Трак Тор: click here Распа́д СССР — процессы системной дезинтеграции в народном хозяйстве, социальной структуре, общественной и политической сфере Советского Союза, которые привели к прекращению его существования как государства в 1991 году. Но империя не умерла - она затаилась на время...
Алексей Ильинов: Эуг Белл пишет: Желаю тебе и Алексею более глубокого анализа этнических особенностей разных народов. Жень, я никоим образом не считаю себя специалистом ни по Чечне, ни по Туве, хотя, как историк, читал кое-какие материалы по истории Бронзового века на территории Чечено-Ингушетии, а также по урало-алтайской мифологии и мифопоэтической традиции Алтая, Тувы и Бурятии. Никто не призывает истреблять тот или иной народ (это страшнейший грех!), ибо нет "идеальных" и "неидеальных" народов. Но в каждом народе есть как свои «плюсы», но есть и свои драматические «минусы». Я считаю, что в постсоветской трагедии, которая обернулась войнами и вымиранием миллионов, виновны ВСЕ, БЕЗ ИСКЛЮЧЕНИЯ, стороны — и «колониальные», и «антиколониальные». И, в таком случае, каяться нужно всем. Андрей и я говорим только об одном — о смертоносном вирусе этнонационализма и религиозном экстремизме. Увы, но на постсоветском пространстве сейчас в особом почёте «чойо чагасы» и иже с ними. Везде, куда не глянь, «антиимперская» полемика строится на этнонационализме. Прибалтика тоже, вроде бы, отчаянно боролась с «имперским» наследием, но теперь там по улицам открыто маршируют ветераны СС. А в Чечне, в среде боевиков, очень тепло вспоминают чеченцев, которые воевали на стороне Гитлера, в национальных формированиях СС. Ведь это же трагедия! Лично для меня отдельно существует прекрасный народ Чечни и его вековые традиции (в том числе и уникальная религиозная традиция, связанная с суфизмом — эзотерическим Исламом и доисламскими "языческими" верованиями), который я никоим образом не хочу смешивать со всевозможными «борцами за независимость Ичкерии». Ни Завгаев, ни Радуев, ни Басаев, ни Бараевы etc. — к чеченцам никакого отношения не имеют. Это наци-бизнесмены, которые, прежде всего, на крови и страданиях собственного народа делают кровавые деньги. А это факт. И с ним трудно поспорить. В самой Чечне сейчас отношение к ним ЗАМЕТНО изменилось. Но ведь ничуть не лучше и «имперская» сторона, ибо и она также не особенно «гуманна». И тоже делает свой business. В этом вся ТРАГЕДИЯ! В том, что ОБЕ стороны ОДИНАКОВО ЗАРАЖЕНЫ ядом Инферно! В Чечню должны придти Прогрессоры. Там должна восторжествовать высокая, подлинно человечная и братская Культура, но никак не фанатичный ваххабит с автоматом, ведущий газават против «неверных». Там, если угодно, ожидают прибытие «Тёмного Пламени». Тут вот в Интернете нашёл две статьи, которые, как мне кажется, имеют отношение к нашей теме. Тексты, конечно, неоднозначные (прости, пожалуйста, если что-то тебе в них не понравится ): http://www.memo.ru/hr/hotpoints/N-Caucas/ch99/000408/iz0408c.htm + http://www.zlev.ru/23_29.htm
Алексей Ильинов: Андрей Козлович пишет: Нет, не получается, Алексей. В Средневековье уже не было тейпов. Андрей, а как же родовые башни на Кавказе? Их ведь возводили именно в Средние века. Вспомни те же роды, семейства, кланы. Вспомни горную Шотландию или же Сицилию и Корсику. Или те же королевские и иные аристократические семейства, которые строились именно по кланово-родовому принципу. Ну а знаменитая «разборка» между Монтекки и Капулетти в «Ромео и Джульетте» Шекспира - это ведь наглядный пример, имевший место именно в Средние века! К тому же границы Средневековья историки трактуют по разному. Для кого-то Средние века заканчиваются с гибелью последнего магистра Ордена Тамплиеров в 1314 году и началом Столетней Войны, а для кого-то — с окончанием опустошительной Тридцатилетней Войны в Европе в 1648 году. В Италии, например, Средние века окончились сравнительно рано, тогда как в Азии средневековье продолжалось и в XIX столетии. В Японии, например, революция Мёйдзи в 60-х годах XIX века стала резким скачком из самурайского средневековья сразу же в европейскую промышленную историю (именно этому эпизоду посвящён небезызвестный фильм «Последний самурай» с Томом Крузом в главной роли).
