не без лёгкой, но ничуть не обидной, иронии, задели Скади, Противоречие. Зачеркнуть "но ничуть не обидной"? - Благодарите наших паладинов. Именно они обнаружили нас и вызвали помощь, - поспешила уточнить Сигрид. Непонятно, к кому она обращается? если к Сигурду - то нужно бы "благодари": разве они на "вы", они же влюбленные и т.д.
Эуг Белл: Здорово! Ты гений! Мне кажется, это - единое целое с "Обелиском"... И нужно продумать как бы какую-то общую канву... Это начало прекрасного большого романа.
Андрей Козлович: Больше всего мне нравится продолжающееся изучение нами Вселенной Ефремова, и то, что у каждого из нас своё видение даже корнов, и даже Великой Космической Войны, наверное, не страшно. Я не пожалел, что отвлёкся от изучения гностическо-герметической парадигмы и прочёл рассказ Алексея. Думаю, я скоро найду время и для того чтобы прочесть повесть Евгения. Что немного разочаровует. Никто ещё не приступил к изучению мерзости выжившей на Земле. Ведь если Ариман и его мир реально существуют, и, благодаря Стреле, они остановили механизмы эволюции системы ВК, то должны ещё существовать на Земле некие "Чёрные Ложи" о которых вскользь говорит Бердник, и вторжение со стороны корнов должно побудить их к активному действию. Какими должны быть эти организации и эти личности хранящие древние тайны, и умеющие входить в медитативные контакты с личностями из мира Аримана и исполняющие их волю? Ведь не стоит забывать, что корны только марионетки, второй уровень СА, с помощью которого Ариман хочет уничтожить Землю, единственный мир каким-то чудом сумевший преодолеть её первый уровень.
Алексей Ильинов: Евгений, Андрей, огромное Вам спасибо за столь чудесный отзыв! Рад, что трудился не зря... Евгений, твои комментарии учёл (спасибо, спасибо!!! ), текст ещё чуть-чуть подредактировал и кое-что добавил: http://toppe.forum24.ru/?1-10-0-00000015-000-0-0 Если новая редакция тебя удовлетворит, то тотчас же вышлю рассказ тебе для публикации на сайте ТОППЕ. Андрей Козлович пишет: Больше всего мне нравится продолжающееся изучение нами Вселенной Ефремова, и то, что у каждого из нас своё видение даже корнов, и даже Великой Космической Войны, наверное, не страшно. Андрей, в этом то и вся прелесть... Ибо у каждого из нас "свой Ефремов", но ЦЕЛЬ - одна. Аристон! Красота! Вселенная!
СтранникД: Прочитал рассказ с удовольствием. В целом понравилось, кроме некоторых смысловых и стилистических неточностей: Алексей Ильинов пишет: Когда же она уснула, он осторожно, боясь разбудить её, выбрался наружу, в сиреневый, остро пахнущий свежевыпавшим снегом, мрак. Тёмная стена леса тонула в нём. Он вглядывался в него, надеясь что-то там разглядеть и, быть может, найти какой-то ответ на мучительный вопрос, известный только ему одному. Лес равнодушно молчал. А снег всё падал и падал. И тогда он, вздохнув, возвращался обратно, сворачивался калачиком и пытался уснуть. Не согласованность действий героя в количестве: выбрался один раз, а возвращался много раз выделенное красным лучше заменить " на мучивший его вопрос" - так будет лаконичнее и короче. Алексей Ильинов пишет: Он зачем-то смотрел на опустошённую равнину и НА чудовище, плывшее над ним. Думаю, так будет корректнее. И еще по первой части рассказа, на мой взгляд, слишком много описательных неопределенностей. Это слегка портит общее впечатление, хотя я понимаю, Алексей, Ваше желание придать тексту таинственности и загадочности. Алексей Ильинов пишет: Сигрид, кое-как устроившись в кресле, ставшем тесным из-за скафандра, Если данный летательный аппарат не является большим автономным судном с искусственной атмосферой и гравитацией, а представляет легкий полуоткрытый аппарат, что следует из дальнейшего описания: Алексей Ильинов пишет: Сигурд стремглав бросился к боту. Сигрид тотчас же поспешила за ним. Сигурд запрыгнул в кресло тогда непонятно, почему строители данного аппарата не обеспокоились удобством людей, которым предстояло сидеть в нем именно в скафандрах? И, конечно это не особо принципиально, но в ЭВК речь о летательном планетарном устройстве идет, как о старом разбитом "Запорожце": "включил зажигание", "пытались запустить двигатели планетолета"... так и хочется добавить: "но севший аккумулятор не давал им это сделать"... Надо здесь подумать над более удачными техническими терминами... Алексей Ильинов пишет: Бросив взгляд на дневную сторону Япета, он вдруг заметил нечто необычное — красновато-рыжее сияние, похожее на отсвет далёкого пожара Это как ему удалось сделать? Все-таки он находится на поверхности спутника, а не на его орбите. Можно посмотреть на видимый горизонт, но никак не заглянуть за него. Я бы поправил и здесь. И дальше по тексту опять несуразность: Алексей Ильинов пишет: Они звали, они молили, они кричали, но отзыва не было. И тогда они поняли, что остались одни. Я бы написал: "и тогда они поняли, что на них надеты скафандры"... Действительно, кричать и звать кого-то в данной ситуации довольно нелепо. Услышать-то их могут только по радиосвязи, а там нужно не кричать, а вызывать через микрофоны скафандра. Алексей Ильинов пишет: Солнечная система была атакована Чужаком. Его вторжения никто не ожидал. И не совсем ясно, кто он. А вот это уже противоречит написанному ранее в "Снежном Обелиске", где ясно сказано, что земляне были предупреждены о возможном нападении и готовились к нему, строя сеть оборонительных бастионов... о чем, собственно, говориться и дальше по тексту. Алексей Ильинов пишет: - Неужели всё повторяется снова? Но что если мы не сможем, не выдержим, сдадимся на милость неизвестности, которая намного сильнее нас? И тогда участь наша будет ужасной, - почти простонала Сигрид. - Мы исчезнем и порастём нефилимскими чёрными маками Зирды... И опять противоречие: Алексей Ильинов пишет: Мы знаем лишь одно — «кто-то» уничтожил наших близких и друзей. И этот «кто-то» делает это как никогда спокойно. И, вероятно, совсем не испытывает чувства вины. Откуда такая уверенность? Если они до этого понятия не имели с кем столкнулись и имеют дело? Алексей Ильинов пишет: И она не замедлила появиться .... мгновенно разрубивший беззащитный планетолёт багрово-чёрным огненным клинком и превративший его в груду обезображенных обломков. Но они вырвались из беснующегося пламени и выжили. Скорчившись в неимоверно тесном чреве яйца спасательной капсулы, они продолжили свой путь в безвестность, надеясь на спасение. Все говорит о внезапности случившегося. Вряд ли у героев оставалось бы время забраться в спасательную капсулу. В лучшем случае, они могли быть одетыми в скафандры, но и их на героях не было... В дальнейшем же, оказавшись в тех условиях, что Вы описываете, герои с очень большой натяжкой могли бы находиться в этой капсуле так долго времени оставаясь в живых...Все-таки, нужно было есть-пить, управлять полетом капсулы (на автопилоте она бы не могла лететь), в конце-концов, справлять как-то свои естественные нужды... Что-то тут так же не доработано немного. Алексей Ильинов пишет: Сигурд определил, что приблизительно в половине дня интенсивного, с кратенькими передышками, пути должна начаться сеть поселений и городков Северного Венца, в свою очередь входившего в Северо-евразийский Континентальный Жилой Пояс. Там вполне могли быть люди. Но их присутствие нигде не ощущалось. Тоже весьма любопытно, как ему это удалось сделать? Без начальной ориентации и привязки к местности места посадки капсулы, без каких-либо самых простейших приборов? По Солнцу?... Его вроде бы всю дорогу не видно было из-за метели и туч... Идти в снежном лесу, изначально не зная где ты находишься, это все равно, что идти по пустыне без компаса - кругом один песок и барханы... Алексей Ильинов пишет: Глайдеры неслись над ночным полушарием Видимо, имеется ввиду обратная сторона Луны?... И, вообще, как-то они бесцельно носятся туда суда, не похоже, чтобы их целью была охранная функция... Описано, конечно, красиво, но у меня данный отрывок вызвал ассоциации с какими-нибудь "Звездными войнами" или "Звездным десантом", где показывают все эти пролеты юрких истребителей среди громад причудливых космических станций... Но это так, размышления в слух. Алексей Ильинов пишет: от планетолётов разных классов и вплоть до звездолёта какая-то корявая фраза получилась... Алексей Ильинов пишет: планет обычного типа (то есть планет, чьи параметры и характеристики были схожи с Землёй и Марсом) Лучше заменить на более простое определение: "планет земного типа". Ну, в общем-то, все... Может чего-то и не углядел. А вообще, Алексей, Вы молодец! Хороший рассказ получился. Продолжение будет?
СтранникД: Еще вспомнил! Описания корнов здесь и в "Снежном Обелиске" совершенно противоположные и противоречивые: там они ужасны и страшны (чего только стоит их взгляд, так потрясший Эона!), а здесь они вдруг превращаются в ангелов с образов - розовощеких и невинных, с утонченными красивыми лицами... Неувязочка какая-то получается!
Алексей Ильинов: Сергей, привет! Спасибо, спасибо за комментарии! Кое-что поправил (смотри на Форуме ТОППЕ в моём разделе, где я обновил редакцию), но, всё же, решил отдельные моменты оставить неизменными... Пусть даже они и не совсем детально прописаны... Прежде всего потому, что цель я ставил несколько другую — не написать научно-фантастический рассказ с кучей технических деталей и иже с ними... Самые главные моменты — это Храм и Орден Милосердия. То есть меня куда больше волновала психология и «внутреннее», человеческое... Именно отсюда некоторая недосказанность и размытость контуров... А насчёт смутных описаний — ну, это всё моё увлечение Урсулой ле Гуин и Дэном Симмонзом. У этих авторов нечто подобное прослеживается... То есть пространные, «психоделические» моменты... Что же касается как будто «бестолковых» полётов в пространстве, то тут задача была, скорее, иного толка — просто мне захотелось показать красоту космоса и тот хрупкость мира, который подвергся нападению. Насчёт «разных корнов»... Тут есть, конечно, изрядная доля истины. Но речь то ведь шла об ужасе иного рода... А именно ужасе убивающей красоты. Скажем, печально знаменитая надзирательница концентрационного лагеря Освенцим Ирма Грезе была нордической красавицей, но при этом он убивала с изощрённой жестокостью...
СтранникД: Алексей Ильинов пишет: Но речь то ведь шла об ужасе иного рода... А именно ужасе убивающей красоты. Возможно, возможно. Это я, конечно, понимаю, но если оба рассказа представляют из себя единый цикл, то в основополагающих деталях они все-таки должны совпадать. А насчет кучи технических деталей здесь у меня претензий нет. Мы это уже обсуждали, когда говорили о "Снежном Обелиске". Если ты заметил, я в своих комментариях на это и не упираю (разве что кроме момента со спасательной капсулой, но и этот эпизод можно оставить как есть). В основном там некоторые смысловые натяжки, но это поправимые мелочи... Пойду, почитаю окончательный вариант рассказа.
Алексей Ильинов: Сергей, ради Бога, только не подумай, что я, мол, "капризничаю"... Нет, твои комментарии для меня крайне ВАЖНЫ, ибо ты имеешь немаленький опыт в написании серьёзных, развёрнутых и, самое главное, грамотно оформленных литературных произведений! Ещё раз спасибо тебе!!! Быть может, впоследствии, я буду высылать тебе рукописи для просмотра, ибо, как я воочию убедился, хорошо писать ещё ой как нужно учиться... Да и я сам обратил внимание, что, вроде бы, выстраивая единый цикл, я всё равно умудряюсь писать самостоятельные рассказы... Особая благодарность Евгению, который не только внимательно прочитал, но и "вычитал" (!!!) моё новое творение!!! Всех поздравляю с наступающим Новым Годом! Желаю всем от всей души счастья, здоровья, радостей и, разумеется, творческих успехов!!! АРИСТОН! КРАСОТА! ВСЕЛЕННАЯ!
Алексей Ильинов: Ну, наконец-то! Мой рассказ выложен на сайте «ТОППЕ»! Ещё раз хочу от всей души поблагодарить всех, кто так или иначе был причастен к судьбе моего творения - Евгения, внимательно прочитавшего его и указавшего на ряд технических и стилистических недочётов; Сергея, чьи профессиональные комментарии и правки я считаю архиважными и многоценными (ещё раз спасибо, Сергей, за внимание к моим литературным экспериментам!); Андрея за тёплые слова, добрые пожелания и идею моего будущего рассказа (пока я его обдумываю), где я рискну обыграть идею «чёрных лож» и «вампирских соблазнов». Спасибо, друзья! Ниже я выкладываю (прежде всего, чтобы поставить окончательную точку!) редакцию рассказа, опубликованную на сайте «ТОППЕ». *ПЕПЕЛ БРАТЬЕВ МОИХ* Затерявшись где-то, Робко верим мы В непрозрачность света И в прозрачность тьмы. Максимилиан ВОЛОШИН We steered our ship to the Sea of all Tranquility The only sound our voices, as star-struck we fly Our hopes ever high That the songs we sing and the words we bring Should never die BARCLAY JAMES HARVEST "Sea Of Tranquility" Снегопад для двоих А снег неторопливо и величаво падал, неслышно и мягко ложась на засыпающую, тронутую морозцем, землю. Крупные его хлопья порхали над стынущим нагим лесом, словно то были какие-то необычные насекомые, чьё количество возрастало ежесекундно. И было в этом снегопаде что-то такое, отчего где-то внутри всё затихало и в чертогах души, измученной старческой осенней слякотью и непрестанными дождями, становилось как-то особенно хорошо. Так было и в этот раз. Снегопад продолжался, не переставая, весь короткий, промелькнувший незаметно, день и всю тягуче-тоскливую ночь. Утром совсем на немного выглянуло сонное дымчатое солнце, лениво зевнуло и скрылось за пеленой бесцветных облаков. А вскоре опять матово-белой стеной повалил снег и предвечерний сереющий лес покорно погрузился в седую мглу. Снег таял в его ладонях, превращаясь в синеватую студёную воду. Он запрокидывал своё обветренное лицо и ожидал, когда холодные хлопья ласково осядут на нём. Ему нравилось это ощущение — почти незнакомое и невозможное там, где холод убивает всё живое лишь только на том основании, что оно хрупко и далеко от совершенства. Там, откуда он прибыл, зима тянулась бесконечно долго. Но здесь, в хрустальной тишине земной зимы, ему хотелось забыться навсегда. Она тронула его за плечо. Он обернулся и пересёкся взглядом с её смеющимися глазами цвета высокого неба в раскалённый июльский полдень. Она улыбнулась и тихо-тихо, почти шёпотом, произнесла: «Ну, пойдём... Нам ещё долго идти...». Он кивнул в ответ, запахнулся потеплее в промокшую накидку и, выдохнув изо рта пар, пошёл. Снег протяжно скрипел под ногами. Они шли почти весь день и остаток вечера, отдыхая пару раз. Снега становилось всё больше и больше, а лес всё тянулся и тянулся куда-то вдаль, забираясь выше, на линии горизонта, на ступенчатые горные склоны. Лес и не думал заканчиваться, а, напротив, сменился тяжёлыми сводами еловых лап. Вконец вымотавшись, они устроили привал, установили купол палатки с внутренним подогревом и, забравшись в живительное тепло, наскоро перекусили скудным рационом — порцией питательной смеси, оставшейся из запасов спасательной капсулы. Они ели молча, тщательно пережёвывая синтетическую, лишённую вкуса, мякоть. Усталость брала своё и их клонило в сон. Когда же она уснула, он осторожно, боясь разбудить её, выбрался наружу, в сиреневый, остро пахнущий свежевыпавшим снегом, мрак. Тёмная стена леса тонула в нём. Он вглядывался в него, надеясь что-то там разглядеть и, быть может, найти какой-то ответ на мучивший его вопрос. Лес равнодушно молчал. А снег всё падал и падал. Вернувшись обратно в палатку, он сворачивался калачиком и пытался уснуть. Но едва он закрывал воспалённые красные веки, как в тот же час снег за тонкой стенкой палатки превращался в ломкие хлопья ядовито-горькой гари. Она была невыносима на вкус и обжигала кожу, оставляя на ней незаживающие волдыри и струпья. Это был снегопад, но какой-то другой... Чужедальний, бездушный, страшный. И он был кем-то другим. Тоже нездешним и страшным. И тогда перед собой он видел лишь чужую ржаво-чёрно-бурую равнину и уродливые, словно проеденные гигантскими прожорливыми лярвами, скалы на расстоянии выстрела. С низкого, нависающего крышкой саркофага, удушливо-пепельного неба постоянно сыпалась какая-то мёртвая труха. Да и небо ли это было? Но в этом унылом небе, вроде бы, было что-то ещё. Нечто бесформенное, лишённое даже намёка на какую-либо симметрию и гармонию, постоянно меняющее свои первоначальные очертания. Вбирающее в себя любой свет. Ещё оно светилось зловещими багрово-фиолетовыми огоньками-глазками по краям. Живое ли то было создание, способное мыслить, либо же искусственное, неведомо кем сконструированное? Впрочем, он, видевший его сейчас, только догадывался о том. Горелая мерзкая труха падала на него и на тех, кто стоял рядом — высокие, чуть сгорбленные, сгустки тёмной материи, в чьём чреве ворочалась пленённая жизнь. Он зачем-то смотрел на опустошённую равнину и на чудовище, плывшее над ним. Он искал что-то на этой равнине и, как будто, нашёл. Но некая потусторонняя сила сковала все его члены и швырнула вниз, на колени, в сугроб из пепла и жжёной трухи. В его собственной тьме, бывшей с ним всегда, начиная с самого рождения, мелькнуло что-то незнакомое, явно несвойственное его природе. И тотчас же умерло, рассыпавшись гаснущими искрами и оставив всё его существо без какой-либо надежды. Он вскрикнул от только что увиденного... Она тут же проснулась и схватила его за разгорячённую, пышущую жаром, руку. И он снова увидел её всегда смеющиеся глаза. - Успокойся... Ведь это был всего лишь сон. Просто глупый сон... - Сон... я постоянно вижу его и никак не могу проснуться, - ответил он, чувствуя, что его опять засасывает туда, откуда он только что вернулся. Там ждали его и тянули за собой. Едва рассвело, они привычно тронулись в путь. Снегопад почти прекратился и лишь реденькие снежинки иногда напоминали о себе. День выдался бессолнечным и по-зимнему непроницаемо-серым. Они шли долго, даже с некоторым остервенением, то и дело перебираясь через упавшие, облепленные снегом, стволы деревьев и овраги, заросшие шершавым бурьяном, и ещё голым, с квёлыми оранжевыми ягодами, шиповником. Иногда он оборачивался и ловил на себе взгляд её всегда смеющихся глаз на усталом личике, розовом от мороза. Они, её глаза, смеялись и тогда, вдали от этого зимнего леса. Там, в ночи, на Япете. Сигурд и Сигрид Они встретились на Япете. Он и Она. Незадолго до того Дня, навсегда изменившего их. За годы упорного труда человек создал здесь, на заснеженных равнинах, усеянных кратерами, провалами и трещинами, настоящий оазис — действующую исследовательскую станцию с жилым комплексом и даже маленьким, рассчитанном на один-два планетолёта, космопортом. Несколько десятков человек — исследователи, медики, кибернетики, ремонтники, пилоты десантных ботов - постоянно жили и работали здесь, на островке, отвоёванном у космоса. Чужака, вынырнувшего из ниоткуда на орбите, совсем не интересовало, что Он и Она встретились и узнали друг друга. Он и Она. Сигурд и Сигрид. Их спасла случайность. Или даже Чудо. Накануне того Дня Сигурд предложил Сигрид отправиться на ночную сторону Япета, где пёстрая, опоясанная величественным кольцом, громада Сатурна смотрелась крайне эффектно, а звёзды были ярки как никогда. К тому же он должен был выполнить поручение начальника станции и установить там, в идеально ровной, точно тщательно отполированное зеркало, долине Геката, кое-какое научное оборудование и ещё подготовить место для предстоящей зимовки команды исследователей. Тяжёлый бот, внешне похожий на грубо обтёсанную глыбу льда, грузно поднялся со стартовой площадки в половине одиннадцатого утра по времени Япета. Совершив искусный манёвр, он неспешно направился в сторону невысоких округлых холмов на горизонте с пылавшим над ним великолепным шитьём созвездий. Сигрид, кое-как устроившись в кресле, ставшем тесным из-за скафандра, задумчиво смотрела в овальный зрачок иллюминатора, наблюдая за однообразием плывущего пейзажа внизу: лёд, кратеры, трещины, выпуклости... и снова тоскливые поля льда вперемежку с дырами кратеров и шрамами разломов. Пару раз мелькнула обнажённая скальная порода, выступавшая из ледяной толщи. Бот задержался над одним из кратеров, где больше полугода назад разбился экспедиционный планетолёт. Он был откомандирован с Марса для более обстоятельного изучения ряда спутников, входящих в систему Сатурна. Однако из-за непредвиденного сбоя в навигационном компьютере планетолёт внезапно утратил возможность нормального маневрирования и камнем рухнул на поверхность Япета. И вот теперь, в чаше кратера с зазубренными краями, одиноко возвышался памятный