Андрей Козлович: Так кто спорит, род, безусловно, сохранился и сохраняется по сей день. Отказаться от института семьи ещё не получилось нигде. На Западе он имеет куда большее значение, чем имел в СССР поскольку по сей день существует понятие майората - собственности рода, и наследие имущества по данному понятию. Но исчезло родоплеменное устройство общества. Главное значение в политических процессах стали играть на Западе деньги, в СССР - должность. В Чечне, на Сицилии и Корсике, же, по сей день решение рода имеет слишком большое значение, более того, похоже, значение этого решения растёт. И это сложно назвать пережитком родоплеменного строя. Здесь налицо признаки зарождения новой культуры, и судя по последствиям к которым она приводит, главное из которых, скажем так, идейная организованная преступность, по своей чудовищной жестокости превосходящая все иные формы организованной преступности, зарождается злокачественная псевдокультура.
Эуг Белл: Жень я НЕ правозащитник, хотя много общался в этой среде. Мне ближе понятие "несогласник", "отказник", "диссидент" и т.п. Но здесь я не хотел бы обсуждать этот вопрос (почему так). В принципе я сторонник идеи свободной конфедерации народов в России (часть которых могла бы получить назад свою этническую территорию). Но все несколько сложнее по той причине, что "бюрократический сепаратизм" действительно существует, а также уголовный "анархизм" под разными масками, в том числе, возможно, и религиозными. Вопрос может ли народ образовать независимое государство на своей этнической территории или будет очередной "сектор Газа" - это должно решаться на ОПЫТЕ. Процесс отделения не должен быть быстрым. В старом еще "горбачевском" законе было 2 референдума, разделенные 5-ю годами. Этот принцип, имхо, вполне практичен. В настоящее время на территории "колониального государства РФ" находятся несколько таких возможных претендентов на отделение. В том числе и Тува. Но процесс реального отделения - долог, сложен и конфликтогенен. Можно заявлять какие угодно ИДЕАЛЫ. Но не стоит забывать, что идеалы - слишком идеальны, а реальность - слишком реальна. Попытка найти "точку равновесия" между ними - благородное занятие благородных людей, связанное с огромной ответственностью.
Cat: Вот недавнее интервью с известным журналистом В.Познером. Оно, на мой взгляд, интересно тем, что журналисты некоего провинциального журнала отчего-то задавали вопросы, многие из которых поднимались и на нашем форуме. Поэтому можно себе представить, что в некоторых наших темах отвечает участник форума под ником Владимир Познер :-) Интервью длинноватое, привожу здесь далеко не все. И с купюрами. О развале СССР – Владимир Владимирович, независимость России лично вам что принесла – вред или благо? – Мне трудно ответить на ваш вопрос, потому что я считаю, что Россия была независимой всегда. Все-таки как ни крути, Советский Союз – все та же Российская империя, но только другого строя. По существу же все, что относилось к Российской империи, за исключением Финляндии – все и осталось. Империя никуда не исчезла. Только раньше она называлась по-другому. По сути, один имперский строй сменился другим, который назывался так, как назывался, – СССР. Россия всегда была главной в этой Империи, поэтому говорить об ее независимости как-то странно. От кого независимости? – РСФСР была единственной республикой, у которой не было ничего своего – все союзное... – Да, это правда, в Москве не было компартии РСФСР, но были компартия Украины, компартия Грузии и т.д. Но все равно главной была Россия, все решалось в Москве. Независимость – так, как я ее понимаю, – это когда одна страна не подчинена другой. Но это никак не относится к Российской республике времен СССР. Вообще, это несколько казуистический спор, вот, мол, мы освободились. А от чего мы освободились, собственно говоря? Освободились от всех других республик, о чем многие, честно признавшись, до сих пор жалеют. Я не жалею нисколько, потому что понимаю, что империя, как единица, не может существовать вечно. Были империи, которые господствовали долго, гораздо дольше, чем, скажем, Советы. Но, во-первых, повторюсь, Россия-то стала Империей задолго до ее превращения в СССР, а во-вторых, империи имеют свойство распадаться, потому что колонии стремятся к независимости и в конце концов ее обретают. Поэтому для меня было очевидно, что это произойдет. Я не мог сказать, когда, я ведь не ясновидящий, но то, что так не может существовать вечно, мне было ясно. – Я правильно понимаю: к распаду привели не столько экономические предпосылки, сколько политические… – Имело место и то и другое. Стремление к независимости где-то было сильнее, а где-то более слабым, но ведь было – этого отрицать нельзя. Прибалтика, например. Эти три республики вошли в состав СССР значительно позже остальных, потому что после революции откололись и хотели независимости. Помню, был проведен референдум, который показал, что 72 процента жителей СССР были за сохранение Союза. Но то был референдум нечестный, потому что в нем принимали участие русские. А их-то как раз все устраивало, ведь они были главными. А если бы это был честный референдум, то его проводили бы среди этноса – среди грузин, армян, латышей и т.д. Но не среди русских, живущих в Грузии, Армении, Латвии. И результат был бы совсем иной, в этом я не сомневаюсь ни одной минуты. Отчасти это были экономические причины, потому что к тому времени, когда проводили этот опрос, времени, предшествующему распаду Союза, люди уже жили плохо. В магазинах ничего не было и т. д. Но главной все же была причина политическая – «мы хотим жить сами по себе». Это характерно для любого народа: он хочет быть сам по себе. Вот, например, распад Югославии. Хорваты хотели быть хорватами, черногорцы – черногорцами и т.д. А сербы как главные хотели все сохранить. Так же и в Грузии: абхазцы захотели иметь свою страну – Абхазию, а не быть частью Грузии. В какую страну ни заглянуть, где есть подобные проблемы, это видно. Поэтому мне было понятно, что так произойдет. – Тогда как вы считаете, правильный ли был избран путь? – Вы знаете, о правильности пути можно судить следующим образом: много ли крови было пролито? Потому что падение империй зачастую происходило за счет восстаний и войн. Поразительно, но Советский Союз распался, по сути дела, без войны. В общем, все произошло более-менее спокойно. Поэтому я бы сказал – да, это был правильный путь. – Для вас этот день – 12 июня – праздник? Если его условно считать днем рождения нового государства? – Мы не живем в СССР не с 12 июня, а с конца 91-го года. Я считаю, что искоренение советского строя – это праздник, и в этом я не сомневаюсь нисколько. Для меня странно, что выбрали именно этот день. Я его не ощущаю праздником. И вообще, он для меня очень искусственный. Выходной - не выходной. Я его не связываю с чем-то таким, как говорил Горбачев, судьбоносным. Об экономике – По разным оценкам, только за правление Бориса Ельцина мы потеряли порядка 40 процентов экономического потенциала. За годы войны – 20-22 процента. Когда мы это наверстаем? И видите ли вы ту генеральную столбовую, по которой Россия должна была бы пойти и пойдет в конце концов? – Я совершенно не пойму, что это за подсчет. За время войны мы потеряли 27 миллионов человек, а за время распада СССР – никого. 27 миллионов человек – это гораздо больше 10 процентов населения. Как экономически измерить такие потери? Конечно, мы потеряли очень много, потому что Советский Союз был так организован, что это был единый организм. Заводы, которых было много на Украине, в Узбекистане, других республиках, были связаны друг с другом… И это то, что мы потеряли… Я думаю, что многие вещи, которых мы лишились, мы не восстановим. Например, в России никогда не будет расти хлопок… Виноград, грузинское вино – всего этого у нас уже не будет. Но при этом, кто бы что ни говорил, уровень жизни в России сегодня заметно выше, чем он был в Советском Союзе. У людей больше денег. Да, есть очень много бедных людей, но в общем и целом люди живут гораздо лучше. В магазинах не было вообще ничего. Только консервы и «Завтрак туриста». А сейчас там есть все. Да, нужны деньги, чтобы все это купить, но это уже другой вопрос. Если бы в стране не было денег, то всего этого не было бы и в магазине: нет спроса – нет товара. В этом смысле мы перегнали основательно. Что касается общего экономического положения валового производства, пока это, конечно, не валовое производство Советского Союза. И когда будет – неизвестно, это зависит от того, как будет построена экономика страны. На сегодняшний день страна сидит на газово-нефтяной игле. И это очень плохо, потому что это легкие деньги, образно говоря. И страна непобуждаема к диверсификации, к развитию других направлений. На мой взгляд, это ошибка в экономической стратегии. – А вы видите путь? – Да, я вижу путь, как мне кажется, я ведь все-таки не экономист, я журналист и не более того, но у меня такое ощущение, что мы должны изменить экономические приоритеты. Должны ставить другие цели и идти к ним. Нет ни одной страны в мире, которая во всем, по всем направлениям превосходит другие, но мы должны определить приоритеты, выделить отрасли, в которых у нас есть определенные традиции и в которых мы можем быть конкурентоспособными с