обелиск с выгравированным на нём трогательным рисунком — лебедем, величаво летящем среди звёзд. В Солнечной системе было много таких вот печальных мест, ибо космос не только открывал свои великие тайны, но и исключительно жестоко расплавлялся с теми, кто осмеливался бросить ему вызов. Сигрид с грустью смотрела на этот обелиск — высокую стелу, чья чёткая, с резкими краями, тень чернела на сероватом, с тёмными прожилками, льду. На обратной стороне Япета, облитой глазурью студёного ночного мрака, Сигрид и Сигурд ощутили прилив сил. Позабыв о неудобных скафандрах и усталости, они совсем по детски восхищались красотой благородно чёрного неба и таинственно мерцающими звёздными узорами. Бриллиантов звёзд было так много, что можно было протянуть руку и разом, не скупясь, зачерпнуть полную горсть. Сигурд аккуратно посадил бот в долине Геката и вместе с Сигрид вышел в тьму, где едва-едва угадывались очертания низких островерхих скал вдалеке. Он долго возился с выгруженными контейнерами, извлекая оттуда продолговатые стержни датчиков, кубики приборов и плоские сканеры окружающего пространства. Наконец, когда был установлен маячок сверхдальней связи, Сигурд, активировав его, решил связаться со станцией, но в ответ услышал лишь остервенело унылое завывание помех. Неудача, было, насторожила его, однако он решил, что это всего лишь какая-то внешняя и вполне разрешимая проблема. Сигрид смотрела на звёзды. Сейчас, в этот момент, она была счастлива и даже стала напевать торжественную «Песнь Лебедя», появившуюся вскоре после старта знаменитого звездолёта, ушедшего к Ахернару. В ней было всё — и восторг полёта, и счастье открытия, и грусть расставания. Сигурд охотно подпевал ей, но какое-то неприятное предчувствие терзало его. Бросив взгляд на горизонт, за которым пряталась дневная сторона Япета, он вдруг заметил нечто необычное — красновато-рыжее сияние, будто похожее на отсвет далёкого пожара. Поняв, что произошло что-то недоброе, Сигурд стремглав бросился к боту. Сигрид тотчас же поспешила за ним. Бот, опираясь на столб яркого пламени, прыгнул ввысь, прямо к ошалелым звёздам, и, набрав максимально возможную скорость, понёсся обратно, к станции. То, что три с половиной стандартных часа спустя открылось им, ужасало и бросало в дрожь. На месте станционных строений медленно остывала жуткая угольно-чёрная, с воспалёнными багровыми пятнами, рана. Сигурд, едва сдерживаясь, запросил центральный пост и лично начальника станции, затем переключился на персональные каналы. Но никто так и не ответил ему. В наушниках лишь бесновался, сводя с ума, ливень радиопомех, куда периодически вторгались оглушительные акустические щелчки. Сигурд и Сигрид бесцельно бродили по остывающему пепелищу. Они звали, они молили, они кричали, но отзыва не было. И тогда они поняли, что остались одни. Одни на Япете, в плену у безъязыкого молчания. Двое. Сигурд и Сигрид. Запас кислорода в ранцах скафандров почти подходил к концу и тонкий писк контроллера постоянно напоминал о том. Ещё немного резервного оставалось в кабине бота. Сигурд в последний раз активизировал сканер поиска и отправил запрос. И тут на его бледновато-зелёном полупрозрачном экранчике, в верхнем углу, где лихорадочно перемигивались цифры, полыхнула и тут же пропала рубиновая звёздочка. Не веря своим глазам, Сигурд ринулся к тому месту, которое уловил и зафиксировал невидимый луч сканера. Он бежал, а под его ногами мёртво хрустело месиво изо льда, снега и пепла. И звёздный свод, бешено вращавшийся над головой, словно насмешливо кричал ему вслед: «Эй, куда спешишь? Там ведь нет ничего...». Но он бежал... спотыкаясь, едва не наткнувшись на острую пику затвердевшего, твёрже стали, япетианского снега... и обнаружил планетолёт станции в самом дальнем ремонтном доке, засыпанном наполовину ледяным крошевом и ещё каким-то неопределённым хламом. Все следующие часы Сигурд и Сигрид готовили планетолёт к старту. Сигрид умело запрограммировала корабельный навигационный компьютер, заложив в его память координаты Земли и вероятные погрешности предстоящего маршрута. Кибернетический мозг, обработав полученный данные, выдал наиболее оптимальное решение и дал «добро» на старт. Подготовленный к длительному полёту планетолёт оторвался от мёрзлой поверхности Япета и, оставив за кормой молчание остывшего пепла и сверлящую боль потери, одиноко ушёл в пустоту вакуума. Они летели домой. Сигурд и Сигрид. И ожидали ответа на запрос, отправленный на Землю и в близлежащие колонии. Но ответ был какой-то смутный, малопонятный, противоречивый — Солнечная система была атакована Чужаком. И не совсем ясно, кто он. Первое, окончившееся неудачей, столкновение с ним произошло рядом с Плутоном и в Поясе Койпера. Большие потери несут обе стороны. Медленно разматывалась лента бессонных дней отчаянного полёта во тьме. Сигурд и Сигрид, как могли, поддерживали друг друга, но то, что они вместе пережили, было внутри их. И оно являлось им в коротких и неспокойных снах. В один из таких дней, чья тяжесть ощущается особенно непереносимо, Сигрид долго и пристально вглядывалась в безглазую черноту впереди... Её мысли блуждали где-то там, за обзорным экраном штурманского отсека. - Знаешь, я только сейчас, как будто, поняла, что же произошло с нами..., - неожиданно сказала она. - Наш привычный мир можно разбить... Совсем как стеклянную ёлочную игрушку... Разбить вдребезги. И осколки разлетятся во все стороны. И, поверь, никто не сможет их собрать. И склеить заново. - Да, я тоже не раз думал над этим... И случившееся мучает меня, лишая сна и рассудка, - ответил Сигурд. - Мы не знаем, что же произошло на самом деле. Мы знаем лишь одно — «кто-то» уничтожил наших близких и друзей. - Меня ужасает это дьявольское спокойствие убивающей тьмы, мой добрый Сигурд... Но ведь мы одолели извечную тьму? Разве не так? - Да, мы одолели... И прежде всего в самих себе. В душе своей. Но тьма ведь от этого никуда не исчезла, она просто затаилась в тени. И вот она снова испытывает нас. Она пришла — открыто, не таясь, непрошеная и негаданная. И если Земле суждено вступить в противоборство с ней — значит такова воля Вселенной. Значит, так суждено нам. - Неужели всё повторяется снова? Но что если мы не сможем, не выдержим, сдадимся на милость неизвестности, которая намного сильнее нас? И тогда участь наша будет ужасной, - почти простонала Сигрид. - Мы исчезнем и порастём нефилимскими чёрными маками Зирды... Тогда они всем существом своим ощутили присутствие извечной тьмы, Сигурд и Сигрид. И она не замедлила появиться — плотный, с исполинскими щупальцеобразными отростками и иглами, сгусток тьмы, мгновенно разрубивший беззащитный планетолёт багрово-чёрным огненным клинком и превративший его в груду обезображенных обломков. Но они вырвались из беснующегося пламени и выжили. Скорчившись в неимоверно тесном чреве яйца спасательной капсулы, они продолжили свой путь в безвестность, надеясь на спасение. Сигурд чувствовал тепло тела Сигрид, полулежавшего в кресле рядом. И ощущал на своём лице дуновение её спокойного дыхания. И постоянно видел её глаза — всегда смеющиеся. Они летели к Земле, Сигурд и Сигрид. Звёзды дрожали в крошечном квадратном иллюминаторе над головой. Зыбкий синевато-серебристый свет, проникавший снаружи, выхватывал из полумрака осунувшиеся, серые от усталости, лица двух спящих людей — юноши и девушки, стиснутых в скорлупках кресел. Они дремали, Сигурд и Сигрид. А тьма, затаившаяся на их пути, была недвижима и, как будто, мертва, загораживая всей своей необъятной и изъязвлённой тушей звёзды. Она поглотила капсулу. И свет в иллюминаторе померк. Лишь огоньки помигивали на приборах в немом крике вязкой, точно дёготь, ночи. И ночь проникла внутрь капсулы и, к своему немалому удивлению, обнаружила там спящих. Она коснулась одного из них своим языком, поселив в нём, в омуте его разума, частицу себя. Сигурд ощутил её присутствие и вскрикнул от тупой и ноющей боли, пронзившей всё его тело, вплоть до самого последнего атома. Но пробуждения не последовало, ибо сон, где всё было серым, чёрным и кроваво-ржавым, не отпустил его. И он, Сигурд, был неотъемлемой частью этого сновидения, воплотившего наяву кошмары Босха и Брейгеля, у коего не было ни начала, ни конца. В этом сне из трупа небес сыпал мёртвый снег. Звёзды отрешённо мерцали в иллюминаторе и двое, замкнутые в тесноте спасательной капсулы, скитающейся в пространстве, с надеждой смотрели на них. Они были сильно измучены дорогой, но, всё-таки, живы. Наконец, Земля встретила Сигурда и Сигрид тёмным, с редкими соцветиями огоньков, покрывалом, наброшенным на ночное полушарие. И капсула, затормозив, стремительно понеслась к её поверхности. Пробив атмосферу, она, объятая языками голубоватого пламени, вонзилась в черноту, зиявшую внизу - подобно обессиленной звездочке, низвергнутой за какие-то прегрешения непознанными силами с тверди небесной на твердь земную. Они вернулись домой. Двое, заглянувшие в очи непрошеной тьмы. Сигурд и Сигрид. И снегопад скрыл их возвращение... Малахитовый Терем Ранним морозным утром лес тонул в молочно-сизых и безветренных сумерках. Изредка с неба, затянутого густыми, точно взбитые сливки, облаками, падали одинокие снежинки. Ели стояли вокруг молчаливые и грозные, совсем как рыцари-храмовники эры Тёмных Веков, закутавшиеся в головы до пят в плащи и сплотившиеся вокруг своего предводителя - великого магистра. Снег повалил с новой силой, когда сделалось совсем светло. И опять двое растворились в нём. Они шли, не оглядываясь, и утопая по колено в снегу. А ели устрашающе гудели над головами, иногда осыпая путников холодно-жгучей пудрой или сбрасывая прямо под ноги тяжеленные снежные комья. Сигурд предположил, что примерно в половине дня интенсивного, с кратенькими передышками, пути должна начаться сеть поселений и городков Северного Венца, в свою очередь входившего в Северо-евразийский Континентальный Жилой Пояс. Там вполне могли быть люди. Но их присутствие нигде не ощущалось. Ближе к полудню они, всё же, нашли следы людей. Сигрид разглядела за колоннами деревьев что-то белое, явно искусственного происхождения, и даже вскрикнула от неожиданности. Её голос прозвучал совсем странно в окружающей звенящей тишине. Быстро преодолев расстояние, отделявшее их от долгожданной находки, Сигурд и Сигрид вышли на небольшую поляну, в центре которой стояла старинная постройка, сложенная из дикого камня, с высокой, сужавшейся кверху, частью, завершавшейся крестом. Однако рядом с ней было безлюдно. Похоже, что люди здесь появлялись крайне редко, ибо все возможные подходы к зданию были скрыты под сугробами. Сигурд с силой толкнул дверь, сбитую кем-то неизвестным из прочных, плохо оструганных, досок, и, после недолгих раздумий, вошёл внутрь. Там было тихо, холодно и темно. Сигурд огляделся и замер, увидев, что на него со стен пристально смотрят суровые и сосредоточенные взгляды людей, облачённых в длинные складчатые одежды. Чуть поодаль он заметил крылатого златокудрого юношу в ярко-синем облачении с алыми рукавами, в медных рыцарских латах и с прямым лучом меча в узкой девичьей руке с длинными пальцами. Сигурд посмотрел наверх и там, в зябкой дымке, заметил изображение женщины с ребёнком на руках. Женщина была молода и прекрасна. Она смотрела на Сигурда с любовью и какой-то едва уловимой тоской в васильковых глазах. Сигурд резко обернулся, услышав шорох лёгких шагов, осторожно ступавших по каменному, выложенному из грубо обработанных плит, полу. И столкнулся лицом к лицу с Сигрид. - Это храм, мой добрый Сигурд. Его построили в самом конце ЭРМ. Тут есть табличка с описанием его истории, - сказала она, выдыхая изо рта влажный, осыпавшийся кристалликами инея, пар. - Его построили в память о тех, кто лежит здесь, в этой горестной земле... Тут были могильники, Сигурд. А в них — люди. - Люди? Но... зачем их нужно было убивать? И ради чего? - В ту эпоху часто убивали, мой добрый Сигурд. Ты ведь помнишь, что это обычно делали те, кто больше всех любил рассуждать о благе для всего рода человеческого, - с грустью в заметно дрогнувшем голосе промолвила Сигрид. - Они выступали под разными знамёнами, часто говорили много хороших и даже разумных слов, но, увы, убивали все одинаково. И те, кто здесь лежит, прямое тому свидетельство. И именно потому здесь стоит этот храм... - И всё равно я не понимаю... Зачем нам, людям Великого Кольца, беречь все эти сооружения? Мы ведь, вроде бы, вполне благополучно пережили времена наивной религиозности и пришли, в конце концов, к счастливым временам подлинно человеческого согласия. И наше осмысление религии ныне совсем иное. То есть мы, конечно, не отрицаем её бездумно и находим немало положительного и важного в религиозных и идеалистических исканиях. И, тем не менее, не ставим религиозное во главе угла и руководствуемся, как будто, вполне разумными установками, - вырвалось у Сигурда. - Кажется, я только сейчас поняла, мой добрый Сигурд, почему в нашу эру Великого Кольца люди всё равно почитают храмы и подобные им места, хотя и давно позабыты многие священные слова и смысл многих культовых обрядов навеки утрачен. Кажется, ещё в ЭРМ кто-то из позабытых мыслителей обмолвился, что всё начинается с фанатичного и кровавого разорения храмов и превращения их в загоны для скота. Да только вот потом рано или поздно появляются загоны для людей. Почти вся эра Разобщённого Мира прошла под этим зловещим знаком. Знаком разорения святилищ и строительства загонов. Их часто разрушали до основания, но на их месте тут же возникали другие святилища или вообще оставался пустырь... Или появлялся загон... а в том загоне - люди, - ответила Сигрид и опустила глаза, чьё светлое злато сделалось печально-тусклым. - Да, Сигрид... Горы трупов за нашими плечами... И это несоизмеримая ни с чем цена. И, боюсь, что и сейчас нам угрожает нечто подобное. Не сломаемся ли мы, не превратимся ли в опьянённых охотой и убийствами зверей? Как встретим мы Чужака? - Я не могу ответить на твой вопрос, мой добрый Сигурд. Впрочем, мы давно уже не дети, ибо пора нашего детства прошла. Будем полагаться на человечность, разум и меру. И если человечество не позабудет о том, то шанс у нас есть. И не только у нас, но и у всего Великого Кольца. Братья не оставят нас! - уверенно ответила Сигрид окрепшим голосом. Потом они молчали в синей тишине храма. Бледный и неверный свет едва пробивался через узкие оконные проёмы наверху, под самым купольным сводом, мастерки расписанном шести и восьмиконечными звёздами, ликами-светилами и летящими трубачами с крыльями за плечами. Сигрид увидела юношу-воина и залюбовалась им. В этой архаичной и удивительно простой настенной росписи было что-то трогательное, искреннее и тёплое. Она не знала, кем был этот юноша и кого защищал его меч. Но одно было безусловным — он стоял на страже покоя матери и малыша, прильнувшего к её груди. Чей-то едва слышный шёпот за спиной заставил Сигурда и Сигрид резко обернуться. В дверном проёме, загораживая собой свет, стоял кто-то и рассматривал их с явным любопытством. Сигурд негромко спросил: - Эй, кто вы? И тогда этот непонятный «кто-то» шагнул вперёд и, сделав ещё шаг, замер на месте. Приглядевшись повнимательнее, Сигурд и Сигрид поняли, что перед ними стоят двое подростков в одинаковых зимних куртках и накидках с поднятыми капюшонами. Один из них, сжимающий в руке что-то похожее на длинный шест, скинул с головы капюшон. И тут Сигурд и Сигрид увидели серьёзное и красивое лицо девочки лет тринадцати-четырнадцати, чьи мягкие янтарно-золотые волосы были заплетены в две толстые косы. Чуть выше её глаз, пылавших пронзительно-чистым изумрудным светом, сиял лёгкий головной обруч, украшенный гравированными ветвями дуба и усеянный микроскопическими блёстками. Сигрид сразу же сравнила её с Ведой Конг в образе вольной и гордой норвежской королевы. «Она совсем как Веда, эта девчушка... Такая же красивая, юная и бесстрашная», - подумала она и приветливо улыбнулась. В ответ на личике девчонки тоже появилась дружеская улыбка. Она подняла руку в приветствии. Её спутник подошёл ближе и тоже сбросил капюшон, открыв узкое, с бледной кожей, лицо темноволосого и кареглазого мальчишки. - Это Эрн, - представила девчонка своего спутника. - А я - Скади. Богиня-охотница! Хранительница этой чащобы и священных рощ! - Приятно вот так, наяву, встретиться с юной богиней! Дерзкой и стремительной. Совсем как северный ветер. Надеюсь, ты будешь гостеприимна к нам, усталым путникам, - добродушно рассмеялась Сигрид, изрядно удивлённая столь поэтичным ответом. Скади хотела что-то сказать, однако вместо неё ответил Эрн. Он строго взглянул на подругу, словно та произнесла некую пустопорожнюю глупость: - За Перевалом Троллей патруль из Малахитового Терема обнаружил разбитую спасательную капсулу. Судя по её состоянию, она долгое время странствовала в открытом космосе. И, вероятно, несколько дней назад прибыла на Землю. Мы попытались отыскать выживших, но поиски пришлось прекратить из-за разыгравшейся метели. И ещё из-за звездолёта Чужаков, появившегося на земной орбите. - Тьма..., - пробормотал про себя Сигурд, вспомнив сон, снившийся ему постоянно. - Убивающая и разумная... - Звездолёт Чужаков? - переспросила Сигрид. - Чужак появился на орбите несколько дней тому назад и подверг бомбардировке приполярные области, - ответила Скади. - Его не сразу удалось засечь, так как корабль был окутан очень необычным и плотным экранирующим полем. Но и оно не спасло его... Сначала звездолёт Чужаков повредили и уже в атмосфере Земли уничтожили огнём орудийных батарей и ракетами. Да, и они смертны! Эрн кивком подтвердил её слова. Потом он долго рассказывал Сигурду и Сигрид обо всём, что произошло на Земле и в Солнечной системе, начиная с момента появления Чужака: о гибели Бастиона на Плутоне, о жестоких бомбардировках юпитерианских лун, о организации Совета Стратегии и Мобилизации и быстрой эвакуации жителей жилых поясов. Иногда Скади дополняла его. День нехотя угасал и бесследно таял в сгущавшихся вечерних сумерках. В неосвещённом помещении стало совсем темно. И тогда Эрн предложил всем поскорее покинуть храм. Но Сигурд и Сигрид на немного задержались там, чтобы попрощаться с фресками. Они ходили от фрески к фреске, разглядывая их в свете ручных фонариков. Крылатый юноша-воин по-прежнему сжимал в руке крестовину меча, а небесная мать нежно оберегала своё небесное дитя. Собравшись, было, уходить, Сигрид нашла кое-что ещё - деревянный крест, тёмный и страшный, с прикреплённым к нему колючим венцом, сплетённым из ржавой, утыканной угрожающе торчащими шипами, проволоки. Не без опаски коснувшись креста пальцами, она ощутила обжигающий холод изуродованного металла и неровную поверхность старого дерева. Потомки, соборяне эры Великого Кольца, сохранили этот скорбный символ, омытый слезами и кровью, дабы всегда помнить о той цене, которая когда-то была заплачена человеком за его восхождение к звёздам. Неподалёку от храма, под высоченной разлапистой елью, утопал в сугробе «кузнечик» - мобильный, идеально подходящий для сверхдальних путешествий, робот-прыгун - ну совсем юркий и проворный Конёк-горбунок, явившийся из волшебной сказки! Эрн набрал на панели-трилистнике «кузнечика» нужную комбинацию, виртуозно щёлкнул клавишами, после чего сказал с явным удовлетворением в голосе: - Где-то через час прибудет винтолёт из Малахитового Терема и доставит вас в безопасное место. Пока же будем ждать его здесь, на поляне! А у нас со Скади ещё много дел и свершений впереди... - А вы? Разве вы не собираетесь возвращаться? - поинтересовалась Сигрид. Впрочем, это решение Скади и Эрна её нисколько не удивило. Судя по возрасту, им совсем немного оставалось до начала Подвигов Геркулеса и они были вполне самостоятельными и ответственными за свои поступки молодыми людьми. - Позже вернёмся, - коротко бросила Скади и, видимо решив сразить чем-то потрясающим только что приобретённых знакомых, продолжила. - Мы ведь Послушники-Следопыты. И в качестве испытания избрали трудное Послушание Паладина. То есть долгий разведывательный рейд к Перевалу Троллей и ещё дальше, прямиком до Звенящих Фьордов, к кромке океанических льдов. Это почти восемь дней пути. Но испытание того стоит. Если справимся, то нас наверняка примут в ряды Ордена Милосердия. - Что это за Орден? - спросил Сигурд. - Видимо, это какая-то очень важная и секретная организация? Неужели мы встретились здесь, в этой чащобе, с рыцарями-паладинами Тёмных Веков? Слова Сигурда, сказанные им не без лёгкой иронии, явно задели Скади, но, тем не менее, она терпеливо ответила: - Ну, какая-то доля и ...
Алексей Ильинов: ... стины есть в ваших словах. Мы очень хотели бы походить на средневековых рыцарей-паладинов. Но только не играть в них, а быть ими на самом деле. Потому и появился в Малахитовом Тереме наш Орден. - Прости, я никоим образом не хотел обидеть ни тебя, ни Эрна, - поспешил загладить свою вину Сигурд. - И мне понятен ваш искренний, рвущийся из самой глубины души, порыв к справедливости, красоте, любви и свету. Если ваше рыцарство — это не игра, но ступень к совершенствованию тела и духа, то это только замечательно. - Это и есть игра, - вмешался в разговор Эрн. - Но это игра, где человек сполна познаёт сам себя. Да, мы играем, но делаем это максимально ответственно и, разумеется, с оглядкой на мудрый опыт наших старших товарищей. Это наша школа. Союз верных друзей. Братство, наконец. Да, братство равных. И ещё подготовка к будущим Подвигам Геркулеса. - И это хорошо! - весело рассмеялась Сигрид. - Надеюсь, что однажды вы пригласите меня к вашему дружескому Круглому Столу. Жду приглашения, о, доблестные паладины! И в знак почтения, подражая далёким предкам, приложила к сердцу ладонь и поклонилась. В заметно потемневшем лесу что-то загудело, засверкало и из-за деревьев горделиво выплыл силуэт винтолёта. Он завис над поляной совсем как огромная сказочная птица, высветив бортовыми прожекторами бледно-жёлтый круг на снегу. Затем мягко, гася огни, опустился в облаке взметённой ввысь тончайшей снежной пудры. Из прозрачной каплевидной кабины винтолёта вышли двое — высокий широкоплечий мужчина в плотной зимней накидке с капюшоном и тоненькая стройная женщина в вязаной шерстяной шапочке и короткой куртке с поднятым воротником. - С возвращением со звёзд, скитальцы! - радушно произнёс незнакомец. Он широко шагнул к Сигурду, разминая озябшие пальцы рук. Под его ногами, обутыми в меховые сапоги, скрипел и проседал снежный наст. - Да, это великое счастье — вернуться... Особенно после того, что пережили мы вдали от дома... Я и Сигрид, - отрывисто сказал Сигурд и обернулся к спасителям-паладинам, которые незаметно отошли к своему «кузнечику» и готовились продолжить экстренно прерванное путешествие. Скади что-то горячо обсуждала с Эрном. Похоже, он с чем-то не соглашался и периодически демонстрировал спутнице карту маршрута. До слуха Сигурда и Сигрид донеслись обрывки слов: «...а вот здесь мы свернём на просеку, затем пересечём две речушки... завтра, ближе к обеду, выйдем к водопадам... Ну как ты не понимаешь, что вот здесь путь можно сократить... Ну смотри же сюда, непонятливый...». - Благодарите наших рыцарей-паладинов. Именно они обнаружили нас и вызвали помощь, - поспешила уточнить Сигрид, обращаясь к пилотам винтолёта. И на её лице, раскрасневшемся от крепкого морозца, появилась благодарная улыбка. - О, Орден — это очень серьёзно! - усмехнулась в ответ незнакомка и озорно хлопнула в ладоши. - Это игра на всю жизнь! А между тем хлёсткий северный ветер очистил небо от облачной пелены, разорвав облака в жалкие клочки и разметав их во все стороны. А на обнажившемся глубоком чёрном фоне заблестели гирлянды звёзд земной зимы. Винтолёт поднялся в морозный, вкусно пахнущий, воздух и взял курс на Малахитовый Терем, оставив внизу, в темноте, странников-паладинов, чей «кузнечик» вскоре грациозно запрыгал, искусно маневрируя между деревьями, к Перевалу Троллей. Сигурд и Сигрид стояли на открытой площадке винтолёта и любовались звёздами. Они соскучились по небу Земли и сейчас, в этот момент, оно казалось им особенно близким и родным. Их новая спутница Томирис живо и очень образно рассказывала им о Малахитовом Тереме - городе-гиганте, скрытом в толще горного хребта, чьи конические вершины тянулись до побережья северного океана и, миновав широкий пролив, переходили в острова Метельного Архипелага. Город спланировали и начали строить ещё в самом конце эры Разобщённого Мира, когда над человечеством нависла угроза глобальной войны. Первоначально он был колоссальным убежищем-ковчегом и хранилищем, но затем, в эру Мирового Воссоединения, его превратили в превосходный, отменно оснащённый техническими новинками, научно-исследовательский комплекс и, параллельно, в испытательную лабораторию. Позднее Малахитовый Терем был значительно перестроен и расширен: в нём появились благоустроенные жилые ярусы и многоквартирные дома-«ульи», равномерно распределённые между остальными городскими районами. Из-за начавшейся Войны и разрушительных ударов Чужаков, прорвавшихся к Земле, население города существенно увеличилось за счёт спешно эвакуировавшихся жителей посёлков и городков Северного Венца. За бортом винтолёта медленно плыли горы, поросшие колкой щетиной лиственных и хвойных лесов. В просторных горных долинах бешено грохотали быстрые речки и блестели зеркала озёр. Одна из таких долин, стиснутая с трёх сторон почти отвесными скальными стенами, была удивительно живописна — на её дно с чудовищной высоты низвергались водопады. Покинутые городки Северного Венца производили тягостное впечатление на тех, кто видел их впервые — тёмные неосвещённые линии улиц, овалы, треугольники и квадраты площадей, запорошенные снегом парки и сады, правильные геометрические фигуры кварталов, едва угадывавшиеся в глухой полутьме. Винтолёт уверенно обогнул одинокий, открытый всем стихиям, скалистый пик, на чьей обветренной вершине темнел контур высокого сооружения, отдалённо похожего на остроконечную башню, где, быть может, вполне мог бы жить могущественный чародей. И вдруг, утратив несуществующую опору, завис над пастью бездонной пропасти, угрожающе дышавшей стужей Коцита, воспетого гением Данте Алигьери. Но всегда голодная бездна так и не осмелилась сожрать летящего смельчака и пропустила его дальше, к гостеприимному дому. Дом был где-то там, в тревожной лиловой мгле. И только необычайно крупные, сродни спелой смородине, зимние звёзды всё также непринуждённо и мирно дарили свой свет спящей Земле
Алексей Ильинов: Орден Милосердия - То есть вы хотите сказать, что мы имеем дело с так называемой замкнутой системой, которая распространилась в космос, перестав быть локальной? Нет, это поразительно! И, тем не менее, как Великое Кольцо могло допустить подобное болезненное отклонение? - Да, в некотором роде мы действительно столкнулись с чем-то из ряда вон выходящим. Корны, как именуют себя сами Чужаки, создали за десятки, а то и сотни тысяч лет эволюции уникальную, жизнеспособную и исключительно замкнутую систему, чья цель, в принципе, вполне ясна — дальнейшее эволюционирование за счёт тех, кого она азартно убивает. То есть хищник улучшает свою породу за счёт растерзанных им жертв. Особенно если эти жертвы — мыслящие существа высшего порядка. Вот что удивляет, прежде всего. Следовательно мы, люди, что-то вроде экспериментального полигона для корнов. То есть нас они уничтожают, но и за счёт нас же хотят перескочить на следующую эволюционную ступень. - Уважаемый секретариат, позвольте внести необходимое уточнение. Итак, более восьмидесяти семи лет назад мы получили короткий, длительностью всего в несколько стандартных минут, обрывок сообщения, некогда посланного по Великому Кольцу неведомым «отправителем». Точнее, этот «отправитель» был когда-то известен, но теперь его попросту нет... физически. В дешифрованном сообщении говорилось о неких «смертоносцах», убивающих всё живое. Там же было и что-то вроде предупреждения, кода наивысшей опасности. Помнится, Совет Звездоплавания долго обсуждал его и принял окончательное решение о начале строительства оборонительных Бастионов. Первый Бастион, как вы помните, был построен пятьдесят лет назад в Поясе Койпера почти одновременно со станциями слежения на Плутоне и Тритоне. И, тем не менее, всё равно было очень трудно поверить в то, что в эру Великого Кольца возможно вторжение откуда-то извне. Разве может разум, достигший запредельной вершины могущества, нести гибель другому, также прошедшему через горнило страданий, разуму? - Но ведь если вы обратитесь к архивам сообщений, принятых когда-либо по Великому Кольцу, то там встречаются данные и о неприятных «исключениях». Пусть они и редки. Вспомните, хотя бы, так называемую «Тризну Гекатонхейров» в планетной системе Фомальгаута. Или малопонятные, расшифрованные лишь отчасти, образы, полученные из области Алголя, где по сведениям Великого Кольца есть обитаемые миры, достигшие высочайшего технического уровня. Разве это не подтверждение факта боевых действий в космосе? - Теперь, особенно после вторжения корнов, несомненно. Хотя ранее подобные теории и прогнозы считались чем-то крамольным. Их, конечно, принимали к рассмотрению, однако сам факт целенаправленного столкновения высокоорганизованных цивилизаций, вышедших в космос, казался ненормальным и даже более того - абсурдным. - Надеюсь, что уважаемый секретариат Совета Стратегии и Мобилизации получил последние данные о корнах, обработанные нашими исследовательскими лабораториями? Нами была проделана очень объёмная, многотрудная и кропотливая работа, не обошедшаяся без открытий и, увы, мрачных сюрпризов. - Да, ещё раз благодарим вас! Конечно же, выявленные вами аномалии — это страшнейшее свидетельство существования инфернальной формы так называемой «жизни». И эта «жизнь» несёт угрозу не только нам, но и всему Великому Кольцу. Достаточно обратиться к весьма своеобразному генетическому коду агрессора или же сложнейшей конструкции его звездолётов, где, в частности, помимо превосходных кибернетических сетей и иной техники широко используются живые ткани и наборы генов, имеющие самое непосредственное отношение к мыслящим созданиям. Таким образом становится понятно, что мы столкнулись с крайне изощрённым и нечувствительным к чужим страданиям разумом «зверобогов», коих, что немаловажно, когда-то почитали наши предки. К ним они обращали свои мольбы и для них же строили храмы и возводили алтари. И покорно проливали моря крови, чтобы избежать их гнева. - То есть вы хотите сказать, что корны используют принцип биоконструктора? Непостижимо! Невозможно! - Именно так! Если на Земле подобные эксперименты были запрещены очень давно, то корны максимально усовершенствовали их. И, вероятно, что и наши гены также должны когда-нибудь занять своё надлежащее место в их «конструкциях»... Какая-то часть человечества будет истреблена, тогда как оставшаяся, самая запуганная, покорившаяся, низведённая до животного состояния, превратится в безропотных прислужников новоявленных «господ»... Таково наше будущее, если разум покинет нас... Гибель и забвение. На экране ТВФ глава Совета Стратегии и Мобилизации, верховный стратег, носивший звучное, восходящее ещё к полузабытым временам кельтской Британии, имя Бран Грене, закончил своё выступление и объявил заседание закрытым. Его речь была одобрительно встречена аудиторией. Сигурд извлёк из треугольного гнезда проектора погасшую пирамидку мнемозаписи и устало прилёг на откидную койку, заложив руки за голову. В тесной каюте, где с трудом размещались два человека, было прохладно и покойно. Лишь из внешнего коридора доносился ровный и почти неслышный гул атмосферных генераторов. Вслушиваясь в тишину, Сигурд думал о том, что с ним и Сигрид случилось за истекшие полгода, переполненные событиями: недели пребывания в Малахитовом Тереме, новые добрые друзья, участие в заседаниях Совета Стратегии и Мобилизации, а также Совета Звездоплавания, изнурительная работа на лунной орбите, где в спешном порядке достраивался Третий Лунный Бастион, оснащённый мощнейшими боевыми импульсными излучателями, ракетными установками и более совершенными системами обнаружения кораблей противника. Теперь новым пристанищем для Сигурда и Сигрид стала могучая крепость-исполин «Яросвет», дрейфовавшая на орбите Земли на высоте более пятидесяти тысяч километров. Это был настоящая, окутанная силовыми полями и защищённая панцирем брони, космическая твердыня, в чьих гудящих недрах кипела жизнь. По лабиринтам переходов, коридоров и тоннелей постоянно курсировали погрузчики и транспортёры. В штабных залах, в окружении мониторов и гемисферных экранов, стратеги разрабатывали и моделировали оборонительные тактики, а также планировали возможные удары и тестировали их с помощью нейровиртуальных имитаторов. У орудийных излучателей денно и нощно дежурили обслуживающие команды комендоров, а в зеленоватые объёмные экраны систем слежения пристально вглядывались зоркие глаза наблюдателей, подключённых к Монсальвату - крепостному кибермозгу, взаимосвязанному со всеми Бастионами в окрестностях Земли и Луны. В причальных доках «Яросвета» терпеливо ожидали своего часа юркие, быстрые и изящные стреловидные корабли-глайдеры, ощетинившиеся иглами излучателей и ракет. Сигурд и Сигрид в совершенстве освоили управление лёгким маневренным глайдером и добровольно вошли в состав Первой Линии Обороны, подчинённой лично верховному стратегу. Состав Линии непрерывно пополнялся новыми, обученными на совесть, пилотами, техниками и операторами-наводчиками. Новички постоянно тренировались на тренажёрах и в открытом космосе. Иногда Сигурд и Сигрид отправлялись в дальнее патрулирование обширнейшего сектора пространства между Землёй и Луной. Их кораблики, подобно причудливым серебристо-лазурным бабочкам, парили над безмятежным земным сиянием и скудной лунной монотонностью, ничуть не изменившейся с того знаменательного момента, когда человек впервые увидел её вблизи. Они мчались над жерлами кратеров, затенёнными цирками, изломами горных хребтов и пыльными морями Луны — всё такими же дикими и необжитыми, что и миллионы лет назад. Несчётное число раз Сигурд и Сигрид созерцали величественный восход серпика Земли над безжизненным горизонтом. И будто заново открывали для себя это, воистину, поразительное зрелище, когда-то в отдалённом прошлом потрясшее их отважных предков. Глайдеры неслись над ночным полушарием Луны, где во тьме прятались мегаполисы и посёлки внутри защитных куполов, промышленные комплексы на дне кратеров и причально-стартовые чаши космопортов. На противоположной стороне, залитой лучами Солнца, Сигурда и Сигрид встречала ослепительная громада Первого Лунного Бастиона, похожая на невообразимого размера «цветок», чей вертикальный десятикилометровый «стебель», составленный из тысяч и тысяч модулей, блоков и отсеков, был увенчан не менее грандиозным «бутоном» размером с целый город. Ещё дальше, почти на границе света и мрака, возвышался колосс Второго Лунного Бастиона. И где-то по ту сторону полуночи достраивался Третий. Его силуэт, оконтуренный редкими огоньками, почти терялся в звёздной беспредельности. Но факел Солнца снова загорался на непрозрачных лицевых щитках гермошлемов пилотов и тогда глайдеры, выпрыгнув из ночи, спешили ему навстречу. Сигурд и Сигрид шагали по гулким плитам корабельной палубы «Яросвета», сжимая в руках массивные шлемы своих скафандров — совсем как рыцари-паладины в доспехах и кольчугах, отправлявшиеся в Крестовый поход на самый край известного мира. Док, залитый неярким бледно-жёлтым светом, был заполнен стрелами глайдеров и патрульных судов, снующими из конца в конец транспортёрами, погрузчиками и людьми — техниками, кибернетиками, рабочими и пилотами. На продолговатом вогнутом настенном экране беспорядочно мелькали изображения: новости единой информационной сети Земли и Солнечной системы, чередовавшиеся с потоком внутренних сообщений. Информацию о столкновении с кораблём корнов близ Ио сменило нерадостное известие о массированной бомбардировке Алой Гавани на Ганимеде и жертвах среди его жителей. Его слушали все вместе, молча, сжимая кулаки. Затем расходились по своим делам. Закрывшись в своей каюте, Сигурд падал на койку и тут же засыпал. Но сны его были тяжёлыми. И всегда одними и теми же — с пеплом, который всё сыпал и сыпал беспрестанно из чужих сгоревших небес. И он, бывший неотъемлемой частью враждебного пейзажа, сливался с этим горьким пеплом. Он сам был этим пеплом. Сигурда вернул из небытия тихий перезвон колокольчиков. Он очнулся и увидел на вспыхнувшем экране ТВФ обаятельное личико своей юной знакомой Скади — богини-охотницы и рыцаря-паладина из Малахитового Терема. Она улыбнулась своей наивной детской улыбкой и спросила: - Я, кажется, случайно разбудила вас? Мне передали, что вы только что вернулись из полёта... - О нет, моя прекрасная госпожа! - бодро отозвался Сигурд. - Ваше появление несказанно меня обрадовало. - Я тоже рада вас видеть. И Сигрид. Сейчас я тоже вижу её. - Конечно же она рада видеть тебя, Скади! Как дела у нашего доблестного рыцаря Эрна? - Нас, таки, приняли в Орден Милосердия! Хотя и несколько запоздало. Ну... тут не обошлось, разумеется, без кое-каких «козней» и «интриг»... Куртуазные игры, одним словом. - Я очень рад за вас, друзья! Надеюсь, что вы, став настоящими рыцарями Ордена Милосердия, будете милосердны к тем, кого нужно поднять из праха. Будьте добры и милосердны к ближним и дальним. Надеюсь, я всё верно сказал? - Да, пожалуй..., - и тут на лице Скади появилась тень тревоги. - Но как быть милосердным к тем, кто убивает тебя? Да, нас учат добру, любви, терпению, состраданию. Твердят о том в Школах. Но Алая Гавань испепелена... Там погибли те, кого я люблю. Как я могу быть милосердной, когда так хочется ненавидеть? - Я понимаю тебя, Скади... Вполне понимаю тебя и твоих товарищей, ибо вы столкнулись с тем, что человечество навсегда изжило в себе. Что я могу вам сказать? И я такое же дитя войны, что и вы. Дитя, взглянувшее в лицо смерти. Порой мне бывает страшно и тогда человек эры Великого Кольца куда-то уходит, а на его месте появляется испуганное двуногое существо, наделённое по какому-то недоразумению способностью мыслить и анализировать. Но этот страх мы, всё же, преодолеваем. Здесь, на «Яросвете», я постоянно вижу это. Да, Скади, мы ненавидим, но это ненависть не животного, готового растерзать кого угодно в кровавые