другим миром. – Например? – Это трудно сказать. Мы должны развивать другие области экономики, вкладывая в это и привлекая также иностранные деньги. Мне кажется, что вектор нужно менять. Иногда ссылаются на опыт арабских стран, которые живут за счет нефти, и живут хорошо. При этом не говорят о том, что в этих странах гораздо меньше населения, гораздо ближе к поверхности лежит нефть и гораздо проще ее добывать. И что, хотя уровень жизни жителей этих стран довольно высокий, они, как правило, не работают, а работают приезжие. Все равно наступит день, поверьте мне, когда найдут другой источник энергии. Не нефть и газ, а, скажем, водород. И вот что тогда будет с этими арабскими странами – это большой вопрос. И они сами это понимают, и сегодня в Дубаи развивается строительная промышленность как нигде. Они находят другие пути, и мы должны найти другие пути, потому что купание в нефти и дышание газом – это временное явление. 20-30 лет – большие деньги, и эти деньги надо использовать для развития других вещей. Надо посмотреть, что у нас хорошо получается. Что мы производим помимо оружия – тут-то мы всегда были сильными, – но на одном оружии страна не может существовать. А кроме оружия, какие наши товары конкурентоспособны? Насколько я знаю, мы делаем турбины, которые покупают во всем мире. Трубы определенные, широкого диаметра… Я думаю, что помехой развитию других отраслей экономики являются очень мощные лобби, существующие в нашей стране и заинтересованные в развитии газа и нефти. О величиии России и других стран – В интервью Delfi вы сказали о «былом величии России». Вы действительно считаете, что величие России в прошлом, что его сейчас нет? – Если говорить о советском времени, то был определенный период первых пятилетних планов, когда Россия вырвалась вперед во многих областях, начиная с фундаментальных наук и кончая промышленными отраслями. По валовому продукту, вообще говоря, она вышла тогда на второе место в мире. Не по уровню жизни населения, но было видно, что страна очень мощно развивается. Другое дело, что в какой-то момент так называемая плановая экономика перестала работать. Система не позволяла. Было несоответствие между посылом и реальностью. Посыл говорил: от каждого по возможности, каждому по труду. Это прекрасный лозунг, но реально он не осуществлялся. Было не от каждого по возможностям и не каждому по труду. И тому миллион примеров... Да, конечно, величие России было связано с военной мощью. – То есть вы считаете, что величие государства измеряется сферой его политического влияния, его возможностью влиять на геополитические процессы? – Думаю, да. Но это не значит, что именно такое величие надо видеть своей целью. Швейцария – не великое государство. И Норвегия. Но когда ООН составляет список стран с наиболее высоким уровнем и качеством жизни, то там как раз фигурируют страны не великие. Государства Скандинавии, Швейцария, Голландия. США на 18-м месте. Китай влияет на весь мир: при этом количество нищих в Китае больше, чем где бы то ни было. – Имеет ли смысл стремиться к такому величию? – Вы знаете, иногда это результат исторического развития. Россия, как громадная страна, генетически видит себя великой державой. Это стало частью менталитета. Но это может измениться, как, например, произошло в Англии. Во времена империи у англичан было чувство, что солнце не садится над Великобританией. Теперь такого чувства у них нет, но на это понадобилось время. Стремление во что бы то ни стало быть великой державой, на мой взгляд, сильно мешает. Надо стремиться к другому. Надо стремиться к тому, чтобы людям было хорошо жить. Чтобы им было комфортно, чтобы они чувствовали себя в безопасности и верили в завтрашний день. Если при этом из-за богатства страны или ее размеров она становится важной в геополитике, это хорошо. Но считать, что это и есть цель, неправильно. Примириться с тем, что сегодня мы не сверхдержава, – очень трудно. И это нежелание я вижу у самых разных людей. Назад пути нет, можно идти только вперед. И можно чего-то добиться, только цель должна быть другой. Потому что качество жизни людей в России – довольно низкое. О сравнении некоторых национальных черт русских и не русских – Назовите еще национальные черты.... ...