клочья... - Но что если оно снова возобладает в нас, захватит полностью, будто вирус, всё наше существо? Ведь мы ничем не будем тогда отличаться от чужаков-корнов... Хотя и они существа невероятной красоты, а совсем не мифические чудовища-кровососы, наделённые клыками, шипами и перепончатыми крыльями, - вырвалось у Скади. Сигурд вспомнил, когда впервые увидел корна... Точнее, его увидело всё человечество. По информационной сети транслировалось заседание Совета Стратегии и Мобилизации, начавшееся с демонстрации тел погибших агрессоров. Наверняка все ожидали увидеть что-то омерзительно-отталкивающее и безобразное. Но, к величайшему изумлению, под устрашающего вида скафандром обнаружились человекообразные создания с утончёнными чертами лиц небожителей и идеальным телосложением. Одно из них оказалось женщиной, чья манящая красота завораживала. Она смотрела на потрясённых людей невидящими, широко раскрытыми, глазами с тёмно-рубиновыми искорками в потухших зрачках. Она словно манила к себе и сладко шептала: «Приди! И я сдамся на твою милость, о, смельчак...». Но то был губительный зов Медузы Горгоны, обращавшей в камень всех, кто отваживался взглянуть на неё. Другой представленный мёртвый корн был юн и строен. В прошлом подобных ему называли «дьявольски привлекательными». Многие тогда задавались одним и тем же вопросом: «Почему Зло оказалось таким божественно прекрасным?». - Да, Скади, нередко Зло может предстать и в таком вот очаровательно-хищном виде... Вспомни, хотя бы, тех же «белокурых бестий». Этот миф ведь долгое время пестовался людьми, - ответил, собравшись с мыслями, Сигурд. - И даже тогда, когда, как будто, были отправлены в небытие все те, кто во имя этого мифа начал одну из самых кровопролитных войн в человеческой истории. Да и моё ведь имя также имеет, скажем так, некоторое отношение к демоническим «белокурым бестиям»... - Кажется я понимаю, почему... Сигурд-Зейфрид-Зигфрид... Так звали героя-победителя в древнегерманских сагах. Он победил дракона, завладел сокровищем и тем самым навлёк на себя проклятие, впоследствии погубившее его, - заметила Скади. - И никакое сверхчеловеческое могущество не спасло его... И тут, так и не договорив и вспомнив о чём-то сверхважном, о чём забывать непростительно, она воскликнула: - Я приготовила специально для вас с Сигрид запись нашего Орденского действа. Мы организовали его вместе с Наставниками больше месяца назад, в Зале Мистерий. Вы ещё помните его? Впрочем, многое в его облике изменилось... После этих слов личико Скади исчезло на экране ТВФ, а на её месте появился огромный, длинный и слабо освещённый зал с высокими, терявшимися в полумгле, сводами. И вдруг серебристо-голубой свет, появившийся откуда-то сверху, из источника, недоступного взорам, затопил всё вокруг, проникая даже в самые отдалённые и сильно затемнённые уголки. И тут Сигурд (как и невидимая Сигрид) понял, что он видит перед собой сияющие шаровые скопления, туманности, пылевые облака и мириады звёзд... Он узнавал их... Ригель, Вега, Алголь, Фомальгаут, Денеб, Канопус, Антарес, Ахернар... Звёзды то приближались к зрителю, то плавно удалялись назад. Вот мелькнуло и тут же пропало в жемчужной дымке солнце-гигант, вокруг которого вальсировали шарики планет. Умирающее красное солнце и планетка, заключённая в никогда не тающую скорлупу льдов. Планета земного типа с шапками облаков, нетронутыми зелёно-рыжими континентами и аквамариновыми океанами, кружившая рядом с ласковым медово-золотистым светилом. Планетная система Веги, исследованная погибшим «Парусом», пронеслась мимо, дохнув жаром свирепого пламени. «Ведь это же наше Великое Кольцо!», - догадался Сигурд и придвинулся ближе к экрану. Там, в звёздном сиянии, кто-то шёл ему навстречу. А ещё через мгновение он увидел их... Мальчишки и девчонки в просторных летящих одеждах — будто это были не короткие плащи и свободного кроя куртки с нашивками, стилизованными под средневековые гербы, но крылья вольнолюбивых лебедей. А впереди всех шествовала Прекрасная Дама — королева и повелительница сердец... Она... Богиня-охотница и рыцарь-паладин Скади в длиннополом, расшитом причудливыми фосфоресцирующими узорами, платье. На её пушистых волосах, заплетённых в тугие косы, красовался высокий самоцветный венец, а на тонкой девичьей шее золотилось ожерелье. Скади-королева шла и пела. И Сигурд с Сигрид услышали её чудесную песню — простой, но так трогающий душу, напев. И слова поэта, когда-то жившего и страдавшего на Земле. Моя любовь — земля, я с ней сплетён — для пира, Легенду мы поём из звуковых примет. В кошмарных звёздностях, в безмерных безднах мира, В алмазной плотности бессмертного эфира — Сон Жизни, Изумруд, Весна, Зелёный Свет!* Сигурд опять сравнил её с Ведой Конг. Он воскресил в памяти момент из эпического фильма с её участием... Веда, стоящая на носу ладьи-драккара, уходящего в неизведанную, тонущую во тьме, даль. Грозная морская пучина, вздымающая чернильно-чёрные волны под необъятным шатром небесным, усеянном несметными бусинами и жемчужинами звёзд. И лишь одна вольная деталь совсем не вписывалось в историко-художественный антураж — гигантское колесо галактики, раскинувшееся над сумеречным горизонтом. И королева Веда словно растворялась в её царственном сиянии. В чертах Скади действительно было что-то от Веды Конг — та же стать, та же горделивость и дерзкая, подлинно королевская, красота. Она замерла на месте, а звёздная метель принялась кружиться вокруг неё. Казалось, что её великолепное одеяние всё соткано из нитей небесного огня. Скади вытянула перед собой тонкие руки и в её узких раскрытых ладонях ярко вспыхнула серебряная звезда. Она разгоралась всё ярче и ярче, пока не превратилась в косматый, усеянный лесом протуберанцев, огненный шар народившегося только что светила. Из светящегося марева газа и пыли выплыли крошечные шарики-бусины, тотчас же закружившиеся в хороводе, чьи участники были заворожены феерией животворящего огня. Миниатюрная планетная система состояла из планет-гигантов, планет земного типа и неизменного пояса астероидов. Кометы с пышными пламенными хвостами носились в пространстве, едва не сталкиваясь с планетами. Правда, одна из них всё же столкнулась с окраинной планетой, чья атмосфера обычно примерзала зимой к каменистой поверхности, и расколола её на части. Но вот из ладоней Скади выпало что-то похожее на семечко. Оно упало куда-то вниз, в мутно-бурое взлохмаченное пятно туманности, распластавшейся у её ног. Но семечко не погибло и начало потихоньку прорастать, тянуться ввысь, пока не превратилось из полупрозрачного ростка в великанское белое древо с раскидистой кроной. Скади и её верная свита собрались вокруг этого призрачно-нереального древа и, взявшись за руки, запели высокими, чистыми, ещё детскими, голосами: Мой друг, есть радость и любовь, Есть всё, что будет вновь и вновь, Хотя в других сердцах, не в наших. Но, милый брат, и я и ты - Мы только грёзы Красоты, Мы только капли в вечных чашах Неотцветающих цветов, Непогибающих садов.** Похоже Сигурд и Сигрид поняли, наконец, истинный смысл этой Мистерии, где не было высокопарных слов и наигранно-театральных жестов, но лишь звучала неземная музыка, пелись песни, и из первозданной чистоты света рождалось Великое Кольцо. Скади венчала собой всю красоту действа, ибо она, избранная королевой, была ослепительным воплощением Любви земной и Любви вселенской. И Любовь эта озаряла самые тёмные и душные закоулки мироздания. И там, во тьме узилища, Скади-королева дарила надежду отчаявшимся и наделяла новой силой тех, кто в ней больше всего нуждался. Она была щедра, отважна и прелестна. Сигурд и Сигрид видели лица мальчишек и девчонок, рыцарей-паладинов Ордена Милосердия, лучащиеся светлым благородным спокойствием. И каждый из них нёс в надёжном хранилище собственного сердца невесомое семечко могучих деревьев непогибающих садов Вселенной. И драгоценную невесомость этого семечка ощущали в себе двое, взглянувшие однажды в лицо чужой пришлой тьмы... Двое... Сигурд и Сигрид. Вскоре они опять неслись в корабликах-бабочках над беспроглядной ночью обратной стороны Луны. И внизу, под кормой, расстилалась безысходная чернота. Рассвет застал их рядом с достроенным Третьим Лунным Бастионом, что грациозно выплывал из пелены мрака навстречу Солнцу, едва заметно вращаясь вокруг своей оси. Сигурд и Сигрид взвились над Бастионом, озорно маневрируя между ветвистыми мачтами центра связи, зарослями диспетчерских башенок и целыми кварталами наружных модулей, где превалировали кубические, пирамидальные и шаровидные сооружения. Они ныряли из света в тень и обратно. Они влетали в узкие, тускло освещённые, коридоры технического комплекса и через считанные секунды зависали над гигантской, диаметром в сотни метров, причально-стартовой чашей, куда могли свободно садиться и откуда столь же свободно могли взлетать большие корабли. Полюбовавшись со стороны танцем Третьего Лунного Бастиона, Сигурд и Сигрид направили глайдеры за орбиту Луны. Менее чем через два часа стремительного полёта её узенький серпик мерцал вдали. И где-то там, в молчании космоса, высокочувствительные внешние сканеры уловили и обозначили на экранах сгусток угрозы, пульсирующий подобно рою растревоженных насекомых. Он направлялся к Земле — чудовищный, безразмерный, таящий в чреве своём смертоносное, напитанное древним ядом, жало. Сигурд и Сигрид знали, что уже сейчас, в эту самую минуту, во всех отсеках, каютах, залах, галереях, коридорах, тоннелях и шлюзах «Яросвета», «Тэнгри», «Сварога» и Лунных Бастионов гудел призывный набат тревоги - печальный и грозный. Стаи кораблей-глайдеров строились в боевые порядки, хмурые и всегда сосредоточенные комендоры в громоздких сенсорных «доспехах» программировали орудийные и ракетные системы, а в штабных залах, внутри мерцающих сферических карт-голограмм, стратеги заканчивали расчёты и направляли в командные центры последние указания. Но Сигурд почему-то думал о совсем другом... О том, что он порой вспоминал. О тихом снеге земной зимы, что таял в его ладонях. Сигурд и Сигрид смотрели прямо в лицо близящейся тьмы... *Стихотворение Константина Бальмонта **Стихотворение Константина Бальмонта Полёт Гаэтана: Прелюдия Они очнулись. Точнее, вернулись из небытия, совершив несколько гигантских прыжков в непроницаемо-серой неопределённости. Открытые глаза сконцентрировались на молодой клейкой листве, успокаивающе шумящей над головой. Остро, кружа голову, пахло росистым утренним лугом. Это был целый коктейль запахов, где утончённо перемешались душистое разнотравье и прохладная сладкая влага. Где-то вдалеке, на противоположном берегу озерца, куковала в чаще невидимая, также пробудившаяся, кукушка. Он понял, что вернулся. Повернув голову набок, он увидел её — приходящую в себя после завершающей фазы виртуального нейросна с поразительно реалистическими сновидениями. Она заметила его, присела на ложе, потянулась, шумно вдохнула ароматный воздух и рассмеялась: - Ну, как на сей раз тебе спалось, о, мой повелитель? Надеюсь, что теперь то уж ты точно готов покорять звёзды... Он зевнул, раз-другой моргнул, спустил босые ноги вниз, прямо в мокрую траву, после чего выдохнул: - Я помню, Медея... Тьма и свет. И мы по ту сторону тьмы. Только мы и звёзды... - Значит, можно тебе доверять, о, мой повелитель! - она лукаво улыбнулась в ответ. - Мы и звёзды. И вся Вселенная, бережно обнимающая нас... Совсем как любящая мать. Эон помнил, что через несколько дней он проведёт «Гаэтан» по зыбкой кромке времени и пространства к Сапфировой Звезде Скитальцев. И она, Медея, будет рядом с ним. Как никогда серьёзная, далёкая от своих прелестных картин и полностью погружённая в работу. Парсеки будут проносится мимо них и исчезать в пасмурной мути, видимой разве что на гемисферных экранах и плоских мониторах Зала Навигаторов. Он заметно поёжился от резкого озноба, быстро-быстро пробежавшего по спине. Хотя Эон знал, что это раннее утро с запахами трав и кукованием кукушки весьма условное, ибо было оно неземным. Высоко над ним, за розоватым туманом и, ещё дальше, за толстыми панелями-сотами купола, чуждо мерцали звёзды и лютовал жестокий холод. Эон и Медея всё ещё находились на Плутоне, в ЭкоСфере, где искусно воссозданный климат, температурный режим и ландшафт ничуть не отличались от земных аналогов. Здесь, на этом островке Земли, всегда царили весна и лето. Овальные купола, полушария и пирамиды ЭкоСферы, связанные галереями и переходами в единую систему, тонули в сумраке, где не было ничего, кроме скал и ледников. Даже никогда негреющее плутонианское солнце изредка, скорее из жалости, бросало сюда свой полумёртвый лучик. - Знаешь, я всё пытаюсь понять, почему Сигурду снился всё один и тот же сон, - промолвила Медея. - Пейзаж, населённый мертвецами... Мне он напомнил галлюцинации и кошмары живописцев эры Тёмных Веков. И снег. Весь из пепла и гари снег... И какое-то гнетущее чувство, где есть только одиночество и отчаяние. И ничего больше... - Да, в этой матричной нейрореконструкции удалось сохранить самое важное. Впрочем, именно потому я и заказал её заранее в Академии Горя и Радости, дабы воочию увидеть действие Способностей Прямого Луча в ту эпоху. Ведь Сигурду удалось каким-то непостижимым образом проявить их, - ответил Эон и на миг задумался, после чего продолжил, тщательно подбирая нужные слова. - Это более чем объясняет слияние его разума, находящегося в полубессознательном состоянии, буквально на грани, с отблеском угасающего разума чужака-корна. Скорее всего это случилось тогда, когда спасательная капсула оказалась внутри его погибшего корабля, умиравшего подобно живому, мыслящему существу... Да и корабли корнов — это, по сути, средоточие страданий всех тех, кого бессмысленно погубили, чьей болью наслаждались. - Но как мы преодолели эту боль, Эон? Ведь Звёздная Война осталась где-то в прошлом и раны её, как будто, затянулись... Конечно, остались и шрамы... Ведь был полёт «Ноогена», были рискованные экспедиции в материнские миры корнов и совсем неслучайный контакт с Непрощёными. Ты помнишь планету Тт'ча, где разведывательная миссия командоров Ройга и Аххата нашла Усыпальницу Властителей и услышала Неуслышанную Молитву Безвестного? Ты помнишь её налитое кровью небо и два полуслепых остывающих солнца в зените? Когда-то планету Тт'ча Медея изобразила на своей самой лучшей, наверное, картине, написанной в вызывающей манере поздних сюрреалистов эры Разобщённого Мира с элементами сдержанного пастельного стиля мастеров раннего Ренессанса. Её она рисовала во время экспедиции в Пояс Койпера, где был открыт крупный планетоид Ганзир — комок изо льда, снега и камня с намёком на атмосферу. Медея тщательно выписала на переднем план две высокие, крепкого сложения, фигуры в высокотемпературных, с множеством деталей и сочленений, скафандрах. Особенно удачно она передала ювелирными мазками лица — молодые, чистые, с огромными ясными глазами. Но то были лица не юношей, но уже испытанных и закалённых в странствиях космических мужей, ступивших на прокажённую почву далёкого мира, где они нашли следы древнейшей трагедии. А была ли боль, так встревожившая Медею? Была и боль, было и отчаяние, была и ненависть. Однако Земля, терзаемая недругом, прошла через эти испытания. И Орден Милосердия, начавшийся всего лишь как игра, стал одним из тех испытаний. Его участники, гордо именовавшие себя рыцарями-паладинами, впоследствии привнесли принципы этой, безусловно, доброй и мудрой игры в идею будущего Совета Милосердия, сменившего Совет Стратегии и Мобилизации. В самом Эоне была частица этого рыцарства, возникшего в ту пору, когда перед всем родом человеческим стоял выбор — либо смириться и принять свою скорбную участь как должное, либо осмелиться взглянуть в лицо сильного оружием, но не духом, чужака. И он, род человеческий, выбрал последнее, хотя это решение далось ему как никогда тяжело. И поверженный Зверь был низвергнут в пропасть, откуда он ранее явился... - Просто мы остались людьми, моя добрая Медея. Людьми эры Великого Кольца... Людьми из плоти и крови, - решился ответить Эон, будучи твёрдо уверен в правильности сказанных слов. - Мы ведь приняли бой не только ради себя, но и за всё Великое Кольцо. И никак не могли иначе. Никак! Просто мы, люди, стали старше, Медея. И многое поняли... Она приняла его слова и благодарно вложила его тёплую ладонь в свою. Так они и стояли некоторое время, вслушиваясь в утренние звуки. Ветерок гнал волны на озерце и теребил листья на деревьях. В ветвях весело щебетали пернатые малыши и снова закуковала, заторопилась, неугомонная кукушка. А прямо под ногами, в бархатной травяной зелени, желтели пушистые головки майских одуванчиков. И совсем рядом, за пределами цветущей ЭкоСферы, всё будто замерло в ожидании Чуда. Все ожидали его с каким-то, поистине, детским нетерпением. Где-то там, высоко на орбите Харона, в исполинской причальной чаше, в окружении изогнутых лепестков фиксаторов, дремал «Гаэтан», наделённый красотой, грацией и силой вознесённого к небесам духа древних готических соборов. Его бортовые огни пока были погашены. Там, над блёкло-бурой с тёмными пятнами поверхностью соседа неулыбчивого Плутона, должен был начаться Полёт Гаэтана - Прямой Луч, протянувшийся отсюда, с окраины человеческой Ойкумены, к далёкому и манящему светильнику Сапфировой Звезды. Они молчали в золотисто-розовом сиянии разгорающегося плутонианского утра, Эон и Медея. Над успокоившейся гладью озера вставало солнце, пусть и рукотворное, пусть и всего лишь имитирующее ласковый земной свет. И, всё-таки, это было утреннее солнце. Над водой пронеслась стрекоза и пропала в зарослях прибрежных камышей. Невидимая рыба, плеснув хвостом, ушла в глубину... Занемевшие крылья стряхивали с себя жалкие, расползающиеся подобно гнилой ветоши, обрывки убегающей ночной мглы... ...
Алексей Ильинов: ... И всё повторялось снова и снова. Крылья свободно раскрывались и взмывали ввысь, прямо под купол небесный, откуда вся безбрежность Вселенной была видна как на ладони. г. Воронеж, декабрь 2009 г. от Р.Х. Алексей ИЛЬИНОВ
Алексей Ильинов: *КОЛЫБЕЛЬНАЯ ДЛЯ МОТЫЛЬКА* Вся мысль моя - тоска по тайне звёздной... Вся жизнь моя - стояние над бездной... Юргис БАЛТРУШАЙТИС Небо - это душа звёздной системы, а она его тело. Фридрих фон Харденберг (НОВАЛИС) Ясеневый Приют Я хорошо помню тот упоительно-прохладный, весь изукрашенный тончайшими солнечными кружевами день в конце октября, когда Маленький Следопыт задал мне вопрос, который, было, поверг меня в некоторое смятение: - Пожалуйста, расскажите мне о Джатта и «Сольвейг»... - Малыш, а почему ты задал мне этот вопрос? - полюбопытствовал я. Но Маленький Следопыт ответил не сразу. Он долго и пристально смотрел на неподвижную тёмную озёрную воду, щедро усеянную огненно-рыжей палой листвой. Потом перевёл взгляд на меня и, решившись, произнёс: - Я давно хотел вас спросить. Да только боязно было... А вдруг вы рассердитесь и не захотите рассказывать? Помню, что тогда я улыбнулся и ответил: - Конечно, я расскажу тебе о «Сольвейг»... и о Джатта, которые называли себя Благословенными... И о Мотыльке. Да, я рассказал Маленькому Следопыту о Благословенных... и о моём далёком и навсегда потерянном Мотыльке, чей Огонь угас и безглазая зимняя мгла Тундры поглотила его. А вместе ним и меня. В Ясеневом Приюте я поселился в сентябре, спустя два года после возвращения с Эойя-Аайи-Джатта - Обители Благословенных. Всё это время мне очень хотелось забыться и излечиться от нестерпимой боли, что никак не хотела отпускать меня. Бесконечно-бессмысленно тянулись дни и месяцы, а боль не отступала и продолжала изобретательно терзать моё внутреннее существо. Я просыпался с ней и с ней же засыпал. Я почти свыкся со своей болью. Я закрывал глаза и начинал падать в отверстую пасть бездны, дна которой не видел. Я падал, падал и падал, крича то ли то страха, то ли от боли. Нечто или некто, жившее в бездне, пожирало меня, но потом, насытившись, исторгало наружу. Я не страшился физической смерти, но внутренняя пытка вконец лишила меня сил. Ясеневый Приют я выбрал наугад, ибо мне просто хотелось убежать. Прежде всего от самого себя. Помимо меня, в Приюте проживало ещё пятнадцать человек, но мы редко виделись друг с другом. Я жил в маленьком дощатом домике, чьи квадратные окна глядели на молчаливое озеро. Всего в нескольких шагах от моего жилища начинался сонный лиственный лес, где в изобилии произрастали дикая лещина, клён и шиповник. Быт мой был прост и неприхотлив: два деревянных стульчика, старенький стол с тусклой исцарапанной столешницей, некрашеный шкафчик для вещей и жёсткая кровать с тонким матрасом, застеленная шерстяным одеялом. На дворе был ещё крохотный, сложенный из камней, открытый очаг, где я обычно готовил нехитрую еду. Я запекал на раскалённых углях только что пойманных окуньков или же варил духмяную уху, а потом наслаждался трапезой прямо у кромки воды, слушая успокаивающий плеск набегавших волн. Раз в неделю я отправлялся за необходимыми мне припасами в Приют. Ранним осенним утром, когда озеро было затянуто холодным седым туманом, я уходил по его обрывистому берегу всё дальше и дальше от своего нынешнего пристанища. И каждое такое путешествие иногда преподносило мне сюрпризы. Однажды я обнаружил затопленную лодку, едва заметную из-за затянувшей её бледно-зелёной ряски. В её остове поселились совсем маленькие, не больше детского мизинчика, серебристые рыбки. Почувствовав присутствие чужака, они испуганно метнулись в разные стороны. А в другой раз мне посчастливилось увидеть лебедя, чья сияющая белизна и горделивая стать очаровывали. Он взмыл с озёрной глади высоко в небо, прямо под низкие кудлатые облака, переполненные дождевой влагой. И, печально протрубив, устремился на мглистый север. Хранители Приюта рассказывали, что лебеди крайне редкие в этих краях гости. Так что мне, выходит, очень даже крупно повезло в тот день. Ясеневый Приют был тихим островком среди бескрайних задумчивых лесов и неисчислимых озёр, чья вода была девственно-прозрачной и целебной не только для тела, но и души. Всё здесь дышало величием, простотой и покоем. В стародавние времена в этих глухих местах поселились монахи-отшельники, трудолюбивые и набожные люди. Они основали монастырь, от которого ныне сохранилась суровая приземистая церквушка с невысокой колоколенкой, низенькие, затерявшиеся среди берёз и зарослей орешника, скиты и массивные каменные кресты, украшенные замысловатой резьбой и витиеватыми, трудно различимыми, письменами. Ясеневый Приют, появившийся спустя многие века, объединил традиции заповедной старины и стремительной современности. Из внешнего мира сюда, в первозданную лесную глушь, приезжали те, кто хотел найти себя и обрести желанный покой. Кое-кто из них оставался здесь на долгие годы. Обычно в Ясеневом Приюте жило немногим более двух десятков человек, включая приютских Хранителей. Я брал продукты и прочие нужные мне вещи у немногословного и всегда угрюмого Лешака. О нём я знал совсем немного: экс-звездолётчик и одарённый художник-реставратор, а ныне Хранитель Ясеневого Приюта и собиратель местных легенд и преданий. Лешак встречал меня как самого обычного, не отягощённого никакими заслугами, человека. Его совсем не интересовала моя жизнь, хотя на мои вопросы он отвечал вполне терпеливо. Он добросовестно выдавал мне крупу, соль, галеты, пакеты с сушёными овощами и вялеными жгутиками мяса, рыболовные снасти и кое-какие лекарства. Я благодарил Лешака и аккуратно укладывал его дары в рюкзак. Он бурчал в ответ: «Хорошо. Жду через неделю». И тут же исчезал за дверью. Я же шёл во внутренний дворик Приюта, где в лужах отражалось неяркое и слегка близорукое солнце северной осени. Иногда даже заставал там кого-то из приютских жильцов. Кое-кого из них я знал и раньше, а с кем-то познакомился уже здесь. Однако разговаривали мы друг с другом исключительно редко, да и то на отвлечённые и совсем уж несерьёзные темы. Впрочем, никого из нас особо и не тянуло на продолжительные беседы, ибо в Приюте более всего ценился покой. Дома я выгружал содержимое рюкзака и тотчас же отправлялся рыбачить или просто бродить по окрестным лесам. Я любил уходить далеко вглубь леса, где не было ничего, кроме огромных вековых деревьев и какой-то особенной, звенящей, тишины. Бывало, что на лодке я уплывал на один из лесистых островков в центре озера и ночевал там среди замшелых камней на ложе из сухой листвы и веток. Я ловил рыбу, в основном окуньков и лещей, кипятил чай на костерке и наслаждался одиночеством. Особенно прекрасными были царственно спокойные вечера, когда вокруг неторопливо гасли краски дня и тягучий, состоящий из терпко-пряных запахов, холод осенней ночи вступал в свои законные права. Но однажды моё отшельничество было всё-таки нарушено, когда я познакомился с Маленьким Следопытом. Он приплыл прямо ко мне на самодельном плоту и, ловко орудуя большущим веслом, причалил к берегу. Его неожиданный визит, конечно же, удивил меня. Маленький Следопыт спрыгнул с плота на скользкие прибрежные камни и вдруг, к своему немалому удивлению, обнаружил моё присутствие. Он осторожно приблизился к месту моей ночёвки. Меня он заметил не сразу, а только после того, как обогнул гигантский валун, под которым я расположился с удилищем. Так мы с ним и познакомились. На вид Маленькому Следопыту было не больше двенадцати лет. У него были удивительные ярко-синие глаза и русые, спадавшие на плечи, мягкие волосы. Он был гибок, подвижен и любознателен, как, впрочем, все нормальные дети. Мы сразу же нашли с ним общий язык. Маленький Следопыт рассказывал мне о своих путешествиях, о дедушке, знаменитом проектировщике звездолётов, о родителях, работающих сейчас где-то на спутниках Урана. А ещё о том, как он замечательно рыбачит на Чёрном Озере, о чьём существовании знают немногие избранные. Вскоре мы подружились с Маленьким Следопытом. Он приплывал ко мне на своём плоту почти каждый день. Я угощал его ухой и душистым чаем с галетами, а он приносил мне то вкусное варенье из лесной земляники или голубики, то связку сушёных грибов или же румяные домашние пирожки с капустной и черничной начинкой. Мы болтали с ним о чём угодно — о тайнах окружавшего нас леса, о хитрых зубастых щуках, о секретах рыбалки, о летающих на расписных бубнах шаманах Севера, о чужих планетах и могучих внеземных цивилизациях. Маленький Следопыт часто расспрашивал меня о космосе, о звездолётах и звездолётчиках. Я подробно объяснял ему устройство звездолётов-«прыгунов» и рассказывал о том, как они перемещаются в гиперпространстве. Я в красках описывал ему промороженные до последнего камешка пустыни и ледники Плутона, тёплые марсианские моря, кипящую преисподнюю Ио, оглушительный рёв циклопической бури на Нептуне и бушующие океаны огня и лавы на вулканических планетах близ звезды Канопус. - Неужели там нет ни одной пригодной для колонизации планеты? - сокрушался Маленький Следопыт, огорчённый моим рассказом о исследованиях в системе Канопуса. - Нет, почему же... Есть и пригодные. Аж целых три планеты, - утешал его я. - Одна из них, Гюзаль, освоена и заселена. А на орбите другой, Брихаспати, почти закончен монтаж постоянного гиперпространственного портала. Ну а нет так давно высокоразвитая цивилизация Шоэ, более известная как «Зеркальщики», по рекомендации Собора Миров направила туда своих дипломатов. Маленький Следопыт обычно слушал мои рассказы, подперев кулачком подбородок. Его большие озорные глазёнки блестели. Иногда он, волнуясь, обрывал мой рассказ и восхищённо восклицал: «Красота! Вот здорово!». О Чёрном Озере Маленький Следопыт поведал мне через несколько дней после нашего с ним знакомства. - А вы были когда-нибудь на нашем Чёрном Озере? - Нет, не довелось пока. А что, оно действительно чёрное? - Ага... Дна совсем не видно. И рыбалка там хорошая. Он обещал мне непременно показать его, ибо, по его словам, там водятся «воот такущие карпы!». Я, разумеется, стал с нетерпением ждать, когда он исполнит своё обещание. И вскоре он исполнил его. В хмурое осеннее утро я и Маленький Следопыт погрузили в лодку рыболовные снасти, палатку и съестные припасы. Мы тяжело отчалили от берега и тут же очутились в белёсой туманной мгле, где привычные, как будто, вещи утратили свои неизменные очертания. Бесконечно долго мы плыли вслепую, имея весьма смутное представление о дальнейшем маршруте. И вдруг Маленький Следопыт засмеялся и указал на что-то угрожающе чёрное и бесформенное впереди: - Да вот же оно... Дерево Злых Чародеев! И тут я увидел, как из тумана появилось нечто, действительно похожее на гротескный силуэт эдакого «злого волшебника». Это было огромное, изувеченное сверхъестественными силами, дерево, совершенно лишённое какой-либо листвы и возвышавшееся над грязно-мутной илистой водой. В нём было что-то устрашающее. Наверняка наши предки обходили такие вот природные аномалии стороной или же приносили им жертвы, чтобы умилостивить недобрых духов, обитавших в них. Благополучно миновав Дерево Злых Чародеев, мы неспешно вплыли в узкую речушку, заросшую высоким, выше человеческого роста, камышом. Наше путешествие по ней было похоже на волшебную историю. Над нами нависли руки-ветви древесных гигантов, что прятались в тумане. Мы плыли в вязкой, словно кисель, тишине, которую не мог потревожить даже размеренно-ленивый плеск наших вёсел. С сырых ветвей капала вода и звук каждой упавшей капли звучал подобно раскатистому грому. Кааап... пауза... кааап... пауза... каааппп... И снова тишина. Хрупкая и прозрачная, словно ломкая льдинка, плавящаяся на мартовском солнцепёке. Внезапно всё закончилось. Однообразно-тоскливая хмурь резко сменилась янтарно-белым сиянием солнца, что величаво выплывало из-за сырого туманного горизонта. Зрелище, открывшееся нам, потрясало своей непередаваемо-естественной красотой. Вода в Чёрном Озере была и вправду смолисто-чёрной и напоминала густую тушь. В ней плавали устрашающего вида коряги и островки опавшей листвы. Озеро окаймляла исполинская стена нехоженого леса, жарко пылавшего золотом и багрянцем вперемежку с оранжевыми и крупными рыжими пятнами. А над ним и над нами, высоко-высоко, раскинулся синий небесный купол, почти очистившийся от облачной рвани. Маленький Следопыт, потрясённый так же, как и я, вскочил, взмахнул руками и весело прокричал: - Огого! Угугу! Эгегей! Лодка так и закачалась и слегка накренилась на правый борт. Я выровнял её и засмеялся. - Эй! Эдак мы и в воду плюхнемся. И тогда — прости-прощай рыбалка! - Нет, ни за что! Место для рыбалки мы нашли сразу же — небольшую полуовальную полянку, окружённую роскошными клёнами и пушистыми малышами-ёлочками. Там мы и расположись. День выдался чудесный, незабываемо-яркий, и только под вечер заплакал кратковременный дождичек. Но он ничуть не повредил нам. А когда стало совсем темно и небо от края до края усеяли крупные немигающие звёзды, мы начали пировать. Уха удалась на славу! Наваристая, ароматная, сладкая, с цельной рыбиной на одну порцию! Мы с аппетитом ели уху, пили обжигающий чай из чабреца, мяты и зверобоя, заедая его хлебцами, предварительно поджаренными на огне. Маленький Следопыт смотрел на пляшущие язычки пламени и улыбался, прихлёбывая крепкий отвар из громадной, чёрной от копоти, кружки. Детское счастье его было самым неподкупным, правдивым и сердечным. После ужина я предложил помыть посуду. Маленький Следопыт отнёсся к поручению очень ответственно. Мы старательно мыли грязные, липкие от жира, миски и кружки в горячей воде, согретой над костром в чумазом закопчённом котелке. Самом обыкновенном котелке, ничуть не изменившемся за многие столетия. Немного уставшие, мы отдыхали перед костром, куда я подбросил ещё сухих сосновых веток. Мы были далеки от беспокойства внешнего мира, покинутого нами ещё сегодня. Здесь, у Чёрного Озера, мы окончательно слились с осенней первобытностью. Мы были одновременно и Чёрным Озером, и спящим ночным лесом, и дымным костерком, и самой осенью — вечной и святой. И именно тогда Маленький Следопыт попросил меня: - Пожалуйста, расскажите мне о Джатта и «Сольвейг»...
Алексей Ильинов: Обитель Благословенных О чём же рассказать тебе, малыш? О том, как наш «Сольвейг» преодолел тернии космоса и оказался на другом краю Галактики? О том, как мы открыли чудесный мир вечно юных небожителей и узнали чудовищную цену их юности? Я расскажу тебе обо всём этом, Маленький Следопыт. Я обязательно расскажу тебе о моём Мотыльке... В середине земного лета, в год семьсот тридцать второй после начала грандиозной и полной открытий Эры Галаксии, человечество впервые узнало о Обители Благословенных — Эойя-Аайи-Джатта. Человек, чьим домом стали иные, недоступные когда-то в прошлом, звёздные системы нашей Галактики, восторженно воспринял эту весть. В галактический Собор Миров должна была войти ещё одна цивилизация — обретшая мудрость, повзрослевшая и сумевшая отыскать верную дорогу в не знающем жалости мраке пространства и времени. Когда-то таким же было и само человечество, чьи посланники обнаружили в системе чужой изумрудной звезды Свиток с многоуровневым и многовариантным шифром. Но секрет его разгадали лишь через несколько лет после того, как он был доставлен на Землю. О истинном назначении Свитка спорили величайшие земные мудрецы — лингвисты и знатоки забытых языков Земли и иных миров, физики и метафизики, историки и футурологи, математики и теологи, традиционалисты и кибернетики, повелевающие электронными сетями. Кто-то считал, что это артефакт-реквием, принадлежавший погибшей безвестной расе. Другие желали видеть в нём запредельно сложный Космический Компьютер, созданный столь же безымянным Создателем. Но были и те, кто считал Свиток Посланием. Сторонники этой версии нашли ключевой код-«приглашение», оказавшийся музыкально-световой фугой. И тогда Свиток развернулся и открыл своё содержимое — неисчерпаемое хранилище знаний о Соборе Миров, куда входили цивилизации нашей Галактики, коим не было числа. Среди них были цивилизации древнейшие, умудрённые опытом неисчислимых космических эр, а были и совсем молодые, уже осознавшие свою зрелость. Вся Галактика была удивительным Собором, где торжествовали разум, красота, гармония, музыка и равновесие. И такими же Соборами Миров были и другие звёздные острова, рассеянные неведомым Сеятелем по всей Вселенной. Вся Галактика Галактик - Метагалактика пульсировала и жила. Бурлящая, ведущая сражение с энтропией, Жизнь заполняла буквально каждую её клеточку. Однако были и те, кто видел в ней угрозу для себя. В Свитке сообщалось о мирах, чей разум был отравлен ненавистью, безмерной жестокостью и жаждой неограниченного господства. Самым страшным было то, что они почти всегда стремились распространить своё влияние на соседние цивилизации. Те из них, кто пытался сопротивляться, или погибал, или же безропотно подчинялся воле более сильного и ненасытного агрессора. И всё же это были единичные и, несомненно, поучительные случаи. Исцелить такие несчастные миры было особенно трудно, ибо вся их недужная сущность сопротивлялась врачеванию. Человечество входило в Собор Миров подобно цветущему, устремлённому к знаниям и невероятным открытиям, юноше, получившему в дар весь огромный мир, где всё, даже скрытые от глаз мелочи, удивляет его. И любознательность этого юноши сумели оценить по достоинству. Он нашёл друзей — сверстников и премудрых наставников. Они понимали и принимали все его успехи и невзгоды. Они бескорыстно делились своим опытом и постепенно раскрывали перед юношей-человечеством всё новые и новые горизонты познания. Теперь вся Вселенная стала доступной для него. Он мог преодолевать немыслимые дотоле расстояния и любовно обустраивать негостеприимные планеты, зажигать солнца в беспросветно-тёмных областях космоса и спасать погибающие миры. Эойя-Аайи-Джатта, Благословенные, обнаружили свой Свиток также вдали от родины. Они разгадали его код-«приглашение» - причём намного быстрее, чем человечество - и отправили ответ, где певучее слово, чарующая музыка и утончённо-эстетические зрительные образы переплелись в невообразимой красоты узоры. Цивилизация-поэт рассказывала о том, как она поднялась из пропасти отчаяния к звёздам и там услышала зов живого космоса. Теперь она приглашала братьев и друзей в свою Обитель. Первой сообщение от Джатта приняла станция внешнего контроля, наблюдения и анализа, запущенная в космос колонистами-землянами, чья колония почти два века благоденствовала на седьмой планете в системе Кормчей Звезды, жаркого голубого солнца-колосса. Высокочувствительные приёмники станции уловили его, нейроны электронного трудяги-мозга зафиксировали, обработали и перенаправили к приёмникам других станций. И далее, от звезды к звезде, оно добралось и до Земли. Так человечество услышало Песнь Благословенных и приняло их Приглашение. Совсем скоро в бортовые навигационные компьютеры звездолёта-«прыгуна» класса «Тримурти» были введены координаты системы Эойя-Аайи-Джатта. Звездолёт носил романтическое название «Сольвейг», что в переводе с языка отважных воителей-северян древней Земли означало «Солнечный Путь». Теперь их потомки плыли на сверхмощных драккарах и каравеллах по галактическим океанам. Меня включили в экипаж звездолёта, состоявший из тридцати пяти человек, по рекомендации Большого Ареопага, куда входили координаторы-прогнозисты и координаторы-логики из всех основных Советов Земли, включая Советы Ближнего и Дальнего Космоса. Мои успехи в области ксенопсихологии были внимательно проанализированы и, после недолгой дискуссии, признаны как особо успешные. Я детально рассказывал о том, как установил контакт с последними представителями почти угасшей расы Айтайи в пирамидальном объекте «Э-Кур», что был найден рядом с зоной пограничных маяков Солнечной системы. Затем я представил отчёт о своей трёхгодичной работе на планете Хайдаррен и её четвёртом спутнике, куда я был направлен в составе Второй этнографической экспедиции Херби Рейе Моббуту. В итоге моя кандидатура была сразу же поддержана Верховным Координатором Ареопага Гвеннвифар хайд Брей, статной и властной особой, обладавшей, воистину, рыцарской выдержкой и стальным характером. Изящный и могучий «Сольвейг», облачённый в изумрудно-голубую энергетическую мантию, восторженно и незабываемо стартовал с земной орбиты. Удалившись на более чем полтора миллиона стандарт-миль от Земли, он нырнул в пучину гиперпространства, оставив после себя лишь молчание звёзд. Ведущие лидер-навигаторы нашей Миссии Ясмина Койр, Айре Греллах и Айгуль Риони работали внутри навигационной биокиберсферы, где их тела, помещённые в специальные ложа-коконы, были подключены к «Урд», «Верданди» и «Скульд» - системе кибер-оракулов и кибер-навигаторов. Они вели непрерывный мысленный и речевой диалог с «альвами» - полностью виртуальными существами, управлявшими кораблём. Кроме того лидер-навигаторы контролировали их, ибо «альвы», так похожие на детей, могли позволить себе очень даже недетские «шалости». Впрочем, на сей раз они были спокойны и сосредоточены на деле. Напротив, они гордились возложенными на них обязанностями. Так, любимец Айгуль, шустрый и задиристый «альв» по имени «Забияка», предложил ей свой вариант выхода из гиперпространства, более чем рискованный и капитально отличный от остальных. Но его «собратья» шумно запротестовали, ибо они были уверены, что именно их версии наиболее оптимальные. И, тем не менее, именно вариант «Забияки» был принят к рассмотрению и оказался самым результативным. Кибер-оракулы скрупулёзно просчитали все его возможные плюсы и минусы и окончательно одобрили. Молодое смеющееся солнце Эойя-Аайи-Джатта встретило нас незабываемым золотисто-медовым сиянием. Оно значительно превосходило по размеру наше земное светило. Это было солнце вечной весны — ласковое, доброе, тёплое. Вся наша Миссия — всего тридцать пять человек — поднялась на открытую, защищённую энергетически-атмосферным куполом, обзорную площадку «Сольвейг» и оттуда созерцала великолепие новооткрытого мира. Вокруг весеннего солнца Благословенных кружились пятнадцать планет. На трёх из них была атмосфера, пригодная для жизни. Окраинные планеты были темны и чужды для какого-либо света. Зато в планетной системе, представшей нашему взору, нашлись четыре газовых гиганта с более чем пятьюдесятью спутниками. Джатта-Благословенные обнаружили «Сольвейг» спустя несколько дней после нашего появления из гиперпространства. Их лёгкие корабли, похожие на огненных птиц-фениксов, встретили нас у безжизненной десятой планеты, над истерзанной льдисто-каменистой поверхностью которой свирепствовали ураганы. На корабельных сферических экранах мы увидели фигуры высоких и стройных существ, несомненно похожих на людей. Они были грациозны и совершенны. Даже более совершенны чем мы, хомо универсалис. Конечно, вид человеческий также претерпел некоторые благие изменения с начала Эры Галаксии, но в Джатта было что-то такое, отчего становилось совсем не по себе. «Они так похожи на юных, не знающих что такое старость, богов... Счастливцы, о счастливцы!», - сказала тогда руководитель Миссии, ксеноэтнолог, полномочный Посол Земли и Миссионер Собора Миров Браннвен тай Руа. Да, она была права! Джатта были щедро вознаграждены высшими силами. «Счастливые любимцы богов!», - так сказали бы о них наши предки. «О, нет! Это сами боги!», - наверняка возразил бы кто-нибудь из них. Материнская планета, Обитель Благословенных, называлась Джаттанайянаттакка. Гигантская, бирюзово-сине-лиловая с редкими пятнами нежной майской зелени и шафрана, окутанная толстой и густой, точно взбитые сливки, атмосферой. Расторопный биолог «Сольвейг», проведший подробнейший биохимический анализ воздуха, заметил, что он опьяняет и кружит голову — совсем как терпкое и хорошо выдержанное виноградное вино. Ещё у Джаттанайянаттакки было пять лун с плотной и, на первый взгляд, непроницаемой атмосферой. Возможно, они были преображены и населены, но это было не совсем ясно из-за сильнейшей облачности. «Сольвейг» лёг в дрейф на орбите планеты, а вниз, на её поверхность, спустились «скарабеи» - комфортные пассажирские шлюпы. Впрочем, в случае непредвиденных обстоятельств они вполне могли стать и настоящими полноценными кораблями, чьи технические характеристики были почти приближены к параметрам небольших, предназначенных для полётов в пределах планетных систем, рейдеров. Шлюпы, сопровождаемые кораблями Джатта, сели на обширную заснеженную равнину в северном полушарии планеты рядом с огромным поселением в форме спирали, где чрезмерно затейливая и изысканная архитектура гармонично сочеталась с окружающими ландшафтами. Это был изумительный пример тщательно продуманного не только сосуществования, но и взаимопроникновения экосферы и техносферы. И подобных примеров на Джаттанайянаттакке было предостаточно. Знакомство с Благословенными принесло нашей Миссии великое множество радостных и ошеломляющих открытий. Все дни пребывания на Джаттанайянаттакке были чрезвычайно насыщенными и познавательными. Нашими гидами стали сами Высокие Благословенные — Хайяджатта. Всего их было пятеро с труднопроизносимыми именами - Аддэджатта, Койанэджатта, Туйяджатта, Ийэннеджатта и Эйдэджатта. Мы перемещались вместе с ними с континента на континент, которых на планете было шесть. Мы поражались разнообразию и изобилию планетных флоры и фауны. Так, на севере, где была небольшая полярная шапка, преобладали животные-гиганты, обитавшие в суровых условиях, отчасти схожих с земной Антарктикой. Они жили в воде и на суше. Были среди них и летающие виды — настоящие исполины с тремя парами сильных крыльев. На юге и востоке фауна была куда более колоритной, неугомонной и постоянно изменчивой. Градостроительство на планете было не менее впечатляющим. Джатта мастерски строили лёгкие, словно сотканные из воздуха, просторные и невысокие здания, где превалировали простота, надёжность и изобилие света. Однако сами они предпочитали жить вне городов в селениях-общинах. Их общество отдалённо напоминало пёстрые, погружённые вглубь себя, со сложнейшим общественным устройством, цивилизации Юго-Восточной Азии планеты Земля. В Джатта было что-то от пластичных жителей древнейшего Таиланда-Сиама, от аристократичных индийских раджей и колоритных подданных Сына Неба, китайского императора. Буквально вся их жизнь, начиная с рождения и вплоть до угасания, была наполнена причудливыми и далеко не бессмысленными ритуалами. Джатта воспринимали жизнь как искрящийся радостью праздник звуков, красок и чувств, каждый момент которого незабываем. Смерть в их представлении была чем-то вроде предрассветных сумерек, когда гирлянды праздничных фонариков постепенно угасают и усталые гости отправляются на покой, чтобы после недолгого отдыха встретить обновлёнными разгорающийся день. Особое, едва ли не центральное место в мифологии Джатта занимали некие Дарители. Они благоговели перед ними и постоянно благодарили их за то, что они вознесли их род к небесам из темноты неразумия. Их Благословение, как говорилось в священных текстах Джатта, «наполнило пустой загрязнённый сосуд чистотой, знанием и мудростью». Высокие Благословенные, после наших настойчивых расспросов, указали на луны Джаттанайянаттакки, откуда Джатта, якобы, регулярно получали Благословение и Дары. Именно там, согласно преданиям, и находятся их Запретные Обители, куда невозможно войти даже праведному Благословенному. Естественно, что наличие табу в столь высокоразвитом обществе меня не могло не удивить. Но Высокие Благословенные совершенно серьёзно, без какой-либо тени усмешки, подтвердили, что Дарители — это далеко не миф, но реальный источник Благословения, доступ к которому по непонятным причинам был закрыт изначально. Хайяджатта, Высокий Эйдэджатта, так объяснил смысл столь своеобразного табу: - Дарители вознаградили нас, недостойных и ныне Благословенных, Достоинством. Они наполнили наши пустые сосуды Истиной и излечили нас от врождённой слепоты незнания, ибо мы не хотели знать и страшились смотреть вверх. Дарители заперлись в своих Обителях, дабы создавать Дары, предназначенные нам, недостойным и ныне Благословенным, в Великой Тишине, Одиночестве и Раздумьях. Они взирают на нас, недостойных и ныне Благословенных, свысока и посылают нам Дары. Но сейчас, видимо, наши сосуды снова стали затемнёнными и потому Дары стали редки. А вскоре мне удалось услышать «Моление Благословенных» в одном из спиралевидных городов-храмов, что затерялся в глубине влажных джунглей на вечно дождливом, дышащем туманами и испарениями, Юго-Западном Континенте. В затемнённом и необъятном храмовом пространстве с беспорядочными рядами резных колонн собрались Джатта. Они были облачены в просторные летящие одежды, необычно светившиеся в синевато-сизом полумраке. Они сидели на пятках и были, как будто, полностью отрешены от окружающего их мира. Там, за тончайшими, почти фарфоровыми, стенами храма, лил непрестанно дождь и говорливые реки, речушки и ручейки несли свои напоенные живыми соками растений воды через лабиринты джунглей к далёкому штормовому океану. В храме было невероятно тихо, несмотря на то, что он был заполнен почти до отказа. Джатта будто пребывали в своего рода медитативном оцепенении. Но их балансирование на зыбкой грани между явью и полудрёмой длилось не многим более получаса. По крайней мере, мне так показалось. И вдруг, будто из ниоткуда, возник чей-то голос — тихий светлый голосок ребёнка, разорвавший плотный занавес тишины. К нему присоединился ещё один сильный голос, а затем ещё, и ещё, и ещё... Голос за голосом, голоса за голосами, что собирались в гимнические волны. И вскоре весь очнувшийся ото сна зал запел. Джатта пели о том, как когда-то они были прозрачны, пугливы и слепы и, потерянно блуждая во мраке и пустоте, не ведали истинного определения и наполнения вещей. Жизнь их была коротка и бессмысленна до тех пор, пока Первый Даритель не научил Джатта побеждать смерть. Он объяснил им, что смерть пребывает внутри них и её приход можно отсрочить. Потом Второй Даритель, чей голос был печален, поведал им об устройстве Вселенной. Третий Даритель был менее идеалистичен и рассказал о том, что кажущаяся гармония Вселенной иллюзорна, ибо нет абсолютной гармонии, но есть бесчисленные преграды. Он великодушно вознаградил Благословенных мыслью о Красоте Странствий. Когда Джатта поняли значение сего Дара, они смогли преодолеть тяжесть тверди и устремиться к иным планетам и солнцам. Потрясённый, я слушал «Моление Благословенных» и вся моя душа пела вместе с Джатта. Их песня, чьи слова я понимал с трудом, была и моей песней. Её неукротимое течение подхватило меня и увлекло за собой. Я, пришелец из иного мира, видел глазами Джатта их взлёты и падения, озарения и отчаяние, рождение и гибель. Мне захотелось обнять их всех. И они тоже были готовы к тому же. Мы все вдруг поняли, что очень многое сближает нас и делает едиными. В тот день я понял, что душа каждого Джатта — душа вечного ребёнка. Он был светел, наивен и открыт для всего нового. Но у него же были и свои «тайны». И не каждому он раскрывал их. Только тому, кому доверился. И одной из таких тайн была Колыбель Мотылька.