Какие вещи для меня совершенно неприемлемы в России? Это бесконечное долготерпение. Это жажда сильной руки и нежелание самим решать что-либо. Нежелание брать на себя ответственность. И отсутствие веры, которое легко объясняется тем, что в течение очень долгого времени людям доказывали, что это бесполезно. Нельзя сказать, что это какое-то безразличие, просто есть ощущение, что каждый живет только для себя. Я могу привести живой пример. Некоторое время назад я был во Франции, это было в августе, когда все французы отдыхают. У них август – время отпусков. И вот в конце августа все возвращаются к себе домой. Я был на юге, и французские власти не придумали ничего лучше, как именно в этот момент резко повысить тариф на бензин. Дальнобойщики забастовали и своими громадными машинами заблокировали нефтеперерабатывающие заводы, и бензин перестал поступать на бензоколонки. Бензин давали скорой помощи и пожарникам, а больше никому. Все застряли и не могли уехать домой. На телевидении, я видел, брали интервью у людей, спрашивая их, как они к этому относятся. И не было ни одного человека, который бы не сказал: правильно, молодцы, так и надо. Вот это солидарность! Теперь другой пример: в Екатеринбурге зимой целый большой квартал лишен тепла. Люди пишут письма, протестуют, и ничего. И тогда они вышли на улицу и перекрыли движение. И что вы думаете? Их стали избивать водители, потому что у этих водителей дома было тепло. А раз у меня дома тепло, меня не волнует, что у тебя холодно. Меня это не-вол-ну-ет. Это очень характерная черта русского человека. Ну, например, происходит монетизация льгот, кто вышел на улицу? Вышли те, кого это коснулось, их было очень много, но не вышли на улицы те, кого это не коснулось. Для меня это совершенно неприемлемая вещь. Во Франции, Италии, Испании, в Англии, Германии так не будет. Там живут с ощущением, что это моя страна и я за нее отвечаю. Из чувства солидарности с другими людьми они выходят на улицу. Это другое отношение к жизни. «Как это вы такое сделали? Нет, я не согласен. И не важно, что сегодня меня это не коснулось. Сегодня вы с теми поступили вот так, а завтра со мной… Так не пойдет. Я не допущу этого!» – Во Франции люди всегда бастуют, если им нужно выразить свое недовольство? – Во Франции забастовки – это национальный спорт. Иногда это вызывает раздражение, но в принципе это правильно. Если меня что-то не устраивает, это не означает, что я должен менять место работы. Я выхожу на улицу и борюсь за свои права. Надо дать понять властям, что меня это не устраивает. – Но ведь если человек приходит на эту работу, значит, она его устраивает? Зачем же он изначально соглашается на такие условия? – Поначалу все хорошо, но потом могут подняться цены, увеличиться налоги. Конечно, если я подписал договор на определенных условиях, то меня все устраивало. Но потом-то ситуация изменилась, а в договоре все осталось по-прежнему. И как быть? Это ощущение, что я в ответе за то, как я живу, и я требую соответствия. Бывают, конечно, вещи неприемлемые. Отменили все полеты из-за извержения вулкана. Авиационным компаниям пришлось найти пути, как с этим справиться, и они уволили большое количество людей. А когда все стало налаживаться, люди так и остались без работы, и их не брали обратно, потому что нашли пути работать без них: можно меньше платить и т.д. Конечно, были забастовки. А у нас, я уверен, этого бы не было. Вот эта покорность меня не устраивает совершенно… Я помню, много лет назад у меня в гостях был близкий друг-француз. Мы поехали с ним за город. И в этот момент отменили электрички. Без каких-либо объяснений. Люди стоят на перроне и ждут. А им объявляют: электричка будет через час, потом еще через час и т.д. Кто-то пытается найти автобус, кто-то ловит попутку. Во Франции люди разнесли бы все: «Как это так? Как вы с нами обращаетесь?» Понимаете? Это другое. Вот вещь, для меня совершенно неприемлемая. О православии, религии вообще и ученых ... Я думаю, что одна из величайших трагедий для России – принятие православия. Если посмотреть сегодня – ограничимся просто Европой и возьмем христианские страны, – есть три ветви христианства: католицизм, православие и протестантизм. Если оттолкнуться от таких определений, как демократия, качество жизни, уровень жизни, и распределить страны именно по этим показателям, то на первом месте будут именно протестантские страны, все. Потом католические. И лишь потом такие, как Россия, Греция, Болгария и т.д. И это совершенно не случайные вещи, потому что более темной и закрытой религией является православие. – Что значит темная? Как может религия быть темной? – Очень легко. Когда люди сжигают себя на кострах, это как? Это светлая, что ли? Это было. Когда было серьезное разделение внутри православия в России. При этом – абсолютное отрицание и неприятие других религий. Третий Рим, народ-богоносец и т.д. Это все отсюда. Мало кто задумывается над тем, что ведь гетто для иностранцев, гетто в России существует со времен Ивана Грозного точно. Называлось это «немецкая слобода». Что такое немецкая слобода? Кто такой немец? Немец – это не германец. Немец – это человек, который не говорит по-русски, поэтому он немой. Вот что это такое. Боязнь Запада и рассмотрение Запада как чего-то опасного и аморального идет от церкви. Религия – это определенный философский взгляд. Но церковь – это инструмент. Русская Православная Церковь больше всего напоминает мне КПСС с Политбюро, которое состоит из митрополитов, и с генеральным секретарем, который называется патриархом. Я считаю, что Русская Православная Церковь нанесла колоссальный вред России. В России не было Возрождения. В Западной Европе смогли отойти от темных составляющих церкви. Когда возникло совершенно другое ощущение и понимание жизни, это рассвет искусства. В России этого не было вообще. Когда вы смотрите на русское искусство, в частности, на иконопись до татарского ига, она ничем не уступает началу Возрождения в Италии. Это ничем не хуже Джотто. Потрясающие вещи, которые потом исчезают. Главный «татарин» для меня (я никого не хочу обидеть) – Иван Грозный. Он все свел на нет, все уничтожил. То, что при нем происходило и творилось с Великим Новгородом, – просто не поддается описанию. Реки действительно окрасились в красный цвет, уничтожались тысячи людей. Я считаю, что православие явилось тяжелой ношей для России. – Неужели у вас нет друзей среди православных священников? – Нет, конечно. Они меня не любят. Сегодня не модно быть против церкви, сегодня многие, кто размахивал партийными билетами, размахивают крестами. Поразительная вещь: как это быстро все у них произошло? Они были такими невероятными атеистами. – Но ведь не везде такая неискренность. – Я допускаю, что есть искренние, но я понимаю, что все это игра. А завтра что-то изменится, и кресты будут позабыты. Появятся звезды, или ромбы, или что-то еще. Сегодня Православная церковь вмешивается в политику, где ей совершенно нечего делать. В школьное образование. Она чрезвычайно агрессивна. – В чем тогда, по-вашему, заключается роль церкви? – Проповедовать – в храме – пожалуйста. Многим людям нужна вера просто потому, что нужно ощущение, что на самом деле за добро воздается, а за зло наказывается. И, кроме того, после смерти есть что-то еще. – Вы чувствуете в себе эту потребность? – Нет. Я по образованию биолог, физиолог человека, для меня совершенно очевидно, что после смерти ничего нет. – Есть масса ученых, которые веруют. – Ну, насчет массы не знаю, вообще-то это абсолютное, как вам сказать, противоречие. Ученый, верующий в бога, – это нонсенс. Главное в человеке – это стремление познавать. Главное слово для маленьких детей – это «почему». Почему солнце светит, почему вода мокрая, почему, почему, почему. Это сидит в нас. Мы хотим знать. И все наше развитие – это результат стремления знать. Вот животные не хотят знать, у них нет этой потребности, они живут по инстинкту, из поколения в поколение ничего не меняется. У нас есть инстинкты, как у животных, но еще у нас есть этот странный орган - мозг, который все время стремится познавать. Церковь говорит: нет, надо верить. Нельзя спрашивать. Я говорю: подождите, непорочное зачатие – этого не бывает. Искусственное осеменение – да. А непорочного зачатия – нет. Ну я еще могу допустить, что есть некий вселенский разум, но вся эта библейская история... что вот за шесть, за семь дней Бог создал… – А если отвлечься от библейской истории? – А как можно отвлечься от Библии и при этом сказать: я верующий. Во что тогда ты верующий? Во что? Я всегда спрашиваю: если Бог есть, то зачем он создал клопов? Они ничего не дают, и их никто не ест. – Значит, они что-то едят. – Нас, нас они едят! Я говорю: докажите. А мне отвечают: не надо никаких доказательств. Это так, потому что это так. Но я тогда говорю: когда-то вы утверждали, что земля плоская. И сжигали людей, которые говорили, что это не так. А потом пришлось признать. Католикам понадобилось 500 лет, чтобы признать, что Галилей был прав. Если жить по вашим правилам, мы бы до сих пор сидели в пещерах. О чем вы говорите? Если говорить о всемирном разуме, я хочу понять: что это такое? Вот когда дети пухнут от голода в Африке, и по их лицам ползают мухи. Это что? Это всемирный разум? Пути господни