Алексей Ильинов: Колыбель Мотылька - Скоро Огонь мой угаснет. Я знаю это. Знаешь, когда-то я плакала и долго молила Тундру помочь мне, да только что ей глупые мольбы мои? Слаб мой Огонь. Я знаю, что он угаснет и я уйду далеко отсюда, за Реку Детей. Там давно ждут меня Родичи. И сестричка моя Йайо, и даже старая Рце. И охотник Имо. И Та, Кто Хранит Очаг. Искры моего Огня гаснут на зимнем ветру..., - сказала мой маленький Мотылёк в тихий День Первого Снегопада. Мы сидели с ней на берегу ручейка, промёрзшего до самого дна, и сверху на нас падали лохматые хлопья лилово-синего снега. Они беззвучно ложились на спутанные космы бесцветной и погибшей травы. Снег не таял и его становилось всё больше и больше. Впереди, за седой пеленой снегопада, тонула в сиренево-сизом сумраке Тундра. Где-то там, за зловеще-чёрным горизонтом, обитала в своём Стойбище Долгая Зима. Мотылёк так описывала мне её, при этом смешно жестикулируя: - Она совсем старая, морщинистая и злая. Намного страшнее и злей дурной Энги. Ты же видел Энгу? Зима похожа на неё. Она хочет потушить наши Огни. Но Тёплое Стойбище не боится её! Да, не боится! Приходи, приходи, злая старуха! А сейчас она просто наблюдала за танцем снежинок, что порхали в темнеющем небе. Внезапно Мотылёк крепко зажмурилась и принялась ловить их ртом. Её игра развеселила меня. Мотылёк тоже рассмеялась в ответ заливистым смехом ребёнка. Нам было хорошо вдвоём под снегопадом на этой позабытой всеми богами планете без имени. Впрочем, я придумал ей имя — Колыбель Мотылька. Между тем из Тундры подул хлёсткий студёный ветер. Когда снегопад превратился в завывание метели, мы поспешили вернуться в домашнее тепло, где нас ждали похлёбка, сдобренная пахучими кореньями, и горячий отвар из приятно горчащих тундровых трав. Миновав продолговатый обветренный бугор, я и Мотылёк вышли к Тёплому Стойбищу. По натоптанной и слегка обледеневшей тропинке мы спустились на треугольную площадку с едва угадывавшимися входами в землянки. От резких порывов безумствующего ветра они были довольно сносно защищены бугром и вполне добротной земляной насыпью неподалёку. Утопая по щиколотку в рыхлом снегу, мы кое-как добрались до самой крайней землянки. Я очистил от наметённого снега входную плетёную дверь и приподнял её. Из натопленного чрева землянки дохнуло жаром. Мы спустились внутрь, в тесное прямоугольное пространство, разделённое перегородками на три условные «комнаты». В одной из них Айгуль Риони, удобно расположившись на лежанке, устеленной ветхими циновками, налаживала коммуникатор. В соседней «комнате» спал наш пилот Орлат Сат, которого погрузили в целебный восстановительный сон после продолжительного сеанса витарегенерации. В главной, донельзя закопчённой, «комнате», у очага, выложенного в форме неровного треугольника, уютно расположились сородичи моего Мотылька — Старшие Родичи Ирчийи и Чайайи. Аборигенное имя Мотылька было не менее экзотичным — Юйчуйю. Заметив меня, Айгуль покачала головой и тяжело вздохнула: - Орлат уснул. Но он очень, очень слаб. К тому же в его рану попала какая-то здешняя инфекция. Вроде бы аборигены утверждают, что они могут вылечить Орлата. Нужна срочная эвакуация, но связь очень плохая. Быть может, когда утихнет буран, рискну вызвать эвакуационную команду. Да только услышат ли? Старший Родич Ирчийи показал мне рукой на место рядом с собой и пригласил присесть поближе к очагу. Он молча, не говоря ни слова, протянул мне самодельную, грубой лепки, глиняную чашу, наполненную густой тёмно-зелёной дымящейся жидкостью. Я молча принял её и, вдохнув непривычно-острый аромат, сделал два больших глотка. Окоченевшие внутренности мои тотчас же согрелись и по всему телу разлились спасительные реки тепла. В голове слегка зашумело, но, тем не менее, она осталась ясной. Я благодарно поклонился обоим Старшим Родичам. Они приветливо улыбнулись в ответ и подбросили в огонь пучок бурой соломы. Он вспыхнул с новой силой. Оранжево-алые языки пламени дружелюбно потянулись ко мне. И я не отстранился от них. Мой Мотылёк, мой озорной и смешливый Юйчуйю-Мотылёк... Я не спас твой Огонь и ты ушла за Реку Детей. Я звал тебя, но ты уже не слышала мой зов. Ты была далеко, за Рекой Детей. Ты ушла в ту безжалостно-нескончаемую ночь Долгой Зимы, когда нам открылась Тайна Благословенных. Искры твои летят в ночи и гаснут, обессиленные, на ветру... Когда мы, звёздные странники, упали с небес, ты первая заметила нас и без боязни подошла к нашему пылающему «скарабею». Я помню, как увидел тебя — хрупкого ребёнка из Тундры. Впрочем, ты всегда была им — всегда отзывчивым несмышлёнышем, чья любовь была чистой и наивной. На неуютную Колыбель Мотылька, укутанную плотным облачным покровом, мы пришли как незваные гости. Мы не могли туда не придти, ибо что-то незнакомое, несказанное и пугающее манило нас туда. Неуёмное желание узнать, кто такие Дарители? Или, быть может, Тайна Благословенных? Или нас позвал мой Мотылёк, чей Огонь должен был погаснуть, ибо был он беспомощен? И, всё-таки, мы пришли сюда, в заснеженную Тундру, где условные и поздние вёсны коротки и пасмурны, а глухие Зимы тянутся бессмысленно долго. Мы поняли, что Обители Дарителей — это совсем не вымысел, когда биосканеры «Сольвейг» случайно (а, быть может, эта случайность была ничем иным, как подарком самой судьбы?) обнаружили на двух из пяти лун Джаттанайянаттакки признаки жизни. Юркие зонды-разведчики, отправленные к крошечной планетке, которая позднее была названа Колыбелью Мотылька, лишь подтвердили общие догадки. Согласно полученным данным, её поверхность представляла собой суровую пустыню, очень похожую внешне и по климатическим параметрам на приполярные области Земли. Зонды передали отчётливые изображения неглубоких озёр на экваторе, скоплений невысоких скал и малопонятных аморфных, по всей видимости искусственных, сооружений на северном и южном полюсах. Инопланетная тундра, исходя из предварительного анализа, была обитаема. И явно высшими разумными существами. Однако Благословенные отреагировали на нашу просьбу посетить спутники Джаттанайянаттакки крайне отрицательно. Точнее, это был не столько отказ, сколько нескрываемый страх перед Дарителями. Высокие Благословенные мотивировали своё решение, столь огорчившее нас, традицией, установившейся ещё с незапамятных времён. Они заявили, что нарушение её грозит, воистину, ужасными карами Дарителей, ибо их покой — свят. Мы пошли на риск. Точнее, это сделал я. Я не без труда уговорил Айгуль и Орлата совершить несколько витков вокруг Колыбели Мотылька и, быть может, даже отважится проникнуть в пределы её толстой атмосферы и провести более обстоятельное наблюдение. Наш «скарабей», заблаговременно переоборудованный в лабораторно-исследовательский скайбот, оторвался от поверхности Джаттанайянаттакки и, стремительно набрав высоту, очень скоро вышел на орбиту планеты. Там, в звёздной вышине, мы увидели зрелище, красоту которого невозможно было описать обыкновенными словами. Над лилово-бело-ультрамариновым северным полушарием Джаттанайянаттакки, на чёрно-фиолетовом бархате космоса, замерли неподвижно сразу все пять лун — Обители Дарителей. Они сияли совсем как крупные бесценные бриллианты в короне властителей древности. К третьей из них Орлат уверенно направил наш «скарабей». Спустя четыре стандартных часа Колыбель Мотылька, сумрачная, неприветливая и облачная, тяжело нависла над нами. Совершив три разведывательных витка вокруг неё, «скарабей» начал неторопливо входить в верхние слои атмосферы планеты. И там, в вязком сумраке облачного киселя, он почти сразу же стал пленником неизвестных сил, что стали играть им совсем как забавной игрушкой. Они подбрасывали его то резко вверх, то со всего размаха швыряли вниз. «Скарабей» лихорадочно метался среди туч-исполинов. Наконец, ценой невообразимых усилий, он вырвался из облачной трясины и ринулся вниз, в серую, без какого-либо намёка на свет, мглу чужого мира. Но там его уже поджидал другой и не менее опасный недруг — ураганные ветра. «Скарабей», после героических попыток борьбы, не выдержал их сокрушительных ударов и, побеждённый, камнем рухнул вниз. Там, у обломков, объятых жарким зеленовато-синим пламенем, нас и нашёл мой Мотылёк. Тогда мы были потрясены случившимся. Серьёзно раненый Орлат нуждался в квалифицированном врачебном вмешательстве. Я и Айгуль перенесли его как можно дальше от свирепствующего пожара и наспех перевязали глубокие и, к прискорбию, небезопасные раны. Айгуль осталась с раненым, а я бросился к тому, что осталось от «скарабея» в надежде спасти хоть что-нибудь. Из огня я вынес совсем немного - коммуникатор, медицинский бокс, дыхательные маски, боевой излучатель и кассеты с зарядами к нему, а также... Впрочем, что либо спасать дальше было бессмысленно, ибо то немногое, что осталось от нашего «скарабея», сгинуло в неистовствующем пламени. Всё вокруг нас было чужим — стена беспросветной, дышащей скорой смертью, тьмы и убийственный холод. И откуда-то оттуда пришла мой Мотылёк. Никто из нас не заметил сначала её появления. Мы были подавлены происшедшим. Я устало опустился на мёрзлую, слегка припорошенную снегом, почву и закрыл воспалённые глаза. Мотылёк незаметно подошла ко мне и легонько-легонько, совсем как шаловливый весенний ветерок, коснулась моего плеча. Маленькой прозрачно-белой ладошкой. Я невольно вздрогнул... обернулся... и столкнулся с её взглядом. На меня смотрели глаза моего Мотылька. Добрые детские глаза, в которых светились, наверное, все пульсары, квазары и сверхновые звёзды Матери-Вселенной. Вскоре мы подружились с Мотыльком и она привела нас в Тёплое Стойбище, где жила вместе со своими соплеменниками или же, как они называли себя, Родичами. Постепенно мы узнали их обычаи и быт, полностью подчинённые неблагоприятному климату их крошечного мирка. О себе Родичи рассказывали мало. А их рассказы были крайне противоречивы и отрывисты. И почти всегда в них упоминалась Река Детей, откуда когда-то пришёл в Тундру Первый Родич. Он был слаб и хил. На нём почти не было одежды и ему грозила гибель. Но Первый Родич не только выжил, но и освоился в Тундре. Он вырыл землянку, нашёл съедобные корни и полезные травы, а также сумел добыть огонь. Когда же жизнь его подошла к концу, он вернулся за Реку Детей и дал жизнь Второму Родичу. А тот дал жизнь Третьему Родичу. И так до бесконечности. Юйчуйю-Мотылёк тоже рассказывала мне о Реке Детей. Она даже знала, где та протекает. Причём она утверждала, что Река Детей — это самая настоящая река, что течёт где-то очень далеко в Тундре. - Родичи видели Реку Детей. Я ведь тоже пришла оттуда. И туда же уйду, - сказала Мотылёк, удивлённая моим упрямым неверием. - Ты так веришь в сказки, глупышка? Река Детей — это сказка. Страшная сказка. Такие сказки рассказывают на моей родине, - добро улыбнулся я. - Нет, это не сказки! Ну как же ты не понимаешь? - обиделась она. - Понимаешь? Скоро я уйду за Реку Детей. Понимаешь? Мой Огонь угаснет в ночи... Понимаешь? Это так страшно! - Не бойся тьмы ночной, глупенькая! Ну чего же её бояться то? Я... я защищу тебя. И никто Огонь твой не погасит, - ободряюще ответил я, заметив слёзы в её глазах. Старшие Родичи, случайно услышавшие наш излишне эмоциональный разговор, лишь вздохнули и подтвердили слова Мотылька. Они не умели лгать. - Скоро Огонь её угаснет, ибо очень слаб он и никто защитить его не может. Даже мы, ибо тоже слабы. Такова воля Тундры и Первых Родичей, что ждут Юйчуйю за Рекой Детей... Не удерживай её. Река и Тундра сильнее тебя. Родичи стали для нас настоящей загадкой. Причём даже ещё большей, нежели Джатта. О Благословенных и их Обители Родичи совсем ничего не знали. Они были поражены нашим рассказом о них. Впрочем, Старший Родич Чайайи вспомнил, что в легендах о Реке Детей упоминаются некие Родичи-Без-Имени, ушедшие от её берегов так далеко, что о них не помнит даже сама всеведущая Тундра. - Так куда же они ушли, эти Родичи-Без-Имени? - спросил его я. - Говорят, что сама Река не приняла их и они ушли от неё... К чему искать их следы? Тундра и Зима всё равно убили их. Айгуль, заботившаяся о раненом Орлате и почти не отходившая от него, как-то сильно озадачила меня своими наблюдениями за Родичами. Это произошло в тот замечательный день, когда она по коммуникатору смогла, таки, вызвать «Сольвейг». Мы услышали знакомые голоса — смеявшиеся и плакавшие одновременно. Оказывается, что нас уже считали погибшими и даже оплакали. Поисковые зонды, определившие траекторию нашего полёта, нашли лишь обугленные обломки скайбота и никаких других обнадёживающих следов. На Джаттанайянаттакке наша гибель была воспринята как огромное горе. Джатта искренне оплакивали нас вместе с нашими соплеменниками. Они молили Дарителей о Даре Жизни, что мог бы воскресить нас и привести домой. И этот Дар, похоже, был нам дан. Мы слушали близкие нам голоса, разговаривали с ними и тоже смеялись и плакали. До прибытия эвакуационной команды оставались считанные часы. Я тщательно упаковывал в походный контейнер образцы бедной растительности Тундры, преимущественно разновидности мхов, и небольшую коллекцию предметов быта Родичей. И именно тогда Айгуль протянула мне планшетку биосканера. Она была явно чем-то сильно озадачена. - Взгляни на эти показатели. Странно, не правда ли? - Что именно? - как-то рассеянно спросил я, бегло пробежав глазами зеленоватые ряды цифр и буквенных значений на мерцающем экране. - А то, что наши Родичи явно могут быть самыми что ни на есть предками самих Джатта. То есть Родичи — это, скажем так, те же Джатта, но только не совсем... мммм... доведённые до ума, - произнесла Айгуль и перевела взгляд на Старших Родичей, что суетливо разводили огонь в очаге. - То есть общие биопоказатели кое-где схожие. Если Джатта — это боги, то Родичи — заготовки для богов. Ещё необработанные заготовки. - Как же ты пришла к таким выводам? Они, несомненно, требуют вдумчивого анализа, - - спросил я. - Да только нам ли о том судить? - Есть некоторые более чем очевидные совпадения. То есть Джатта — это само совершенство. А Родичи — это почва, гумус, из которого это совершенство родилось, - пояснила Айгуль и, забрав у меня планшетку, вывела на экране серию схематических обозначений. - Но ведь это же предположение. И не более того, - опять сухо заметил я, хотя какая-то смутная догадка мелькнула у меня в уме. - Да, есть и сомнения. Но они не такие уж и абсолютные. Всё же очень уж много очевидных параллелей, - ответила Айгуль и, чуть призадумавшись, добавила. - Впрочем, на «Сольвейг» разберутся что к чему. Уж там то наверняка сумеют разгадать эту загадку. Последний час ожидания был нескончаемо долог. По коммуникатору пришло подтверждение от навигатора эвакуационного бота, максимально точно определившего наши координаты. Бот всё ещё находился на орбите и с минуты на минуту собирался как можно осторожнее, учитывая наш печальный опыт, спускаться к поверхности планеты. Старшие Родичи боязливо посматривали на небо, ожидая нечто такое, что должно было навсегда поколебать их извечные представления о непознанности и, быть может, даже чудовищности мироздания. Приближение сего «нечто» внушало им запредельный ужас. Но оно же и притягивало к себе. Небо над Тундрой было всё таким же безучастно-сумеречным и без единого просвета. Яркий, несущий живительное тепло, свет здесь был редок и скуден. И всякое его появление становилось событием, определявшим, поистине, ход времени. Свет над Тундрой был чудом, откровением и спасением. Неожиданно плотный облачный навес над смазанной линией горизонта прорвали острые копья золотисто-белых лучей. Они бешено помчались по равнинам, высвечивая всё, что было до того сокрыто. И ничто не могло спрятаться от них. Старшие Родичи зажмурились и, истошно завопив, повалились на колени и обхватили головы руками. Бот, переливавшийся разноцветными бортовыми огоньками, вынырнул из-за облаков и пошёл на посадку. Он победно облетел Тёплое Стойбище и, мигнув посадочными маячками, мягко сел. Сугроб под его днищем испарился и обнажил обожжённую охристо-красноватую почву. В молочно-белом сиянии овального проёма люка показались высокие, невозможные в здешних местах, силуэты. Они быстро, почти бегом, рванулись к нам. Мы тоже сорвались с места. И тотчас же последовали дружеские объятия, громкие крики радости и счастливые слёзы. В числе прибывших была и сама Браннвен тай Руа, что стало полной неожиданностью для нас. Она взяла за руку Орлата, которого уже несли на носилках к боту. Он открыл глаза и слабо улыбнулся ей. Старшие Родичи так и не посмели приблизиться к странным гостям. Они наблюдали за ними с почтительного расстояния. И тогда я подвёл к Родичам Браннвен. Они, было, отступили на шаг от гостьи, но потом, осмелев, заставили себя приблизиться. И тут мне стало ясно, что кого-то не хватает. Кого-то важного. Я вопросительно посмотрел на Родичей. Они сразу же поняли, о чём и о ком я хотел их спросить. И тогда Старший Родич Ирчийи произнёс: - Наша Юйчуйю ушла... Ушла к Реке Детей. Огонь её угасал. И ты не смог бы его спасти. - Как? Когда? - вскрикнул я, почувствовал, как земля заметно дрогнула под ставшими ватными ногами. - Куда... Куда она ушла? - На рассвете. Она ни с кем не попрощалась и ушла в Тундру. И Тундра скрыла её следы. Не ищи её... не ищи. Тундра не отдаст тебе нашу Юйчуйю. В глазах потемнело и потускневший мир, треснув напополам, поплыл куда-то в сторону. Мой Мотылёк, маленький и беззащитный, покинула меня. Где она теперь, куда идёт по топкому снегу? Тундра ведь так огромна и беспощадна. Не помня себя, я бросился к боту. Навигатор, выслушав мои сбивчивые объяснения, всё-таки согласился обследовать ближнюю Тундру. В свою очередь Старшие Родичи рассказали, что Река Детей находится, вроде бы, севернее Тёплого Стойбища и потому Мотылёк могла отправиться в ту сторону. Однообразно-плоские, с редкими морщинами, равнины Тундры расстилались внизу, за бортом бота. Там было пустынно, дико и жутко. Там ярился снежный буран и ревел ветер. И где-то там, усталая и замёрзшая, шла моя Юйчуйю, мой Мотылёчек. - Похоже, мы никого уже не найдём. Смирись, ибо твоя знакомая наверняка погибла. Вряд ли ей суждено выжить в таком буране, - заметил навигатор, переведя взгляд с полусферического обзорного окна, залепленного снегом, на анализ-монитор поискового терминала, зеленовато светившийся в полуосвещённой кабине, где было жарко и неприятно пахло чем-то приторным, похожим на жжёную карамель. - Она где-то там... Она не могла далеко уйти, - я был готов отчаянно выпрыгнуть из бота прямо в темень. И никому не удалось бы остановить меня. - Хорошо... так и быть. Мы сделаем ещё один заход. Но если никого не найдём, то вернёмся. Тогда уж не обессудь, - ответил навигатор и виртуозно, со знанием дела, развернул бот. И Тундра снова обрушила на нас ярость всех своих неукротимых стихий. Мотылька мы нашли. Какое-то внутреннее чувство заставило меня посадить бот у почти неприметного овражка. Я спустился в него и там, под толщей снега, обнаружил Мотылька. Мой Мотылёк... Мотылёчек... Она была тиха и недвижима. Она свернулась калачиком и со стороны казалось, что это просто-напросто мирно спящий ребёнок. Только весь белый с головы до ног. И каменно-холодный... Совсем как сказочная зимняя фея, чьё сердце когда-то превратилось в лёд. - Мотылёк... Мотылёчек мой... Не уходи! Слышишь? - едва слышно позвал я её. Но она не ответила. И я позвал её опять. - Мотылёчек... милый мой, маленький. Отзовись! Ну же... ну... И снова ответа не было. Лишь безустанно сыпал, сыпал и сыпал снег. И бесновался ветер — ко всему равнодушный и злой. - Эй... эй... ну же... Ветер... Тьма... Ветер... Тьма... Снег... Снег... Снег... Тишина... Ветер... Снег... И тогда я поднял Мотылька на руки и тяжело, чуть ли не на каждом шагу проваливаясь по колено в снежную топь, пошёл прямо к световой дорожке, протянувшейся из распахнутого люка в борту бота. В самом её конце меня ждали. Я уложил невесомое тело Мотылька в кресло и присел рядом. И стал ждать её пробуждения. Я верил, что она проснётся. Обязательно проснётся. Я верил в это.