неисповедимы. Но вот вы и извините. О том, кто во всем виноват и о смысле жизни – Если чисто теоретически предположить, что Бог есть – он же создал нас не безвольными людьми. Мы сами принимаем решения. Мы же наделены волей. Соответственно, то, что происходит, происходит не по его вине, в этом наша вина. Человеческая. А иначе тогда все предопределено. – Я абсолютно с вами согласен: во всем, что с нами происходит, мы виноваты сами. Мне говорят, все, что происходит, происходит по Божьей воле. В чем тогда смысл этих бесконечных страданий? Если взять все население Земли и свести его к ста человекам, при этом сохраняя все соотношения, которые существуют, из этих ста 57 будет из Азии, 23 из Европы, 14 из Америк и 8 из Африки. Из этих ста у одного будет компьютер, у одного высшее образование, шестерым из них будет принадлежать 59 процентов богатств, из всех, что есть на земле. И все эти шестеро будут жить в США. Я вас спрашиваю: это что? Если это мы виноваты – нет вопросов. Но если это Божья воля, тогда я развожу руками. - В чем смысл жизни? – На мой взгляд, смысл жизни заключается в самоосуществлении. В нахождении того дела, ради которого ты родился, потому что у каждого человека есть талант. Это может быть талант класть камни, водить машину, писать книгу. Человек выражает себя через труд, через нахождение партнера, через продление себя рождением детей. Вот смысл жизни для меня. Если человек находит это – это и есть счастье. Подавляющее большинство людей не находят себя. Если же человек не находит себя, он не является счастливым. Особенно это касается труда. Зачастую люди занимаются трудом, только чтобы заработать. Они в этом себя не выражают. И среди них могут быть даже миллионеры. О демократии – Скажите, а демократия в России возможна? И вообще, есть ли она? – Разумеется, проявления демократии в России есть. Я думаю, что из всех видов человеческого общества, которые нам известны, демократия все-таки наиболее желанная и наиболее естественная. И, конечно, она возможна в России. Опять-таки возможности ее развития, скорость осуществления зависят от исторического развития страны, народа и т.д. Другое дело, что в России вообще никогда не было демократии. – Ну как же? А Новгород? – Да, были примеры. Новгород. Но это не вся Россия. И это была демократия своеобразная, и Россия не пошла по пути развития Новгорода, он не стал столицей. Так не случилось. По сути дела, как государство Россия никогда не была демократической. Да и вообще современная демократия возникла в последнюю четверть XXVIII века, когда это произошло в Америке. Я полагаю, что это, безусловно, единственный путь развития. – Гордон, бывший гостем вашей программы, высказал мысль, что демократия нужна только для перераспределения ресурсов. – Ну, я с ним в этом совершенно не согласен. Демократия не для этого существует. Разумеется, при изменении строя идет перераспределение ресурсов. Но он имел в виду совсем другое и имел в виду совсем не демократию. То, что произошло, объективно не могло не произойти. Этот строй больше был не работоспособным. О свободе слова и прессы – А как вы считаете, есть ли у нас свобода слова? – Нет. Что такое свобода слова? Свобода слова – это не то, как мы понимаем. Это не мое право говорить, что я хочу. В свое время был такой член верховного суда США Оливер Уэндел Холмс-мл, так вот он сказал следующее: человек не имеет права кричать «пожар!» в битком набитом кинотеатре только потому, что он хочет кричать «пожар!». Это ограничение свободы слова? Конечно. И это ограничение называется ответственностью. Для меня совершенно понятно, что свобода слова сопряжена с ответственностью за это слово. И самый свободный человек – это самый ответственный. А самый несвободный – это раб. И у него нет никакой ответственности, за него отвечает хозяин. У нас понимание «что хочу, то и ворочу» – это воля, а не свобода. Если же говорить о СМИ, то свобода слова у нас отчасти, конечно, есть. И она довольно цинична. Потому что она строится по принципу: чем меньше ваша аудитория, тем больше свободы. Власть на это именно так смотрит. Но если вы влияете на большое количество людей, вашу свободу ограничивают. На «Эхо Москвы» говорят что хотят. Сколько у них слушателей в России? Ну, может, миллион. Ну, два. Ерунда какая-то. А вот Первый канал – это другое дело. – Алексей Кириллович Симонов сказал мне замечательные слова: «Свободы слова – нет. Гласность есть. А свобода слова состоит не только из гласности, но и из слышности». Так вот