Алексей Ильинов: Река Детей - Она проснулась? - вдруг спросил меня кто-то. Чей-то голосок. Как будто знакомый, вернувший меня обратно, на грешную землю. Я узнал его, голос Маленького Следопыта. Он внимательно слушал мою историю и был как никогда сосредоточен. Наш костерок догорел и зябкая осенняя ночь вплотную приблизилась к нам глухой стеной. Над Чёрным Озеро недвижимо, точно бесприютный призрак, стоял туман. Было так тихо, что можно было даже расслышать, как с окрестных клёнов едва слышно опадает листва. Маленький Следопыт ждал, когда я отвечу на его вопрос. И я ответил: - Да, проснулась... На «Сольвейг» удалось разбудить её. Всего лишь на два часа, тридцать семь минут и шестнадцать секунд. Но она всё равно не слышала меня и всё твердила и твердила о своём умирающем Огне. А потом... потом она ушла. За Реку Детей. Так и угас Огонь Мотылька. И я не спас его... - А что же было потом? - замерзший Маленький Следопыт придвинулся ко мне. - Нашли ли вы Реку Детей? - Да... Нашли и Реку Детей... Река Детей не вернула Мотылька, ибо руководствовалась тем, что можно было бы назвать инстинктом. А ещё точнее - программой, издревле заложенной в её структуру. Это стало понятно потом, когда исследовательские миссии отправились на Колыбель Мотылька и посетили остальные Обители Дарителей. - ...причём только планета, называемая Колыбелью, является естественным спутником Джаттанайянаттакки. Прочие же Обители явно искусственного происхождения. Создатели их - те, кого Джатта именовали Дарителями, - закончила свой предварительный доклад Браннвен тай Руа. Слушатели в просторном амфитеатре корабельного конференц-зала заметно оживились. - Но кто они, эти Дарители? - поинтересовался Ройл тай Энке, лингвист Миссии «Сольвейг». - Возможно, что это прапрапредки самих Джатта. Но есть и не менее правдоподобная версия, что это представители негуманоидной расы из совсем иного, не похожего ни на один известный нам, мира. - ответила Браннвен. - Быть может даже не из нашей Галактики. То есть они - чужаки... - И какие же цели они, эти Дарители, преследовали? - Совершенствование разумной жизни, - сказала Браннвен тай Руа. - Конструирование идеальных существ. Джатта-Благословенные — это конечный результат. Результат, превзошедший любые ожидания. Дарители сконструировали богов. Но сами так и не стали богами. - Тогда кто же такие Родичи? - снова задал вопрос Ройл тай Энке. - Неудачные заготовки. Вероятно, что именно этим объясняется крайне ограниченный срок их жизни, после чего они инстинктивно возвращаются к своего рода «конвейеру», где они были некогда «собраны». - То есть к Реке Детей? - К Реке Детей..., - ответила Браннвен и подняла глаза к прозрачному куполу конференц-зала. Там, в блестящей звёздной пыли, мирно дремала Обитель Благословенных - Джаттанайянаттакка. Я вернулся на Колыбель. Вместе с моим добрым маленьким Мотыльком. Её я похоронил рядом с ручейком близ Тёплого Стойбища, что едва слышно шуршал под тонкой ледяной корочкой. А затем, кое-как придя в себя, я решил отыскать Реку Детей. Старшие Родичи, обрадованные моему возвращению, объяснили мне приблизительный маршрут, хотя они и не были уверены до конца, что он верный. - Зачем идёшь? - спрашивали они меня. - Тебя Река не зовёт. Ты не нужен ей. Не ходи, останься. - Не могу... Мне нужно найти её, - отвечал я. В Тундру я пошёл один, без спутников. И Река Детей открылась мне после трёх суток утомительного пути по пустошам, оврагам и мелководным речушкам. Я вышел на её пологий, сплошь усыпанный крупными камнями, берег и увидел воду цвета молочной сыворотки с бледновато-жёлтыми прожилками. Вода была тепловатая, вязкая, непрозрачная, с длинными волокнистыми образованиями, что стлались подобно водорослям по речной поверхности. Точнее, это была не вода, но жидкость, похожая на раствор или же суспензию. Старая-старая сказка наяву... Молочная река, кисельные берега... Река Детей медленно текла, тянулась, ползла по идеально прямому руслу и исчезала где-то за бесцветной линией горизонта. Там она низвергалась в исполинскую, похожую на «воронку», пропасть и оттуда на бешеной скорости неслась к неизведанным недрам планеты. Я стоял на краю этой «воронки» и наблюдал, как вода с грохотом падала вниз, на невидимое дно. Я думал о Мотыльке. Она так хотела увидеть Реку Детей и где-то здесь погасить свой Огонь. Позднее, когда к Реке Детей прибыла исследовательская миссия, я спустился вместе с ней прямо на дно «воронки». Там, в кромешной тьме, мы обнаружили разветвлённую сеть тоннелей, шахт и коридоров, что уходили глубоко под поверхность планеты и тянулись на сотни и сотни стандарт-миль. Я увидел мёртвые города-лабиринты Дарителей, которые запросто могли вместить многие тысячи жителей. Я бродил по их заброшенным вечность назад лабораториям, чья грандиозность и необычность поражали любое, даже самое изощрённое, воображение. Там, среди необъяснимых приборов и механизмов, я нашёл образцы их «творений». Дарители были конструкторами и экспериментаторами. Они собирали и разбирали живых существ, словно те были заводными куклами. Впрочем, Дарители и были мастерами-кукольниками. Похоже, что они очень гордились своими работами. Среди их творений были несомненные шедевры, но были и бракованные, отвергнутые творцами, экземпляры. Мне невольно вспомнился шумерский миф о сотворении человека. Шумеры, жители древнейшей цивилизации Земли, рассказывали, что всемогущие и не совсем трезвые боги решили позабавиться и создать послушное их воле живое существо. Первые две попытки завершились неудачно. И лишь третья попытка оказалась успешной. Так появился человек, игрушка богов. Они то миловали её, то, будучи в плохом настроении, наказывали. Иногда и богам бывает скучно. И потому им нужны игрушки. Дарители любили играть в куклы. Но только участь одних кукол была более радужной, тогда как другим выпала бессчастная доля. Последних иногда даже выпускали на волю. Видимо и Дарителям было не чуждо «сострадание». Но это было «сострадание» циников, нежели творцов, склонных к милосердию. В руинах одного из городов-лабиринтов я нашёл полустёршуюся фреску с изображёнными на ней существами, в чьих очертаниях угадывались Благословенные и Родичи. Если Благословенные, гордые и прекрасные, тянулись к усеянному звёздами небосводу, то Родичи были бесплотными тенями, не смевшими даже помышлять о небесной свободе. Но моя Юйчуйю, мой Мотылёк, мой маленький Мотылёчек, мечтала, смеялась, любила и верила... Знали ли о том Дарители, чей прах истлел целые эры тому назад и сама Вселенная позабыла о них? - Итак, что же такое Река Детей? Что вы, как руководитель Миссии, думаете об этом? - этот вопрос Гвеннвифар хайд Брей, Верховный Координатор Большого Ареопага, задала Браннвен тай Руа, руководителю Миссии «Сольвейг», ксеноэтнологу, полномочному Послу Земли и Миссионеру Собора Миров, когда та представила финальный отчёт о Миссии на заседании Ареопага. - Вас интересует моё личное мнение, уважаемый Верховный Координатор? Или же мне надлежит представить более объективные данные? - спросила Браннвен. - Да. Скажите, что лично вы думаете о Реке Детей? - Я полагаю, что это испытание для нас всех. Для всего Собора Миров. Река Детей — это упрёк тем, кто берёт на себя право называться Создателем, - ответила Браннвен. - Причём делает это сознательно. - Но разве Дарители не ставили перед собой благих целей? И разве их труд так уж и напрасен? - Позвольте высказаться мне, Верховный Координатор? - раздался бронзовый голос Коро Аристида, координатора-прогнозиста из Совета Пограничных Рубежей Солнечной системы. - Хорошо, выскажитесь вы, - утвердительно ответила Гвеннвифар хайд Брей. - Дарители именно преследовали благую цель. Это вытекает и из отчёта, и из прочих данных. Они именно хотели блага. Но только не смогли остановиться. Они достигли запредельных успехов. И даже больше того! Джатта тому наглядный пример. Но только потом Дарителям захотелось усовершенствовать само совершенство. И вот тут они и совершили непростительную для себя ошибку. Да только позабыли о том, что они совсем не боги. И это их погубило. Дарители исчезли, но программа, запущенная ими, продолжала работать. Пусть плохо, пусть с регулярными сбоями, но она работала. И Джатта сполна воспользовались её результатами. - Логичное объяснение..., - заметила Верховный Координатор. - Но как-то очень уж всё просто. Совсем как в истлевших книгах позабытых земных моралистов. - А что изменилось с тех пор, Верховный Координатор? - улыбнулся Коро Аристид. - Разве хомо универсалис перестал быть человеком? А он далеко ведь не венец эволюции. Мы не боги. И именно мы отказались от чрезмерной божественности, ибо научились вовремя останавливаться. И остались людьми. Хотя запросто могли бы стать и сверхлюдьми. Однако сама история планеты Земля и всей Метагалактики учит нас, что путь этот не всегда был разумным. - Выходит что, мы, люди, остались внутри всё такими же мягкими и явно беззащитными, словно улитка в раковине? - Где-то я могу согласиться с вами, Верховный Координатор. Но где-то и категорически нет, ибо наша так называемая «мягкость» - это наши же доспехи, перед которыми бессильно самое совершенное оружие. Их практически невозможно сокрушить. - И тем не менее вы всё равно полагаете, что у человечества есть предательская «ахиллесова пята»? То есть мы, к сожалению, никак не застрахованы от ВЕЛИКИХ ОШИБОК? Ну хорошо, я нахожу ваш ответ удовлетворительным. И принимаю его, - сказала Гвеннвифар хайд Брей. Затем она обратилась к Браннвен. Та внимательно выслушала её окончательный вердикт. - Выполнена ли до конца Миссия «Сольвейг»? Найдены ли все ответы? Чему нас, хомо универсалис, научили Джатта-Благословенные и Родичи, их предтечи? Извлекли ли все мы соответствующий урок? Снова вопросы, на которые рано или поздно придётся дать мудрые ответы. Не забывайте о них. На рассвете Маленький Следопыт, утомившийся после бессонной ночи, крепко уснул. Я накрыл его своей курткой, а сам пошёл к воде и принялся усердно умываться. Чёрное Озеро зашелестело прибрежным камышом и, сонно зевнув, дохнуло на меня холодом. Однако октябрьская вода была бодрящей и прекрасно освежала. Умывшись, я вернулся к месту ночлега, где всё осталось неизменным. Маленький Следопыт спал, изредка посапывая во сне. Я подбросил в зачахший костёр несколько сухих веток. Огонь ожил и обрадованно заплясал. Свежезаваренный чай приятно горчил и согревал озябшее было тело. Я пил его маленькими глотками, наслаждаясь вкусом и ароматом. Одинокие звёзды на небе растаяли и восток стал совсем светлым. Утро сорвало туманный полог с озера и разбудило лес. Я смотрел на встающее дымчатое солнце и думал о Джатта, о Мотыльке, о Маленьком Следопыте, о Ясеневом Приюте. Джатта-Благословенные посетили Землю спустя полтора года после возвращения «Сольвейг». Их визит в пределы человеческой ойкумены можно было бы сравнить с чудесной, искрящейся вдохновением, Поэмой, где каждое слово было сверкающей драгоценностью. Благословенные познавали Человека и необъятный, раскинувшийся на световые годы, мир, мудро преображённый им. Они с радостью приняли его братское рукопожатие. Человечество же обрело не только добрых друзей, но и братьев. И я тоже встречался с Джатта. Среди них были как мои старые знакомые, так и незнакомые лица. Мы говорили с ними о будущем наших миров и о неисчерпаемом многообразии взглядов на устройство Вселенной. После того, как Благословенные узнали истинную ЦЕНУ своего Благословения, очень многое поменялось в их мировоззрении. Они стали намного трепетнее относится к жизни, ибо воочию узрели иную, совсем неприглядную, её сторону, где есть страдание и отчаяние. Благословенные всё-таки попытались понять тех, кто некогда их сотворил — Дарителей. Где-то они, как будто, поняли своих создателей, но где-то так и не осмелились проникнуть ещё дальше в суть их замыслов. А как Дары Дарителей и их самих поняли мы, люди? Разве мы иногда не стремимся к тому же? Тогда какими будут НАШИ ДАРЫ? Что я ещё могу подарить тебе, Маленький Следопыт? Я рассказал тебе о Джатта-Благословенных, «Сольвейг» и моём Мотыльке. Теперь ты знаешь всё. Понял ли ты меня? И понял ли тебя я, вернувшийся со звёзд? Я смотрел на восход солнца и вспоминал, как когда-то на Хайдаррене, где жил долгое время среди душевных и чуточку чудаковатых Созерцателей, бродил с Всегда-Смеющейся по берегу океана, что катил свои грузные фосфоресцирующие волны на пляж, чей мелкий, гранатового цвета, песок волшебно мерцал в лучах аметистового светила. Она была задумчива и немного грустна — совсем скоро мы должны были расстаться, так как Миссия моя подходила к концу и я улетал домой, на Землю. Всегда-Смеющаяся пела мне протяжные песни своего народа и дарила престранной формы поющие раковины. Я никогда не забуду те песни. А на прощание она спела мне колыбельную — на рассвете, когда над горизонтом засиял Светильник-Возвращающихся-Домой, затмивший сверкание серпиков лун и звёздных кружев. Всегда-Смеющаяся пела о доме, куда так хорошо возвращаться после утомительных скитаний и где сон особенно сладок, точно густое сахарное молоко медлительных койо. О матерях, чья ласка, забота и доброта врачуют самые страшные и смертельные раны. О том, что утром дряхлые расслабленные старики вновь становятся юными, пылкими и полными сил. О том, что ночь — это всего лишь краткий, но наполненный чудесами, миг, отделяющий нас от счастливого пробуждения. Всегда-Смеющаяся пела мне колыбельную и океан, вольный, сильный, весь наполненный светом, плескался прямо у наших ног. Её ДАР я унёс с собой. Мне очень не хотелось расставаться с ней и с Хайдарреном, где я обрёл свой второй дом. Но Всегда-Смеющаяся сказала мне: «Ты ведь эннэ, Ищущая Душа, чей Путь долог. Но завершён ли он? Ответ знаешь только ты. Но ты вернёшься, я знаю. Ибо возвращение в сердце твоём. Светильник-Возвращающихся-Домой будет освещать тебе Путь там, где только ночь, безумие и страх. Но ты, эннэ, не страшишься их, ибо знаешь, где начало ночи. Ты вернёшься, эннэ. И тогда я снова спою тебе колыбельную, чтобы ты уснул сном того, кто возвратился, наконец, домой». Солнце, взлелеявшее, вскормившее и согревшее род человеческий, величественно поднимается над Чёрным Озером, преображая всё вокруг и пробуждая к жизни. Лёгкий переливчато-хрустальный звон несётся над пурпурно-рыже-золотой стеной предзимнего леса и пропадает где-то высоко-высоко, в чистой синеве небосвода. Это далеко отсюда, в Ясеневом Приюте, звонит колокол на старинной белой колокольне. Сегодня будет славный день — чистый, безоблачный и добрый. Добрый светлый день. Алексей ИЛЬИНОВ ноябрь 2010 — март 2011 года
Алексей Ильинов: Ещё небольшой, так сказать, штришочек. Для "полноты восприятия" моего многострадального текста послушайте шедевр Pink Floyd "High Hopes" с альбома 1994 года "The Division Bell". Скачать его можно вот здесь: http://tempfile.ru/file/755184
Эуг Белл: Алеш! Я потрясен! Ты уже настоящий, сложившийся писатель! Чудесная, глубокая вещь. Очень красивая. Очень поэтичная. Я балдею!!!
Эуг Белл: Вот только я не все понимаю... Образ Реки - это как бы символ Пути к совершенству, который несовершенен. В каком-то смысле само творение как процесс НЕ МОЖЕТ БЫТЬ СОВЕРШЕННЫМ. Точно так же ученик идет от стадии неумения к стадии умения. Но до момент научения он не обладает умением, он не совершенен. То есть приходится признать, что если мы признаем процесс творения, то неизбежно должны признать и инфернальность этого процесса. Или ВОЗНИКНОВЕНИЕ ДОЛЖНО БЫТЬ ОДНОМОМЕНТНЫМ. Если Творец совершенен, то никакого "процесса сотворения бытия" (Эволюции) быть не должно. Возникновение не есть процесс. Но если представить, что это процесс, эволюция, которая ПРОДОЛЖАЕТСЯ, то отсюда логически вытекает НЕСОВЕРШЕНСТВО ТВОРЦА. С другой стороны, это НЕ ГНОСТИЧЕСКОЕ несовершенство, не тотальное инферно. Эволюция (для верующего - ее движущая сила есть Бог) содержит вектор, направленный К ВЫХОДУ из инферно. Ох, как это похоже на Тейяра де Шардена ("Феномен Человека"). Это же ни что иное как его "радиальная энергия" (или что-то в этом роде).
Эуг Белл: А объясни - что ты тогда имел в виду под недостижимым "сверхсовершенством"? Тоже очень интересная такая мысль, но я все же как-то не могу ее перевести в слова... Видимо, речь идет о глубокой внутренней противоречивости "абсолюта"... ??? Можешь порассуждать об этом?
Эуг Белл: Весь день думал о твоей вещи. Это свидетельствует о том, что это настоящее искусство. Любить можно, очевидно, только не совершенное (указывающее на мерцающий и недостижимый идеал). Жду твоего ответа. Вообще, я горжусь, что был одним из первых читателей этой чудесной вещи!
Алексей Ильинов: Жень, спасибо тебе преогромное!!! Два дня был лишён Интернета и потому никак не мог тебе написать. Если честно, то почти всегда переживаю за каждый свой рассказ, ибо читательский суд обычно весьма строгий. На самом же деле в сюжете моего рассказа нет, в общем то, ничего нового. Я рискнул соединить в нём Ефремова, Урсулу ле Гуин и, отчасти, христианский гуманизм. Мой рассказ — это метафизический протест против рационалистического механицизма (в духе Ламетри), считающего человека механизмом, который можно собирать и разбирать. На сей раз в тексте гораздо больше христианских мотивов, которые, собственно, и привносят сильную дисгармонию в гармоничный эллинский космизм. Что же касается «сверхсовершенства», то я имел в виду следующее. И в совершенстве должна быть МЕРА! В случае Благословенных-Джатта речь идёт о «искусственном усовершенствовании», ибо неведомые творцы-«Дарители», сотворив, как будто, идеальное существо, решили и дальше продолжить его «совершенствование». Добились ли они успеха? Где-то, безусловно, да, ибо Джатта стали космической цивилизацией, но только внутри себя они носили «табу». Но сами Дарители превратились в мёртвый прах и исчезли, ибо «Творение» превзошло самих «Творцов». И, будучи зависимым от Даров, оно, тем не менее, научилось самостоятельно мыслить и делать сверхответственные и судьбоносные шаги. Река Детей, как ты верно, Женя, заметил, это, с одной стороны, действительно СИМВОЛ, и, в то же самое время, олицетворение безжалостности «господнего конвейера». Родичи, освобождённые призраками «Творцов» (ибо «Творцы» исчезли и память о них стёрлась), всё равно несут на себе их «проклятье» — они проживают свою жизнь подобно мотылькам-однодневкам и возвращаются к месту своего рождения. Я не стал подробно описывать Реку и её содержимое, но из текста и так ясно, что «вода» Реки — это «строительный материал». Опять же в рассказе моём прослеживается противопоставление Человекобожества и Богочеловечества. Я допустил мысль, что истинное Богочеловечество обязано носить в себе некую частичку «несовершенства», то есть изначального хаоса, из которого впоследствии возникает космос. В «Колыбельной для Мотылька» уже нет ефремовского оптимизма, но появляется ощущение вселенского трагизма.
Эуг Белл: Алеша, я еду в Мск - и соединился с инетом из поезда! Но связь слабая, - поэтому отвечу подробнее потом... Привет!
Алексей Ильинов: Эуг Белл пишет: Привет! Привет! Куда ты пропал то? Собирался, вроде бы, ответить мне, да так и не ответил. Жень, пожалуйста, выстави мой новый рассказ на сайте ТОППЕ. Выслал тебе его на e-mail ТОППЕ (который toppe-nk). Заранее тебе благодарен!
СтранникД: Наконец, выкраил время чтобы дочитать твой рассказ (сейчас полностью занят написанием своего нового романа, потому практически ничего не читаю "не по теме"). Даже не знаю что и сказать, Алеш. В целом, написано красиво и профессионально. Но какого-то однозначного впечатления от твоего рассказа не осталось... Возможно, сильно "резала глаз" та дисгармония, которая присутствует в твоем рассказе практически с первых же страниц. Ну ни как я не могу принять дырявые дощатые сараи, рыбалку с закопчеными котелками у костра и церковные скиты в мире, где существуют столь сложные и невообразимые звездолеты, как твой "Сольвейг" со всеми его гиперкомпьютерными и психофизическими заморочками, где есть нечто вроде ВК Ефремова, но которое почему-то больше похоже на Великое Церковное Собрание , в котором главенствуют некие высшие духовные сановники. Не понять мне, как могут множественные миры вселенной идти по пути земных христианских верований. Уж ты меня извини, ради бога, но это как в тех американских фильмах, где авторы неизменно тянут в далекое будущее пристрастия и интересы современных американцев (их Макдональдсы, бары, ковбойские замашки и прочий антураж) распространяя их на всех разумных существ галактики, которые эти блага почему-то принимают как высшие ценности (тот же Вавилон-5 или Звездный путь). Слишком много религии в твоем мире будущего. Ты конечно пытаешься уйти от догматизма, но это у тебя пока плохо выходит. Он так и лезет изо всех щелей. Но это только мое личное мнение, которое никоим образом не оспаривает достоинства твоего рассказа. Вот только неверующим людям сложновато воспринимать заложенные в нем мысли и идеи сквозь занавесь религиозности.
Алексей Ильинов: Сергей, большущее тебе спасибо! Внял твоим давним советам и провозился с рассказом, страшно подумать, аж четыре месяца. Где-то его перерабатывал, что-то совсем удалил из чернового текста. Но, тем не менее, дописал. Если честно, не совсем конечным результатом доволен, ибо задумки появились других работ. Да, ты прав, что рассказ мой именно РЕЛИГИОЗНЫЙ. Похоже, что это и есть МОЯ ТЕМА. Тут уж ничего не поделаешь. Перебороть себя я никак не могу, да и не хочу. Да, я именно «пропускаю» Ефремова, Снегова, ранних Стругацких и любимую мной Урсулу ле Гуин через призму Вселенского Православия (которое не является приземлённым «клерикализмом»), русской религиозной философии и христианского гуманизма. Потому и получается столь «странное» сочетание хай-тека и традиционализма. Сергей, я сильно сомневаюсь в том, что прогресс полностью, без остатка, захватит род человеческий. «Традиционное» и «религиозное» всё равно в нём останутся. Будет Человек Вселенский и рыбку ловить в карельских озёрах, и на Кижи любоваться, и на субсветовых звездолётах к Канопусу летать. Я правильно понял, что ты сейчас работаешь над последним романом из серии «Лицом к Солнцу», фрагменты из которого ты уже когда-то выставлял?
СтранникД: Алексей Ильинов пишет: «Традиционное» и «религиозное» всё равно в нём останутся. Будет Человек Вселенский и рыбку ловить в карельских озёрах, и на Кижи любоваться, и на субсветовых звездолётах к Канопусу летать. Нисколько не спорю с этим. Я говорил лишь о несовместимости антуража. Не может быть в техногенно развитом обществе далекого-далекого будущего "домиков из досок", хотя бы потому, что деревья рубить уже не будут (в силу тех же причин, по каким не должны убивать животных), да и врядли там найдутся закопченые котелки, древние лодченки на веслах (все это конечно романтично и фэнтезийно, и походит на того же "Властелина Кольца" - с капающими каплями воды с весла на воду в полной тишине, но у тебя же фантастика о возможном будущем, а не пустая фантазия). И по поводу религиозности - пускай будет так, как ты видишь для Земли... Но при чем же тут иные миры и иные цивилизации, развитие которых не исключает религиозности и веры, но это будет уже их вера и иная религиозность. У тебя же открыто проглядывает образ единого и всемогучего Бога, каким его представляет нам христианство, и этот образ распространяется на другие миры и властвует над ними. Я считаю, что такого быть не может. Вот почему я и написал о схожести с американской фантастикой, в которой в будущее переносят все признаки "настоящего американского" включая и иные миры и цивилизации. Еще несколько замечаний, если позволишь. По поводу Ясеневого Приюта. Тоже почему бы и нет? Но опять возникает вопрос: а зачем? Зачем люди-космонавты проводят там время? Чтобы обращаться к Богу?.. Что тогда они у него просят? Чтобы излечить душу?.. Но чем она изранена?.. И если есть необходимость в лечении души таким способом, тогда что не так в твоем обществе? Откуда такая необходимость? По поводу Мотылька. Мило, до какой-то степени даже трогательно. Но опять же: откуда? Откуда вдруг в герое такая привязанность и любовь к этому существу? Она появляется вдруг, ни из чего, без начала, зарождения и развития. Это выглядит странно и непонятно, имея обратный эффект (начинает как-то коробить и попахивать какими-то нехорошими наклонностями главного героя, от которых он возможно и лечился в Ясеневом Приюте). Да же взаимоотношения героя со Следопытом выглядят более логичными и законченными. Я бы на твоем месте поработал над этим эпизодом и развил бы его более полно для гармоничности твоего произведения. Тем более, что образ этой маленькой героини вынесен в заглавие рассказа. Остается неясным почему? Каков тут глубинный смысл? Алексей Ильинов пишет: Я правильно понял, что ты сейчас работаешь над последним романом из серии «Лицом к Солнцу», фрагменты из которого ты уже когда-то выставлял? Верно. Отрывок из него я выставлял на конкурсе "Лунной Радуги" (кстати, интерсный факт - на ЛР подчистили архив, куда скидывались все "провинившиеся" авторы и произведения. Оставили только рассказ Константинова. К чему бы это?) Я его сильно переработал, дописал несколько глав к тому что было выложено на Lib.ru, сейчас пытаюсь дописать оставшееся и довести роман "до ума". Он уже начал жить своей жизнью и задуманное вначале меняется само по себе, я только успеваю угнаться за развитием основной канвы. Не знаю, возможно, к лету снова выложу новый вариант для ознакомления. Голова уже просто пухнет от необходимости свести воедино кучу разрозненных фактов, гипотез, мифологию разных народов.
Алексей Ильинов: Я бы на твоем месте поработал над этим эпизодом и развил бы его более полно для гармоничности твоего произведения. Тем более, что образ этой маленькой героини вынесен в заглавие рассказа. Остается неясным почему? Каков тут глубинный смысл? Сергей, скорее всего сил уже на это не хватит... Да и зажил уже рассказ то своей жизнью. И приняли его именно таким, какой он есть. И кое-где рассказ уже выставили даже (например, на евразийском портале «Права Народов»). Да, была у меня идея как-то рассказать поподробнее о взаимоотношениях между моим главным героем и Мотыльком. Но решил, что не надо. Пусть лучше читатель сам «додумывает». На самом же деле мой главный герой любит Мотылька, скорее, не как возлюбленную, но как ребёнка. Доброго, смешливого, искреннего, доверчивого. Это, если угодно, искренняя симпатия и даже любовь «с первого взгляда». Любовь к беззащитному и хрупкому существу, которое смеётся, танцует, любит, но внутри себя таит ЧУДОВИЩНУЮ БОЛЬ. И именно эту БОЛЬ чувствует мой главный герой. Он хочет избавить Мотылька от этой БОЛИ (я, вроде бы, пусть не подробно, но, таки, передал это), но не может... Не успевает. И именно это его больше всего мучает и вконец лишает покоя. Эх, Сергей, так и чудесного детского писателя Владислава Крапивина тоже кое-какие «умники» умудрялись чёрт знает в чём обвинить то... Например... в «некрофилии», ибо Крапивин нередко описывал в своих произведениях смерть ребёнка. Оставили только рассказ Константинова. К чему бы это?
СтранникД: Алексей Ильинов пишет: На самом же деле мой главный герой любит Мотылька, скорее, не как возлюбленную, но как ребёнка. Доброго, смешливого, искреннего, доверчивого. Это, если угодно, искренняя симпатия и даже любовь «с первого взгляда». Любовь к беззащитному и хрупкому существу, которое смеётся, танцует, любит, но внутри себя таит ЧУДОВИЩНУЮ БОЛЬ. И именно эту БОЛЬ чувствует мой главный герой. Он хочет избавить Мотылька от этой БОЛИ (я, вроде бы, пусть не подробно, но, таки, передал это) Вот как раз этого-то и не видно в рассказе - слишком все условно, едва заметными наметками, как-то впопыхах. Столько места отведено описаниям природы, а на человеческие чувства уже не осталось не сил, не места. Развил бы ты эту тему как пишешь здесь (пусть и объем рассказа увеличился бы) и было бы это отличным стержнем его, и сильнее брало бы за душу. Но это так, лишь мои мечтания. Они нисколько тебя не обязывают что-то переделывать. Алексей Ильинов пишет: Эх, Сергей, так и чудесного детского писателя Владислава Крапивина тоже кое-какие «умники» умудрялись чёрт знает в чём обвинить т Я не обвиняю тебя ни в чем. Все опять же вытекает из вышесказанного и не более того. Нет предистории, нет развития ( пусть даже в самых общих чертах). Ты так много места уделяешь второстепенному герою Следопыту и его рыбалке и пропускаешь на "ускоренной перемотке" историю героя и Мотылька. Отсюда лично у меня все "непонятки". Это не критика, а совет после взгляда со стороны.
Ксения: Здравствуйте! Спасибо автору за поэтичный рассказ! Очень приятный язык. Напомнило не только Урсулу, но и Ольгу Ларионову. Прочитала дискуссию и хочу предложить такой вопрос для её продолжения. Недавно вышел фильм "Не отпускай меня" (с Кирой Найтли) по книге Кадзуо Исигуро. Не находите ли вы параллелелей в теме? Я имею в виду, что у Исигуро (и в фильме) тоже рассматривается вопрос о гуманности выращивания "человеческих заготовок" (но в этом случае - разумных клонов для дальнейшей трансплантации органов). Мне кажется, что в таком контексте рассказ "Колыбельная для Мотылька" можно рассматривать не как чисто релегиозный, а как ещё один рассказ в жанре "гуманистического предупреждения человечеству".
Эуг Белл: Ксения, с этого момента, Вы пишете без премодерации. Пишите еще!
Алексей Ильинов: Ксения пишет: Недавно вышел фильм "Не отпускай меня" (с Кирой Найтли) по книге Кадзуо Исигуро. Ох, спасибо!!! Фильм, увы, не видел (хотя и слышал о нём), однако подозреваю, что Кира Найтли там была просто бесподобна. Но, тем не менее, подобная тематика много где была обыграна. По сути, это сюжет, который можно было бы назвать «хрестоматийным». Мне просто хотелось показать (хотя бы рискнуть сие), что стремление стать Богочеловеком — это не "розовые сказочки" (с непременным цитированием Рерихов ), но ни с чем несоизмеримые муки. Прежде всего души. Мой Хомо Универсалис, конечно, могуч, мудр, поэтичен, но и он обречён на страдание. И именно оно сохраняет в нём ЧЕЛОВЕКА. В принципе, ведь и Ницще писал примерно о том же — что вожделенного Сверхчеловека дОлжно преодолеть. За сравнение со стилем Ларионовой отдельная благодарность. Она действительно мне очень близка, особенно её бесподобная «Чакра Кентавра». СтранникД пишет: Я не обвиняю тебя ни в чем. Сергей, ёлы-зелёные... Ну вот... Я и не думал ни на что там «обижаться». Понятное дело, что восприятие каждого человека уникально. Твои замечания, конечно же, справедливы. Рассказ мой действительно больше смахивает на отрывок, нежели на большое законченное произведение. Хотя, признаюсь тебе, мне очень близка именно «недосказанность», «размытость», «психоделичность». Ты читал, например, мои «нефантастические» произведения? Это совсем другой язык и другая эстетика. Потому и не случайно, что мне так близки Борхес, Мамлеев, Рембо, Лотреамон, Майринк и Юнгер. Ещё очень люблю Андрея Платонова, чей стиль — это вообще нечто невероятное, хотя и «трудно читаемое». На самом же деле моя «Колыбельная...» - это что-то вроде фотоснимка, который плывёт по течению ручья вместе с опавшей осенней листвой. Однако фотоснимок этот не совсем простой. Он многослойный. Да вот только какие-то «слои» его повредились или совсем исчезли. Но зато кое-что сохранилось. Вот именно эти то «слои» мне и удалось запечатлеть. Где-то удачно, а где-то и совсем нет. А Маленький Следопыт — это образ будущего, которое во многом будет зависеть именно от него. И, быть может, однажды ему придётся заглянуть в другие, совсем неземные, «чёрные озёра», которые есть в изобилии во Вселенной. Образ же Мотылька проработан совсем чуть-чуть... Но мне и не хотелось описывать его максимально подробно. Да и к чему излишние детали? И так понятно, что это — маленькое, хрупкое, так похожее на хилый цветочек, существо, живущее в мёртвой снежной пустыне. И оно, в конце-концов, погибает. И мой главный герой, будучи Богочеловеком, ничего не может поделать. И именно осознание сего приводит его в Ясеневый Приют, который становится символом Покаяния. Я не вижу Человека Вселенского без ПОКАЯНИЯ. Да, Вселенную нужно познавать, но и у Вселенной нужно просить и ПРОЩЕНИЕ.
Ксения: Эуг Белл пишет: Ксения, с этого момента, Вы пишете без премодерации. Пишите еще! Спасибо за разрешение. Постараюсь! :) Алексей Ильинов пишет: По сути, это сюжет, который можно было бы назвать «хрестоматийным». Пожалуй, можно упомянуть ещё и мотив из Экзюпери, по поводу морального ответа "хомо универсалис" за тех, кого мы... (в данном случае не приручили, а сотворили). Алексей Ильинов пишет: За сравнение со стилем Ларионовой отдельная благодарность. Она действительно мне очень близка, особенно её бесподобная «Чакра Кентавра». Ну, здесь-то,скорее, веет ароматами чюрлёнисовского цикла :)
Алексей Ильинов: Ксения пишет: Ну, здесь-то,скорее, веет ароматами чюрлёнисовского цикла :) Спасибо! Чюрлёниса тоже очень люблю. Мне вообще поэтичная прибалтийская романтика весьма и весьма нравится. Удивительный, неповторимый, волшебный мир. Очень люблю Яна Райниса, Винцаса Креве и Юргиса Балтрушайтиса. У и Рерихов я нахожу немало великолепных мыслей, которые мне во многом близки. Мне совсем не близка теософия (всё-таки это была «мода» своего времени) в «Агни Йоге», но этика, эстетика и направленность в будущее - это великолепно!
kssa: Алексей Ильинов, при чтении постоянно ловила себя на ощущении дезориентации. Верх и низ перепутаны. Достижением считается тупик, а тупиком настоящий прорыв. Джатта ужасны со своей красивостью и ограниченностью. Не удивительно, что главный герой влюбился в "несовершенного" Мотылька :) В целом рассказ оставляет приятные впечатления, но какой же он длиииииииииииинныыыыыыыыый... Все детали, описанные в рассказе, можно было оставить у себя в голове. Мы пользуемся часами, но механизм скрыт, видим только циферблат. Механизм интересен и красив, но от цели, с которой смотрят на часы - узнать который час - отвлекает очень сильно. Хотя, конечно, механизм должен быть, иначе часы не будут работать)))
Алексей Ильинов: Жень, ты когда выставишь мой рассказ на сайте ТОППЕ? Я всё жду и жду...
Алексей Л.: Ни у одной белодомовской мрази тогда ни волосок не упал. И все они сейчас доктора-профессора, жрут, гаденыши, в три горла, как хохлы при Хрущеве-Горбачеве, хари наели, назвались "учеными" и "патриотами", вроде Бабурина.
Эуг Белл: Алексей Л. пишет: вроде Бабурина Я так понял вы за Ельцина, только еще "крайнее". Ну, бог вам судья. Даже дискутировать не стану. Алеш, красивый рассказ. Но уж очень идеологичен. Вся твоя идеология (смесь всего, что тебе нравится) в одном флаконе)
Алексей Ильинов: Жень, Алексей имел в виду г-д Хазбулатова и Руцкого, которые ничуть не пострадали. Напротив, время от времени они даже выступают по ТВ и рассказывают о том, какие они были «герои» и как они «защищали народ». На самом же деле игруны они были ещё те... И искренних людей, в конце концов, «подставили» и сами вышли невредимыми из кровавой бойни. Так что кровь погибших и на них тоже. Октябрь 1993-го года — это великое множество «тёмных» тайн. В те страшные и кровавые дни были как героизм, так и подлость. А рассказ «древний» и писался действительно для одной региональной «красно»-патриотической (но не националистической!) газеты. Правда, его так и не напечатали. Естественно, что определённая «идеология» в нём присутствует. Получилась эдакая смесь Проханова и советской НФ. У меня ещё была идея написать для той же газеты небольшой рассказик о девчушке, которая родилась и выросла в марсианской колонии будушего «космического Советского Союза». Но, увы, так и не сложилось, ибо газета из-за не совсем «приятных» причин перестала издаваться. А из коллег-ефремовцев уважаемый Тэй Рам защищал Белый Дом в октябре 1993-го года.
Эуг Белл: Счастье, что Тэй Рам остался живой. Мы жили тогда в Краснодарском крае, в казацкой станице. Я рвался в Мск, но в тот день, когда решил ехать - уже все закончилось. Есть хорошее исследование по этим всем событиям. Поищу ссылку - приведу.
Алексей Л.: Тут ругают "Нооген" за зюгановщину, а сами?..
Алексей Ильинов: Алексей Л. пишет: Тут ругают "Нооген" за зюгановщину, а сами?.. Спокойно, спокойно... Заверяю Вас, что рассказ писался отнюдь не под «влиянием Зюганова». Да, он посвящён памяти тех, кто защищал в 1993-м году Белый Дом. С некоторыми из них я некогда лично общался. Это смелые и искренние люди. Возможно, где-то они сильно ошибались, но, тем не менее, они были вполне честны (и перед собой, и перед Богом) в том «чёрном октябре» 1993-го. Также заверяю Вас, что «фанатов ЕБН и Гайдара» здесь, на этом Форуме, также нет.
полная версия страницы