способности услышать у нас нет. – Я его очень хорошо знаю и высокого о нем мнения, но вот в этом с ним не согласен. Конечно, слышать важно. Но все-таки свобода слова – это право человека высказать свою точку зрения, понимая при этом, что он отвечает за свои слова. А слышат его или не слышат – это из другой области. – В свое время, я помню, выходили такие публикации в центральной прессе, такие передачи на Первом канале… И ничего: те, кого изобличали, до сих пор живут и благоденствуют. – Все правильно, потому что страна у нас недемократическая. А недемократическая власть не очень слышит журналиста и не очень-то хочет, чтобы он говорил. В тоталитарной стране журналистов вообще нет. Там есть солдаты идеологического фронта. А солдаты получают приказ и выполняют его. Если он хорошо его выполняет, он получает медаль или орден, повышение в чине и может дослужиться аж до генерала. – А вы вообще считаете, что журналистика может быть свободной? – Конечно. Весь вопрос в том, как понимать это. Вообще, свобода и свобода слова – это коридор. Он может быть очень широким и может быть очень узким. Но у него всегда есть стены. Полной свободы не бывает. Если посмотреть на СМИ так называемых демократических стран, можно сделать вывод, что да, конечно, свобода слова и журналиста есть, неполная. Он зависит от хозяина газеты. Если хозяин газеты не даст ему что-то сказать, он пойдет в другую газету. Но если все газеты управляются одним человеком по имени «государство» – куда он пойдет? Вот это советская система. Даже сегодня. Если не на Первый канал, то я могу пойти на РЕН-ТВ. Да, там не такая аудитория, это правда, но я могу и там многое сделать. Я вообще не понимаю, что такое полная свобода. Как это понимать? Я работал шесть лет в Америке и делал программу с Филом Донахью. Вот однажды очень ругали Японию за то, что она не пускала в продажу американские машины. Закрыт был рынок для них. Страшный был шум по этому поводу. И мы в своей передаче, обсуждая это, сказали, что японские машины лучше американских. Чего шуметь? Надо делать такие же хорошие машины, вот тогда будет повод, чтобы шуметь. Среди наших рекламодателей была компания "Дженерал Моторз", которая выпускает автомобили, и они отказались рекламироваться. Нас вызвал босс и сказал: "Вы с ума сошли? Да, у нас свобода слова. Но она на улице, а не в моей студии. Вы не можете нападать на наших рекламодателей". – Вот именно, мы не можем взять и сделать, ну, например, обзор состояния какой-то отрасли в Кургане, потому что это наши рекламодатели… – Да! Конечно, есть компромисс. Кто спорит? Ничего с этим не поделаешь. Это жизнь. Да, нужны деньги, и без рекламодателя у вас ничего не получится. Правда, на Западе, например, есть общественное телевидение, которое существует в 49 странах, которое не зависит ни от власти, ни от рекламодателя. В Великобритании BBC. Там есть закон, в соответствии с которым человек платит за каждый телевизор, который имеет дома. И платит немало. Не заплатить – это уголовное преступление. Эти деньги поступают только на счет BBC и никуда больше. В Канаде есть CBC. Там все иначе: определенный процент бюджета идет на СBС. Закон гласит, что нельзя уменьшить этот процент, то есть давить на CBC, сказав им, а вот вы так, тогда мы вам дадим не один процент, а полпроцента, нет, закон это запрещает. У них нет рекламы, и они не зависят от власти. Но любое коммерческое телевидение зависит от денег. О войне с Грузией – А события в Грузии? Так много лжи было вокруг них… – Давайте не путать. Я очень хорошо знаю этот регион. Я давно и часто бывал в Грузии. И мне было ...
Cat: ... совершенно очевидно, что абхазцы не хотят быть в Грузии. Скажу больше, я был свидетелем того, что грузины обращались с абхазцами как с людьми второго сорта, как будто абхазцы только что с деревьев слезли, и так далее, и так далее. Мне было понятно, что такие вещи даром не проходят. Что-то будет по этому поводу. Когда отношения России с Грузией испортились, а они испортились довольно основательно при Саакашвили, и возникло противостояние, в общем-то говоря военное, а до этого в Абхазии были военные действия, и там были так называемые русские миротворцы. Положение было чрезвычайно неустойчивым, и, очевидно, Саакашвили решил, что можно силой вернуть Южную Осетию и Абхазию. Я знаю, на чем он базировал свои расчеты. Он считал, что Россия не станет отвечать, поскольку это вызовет чрезвычайно негативную реакцию в мире, и портить отношения со всем миром Россия не станет из-за Абхазии. И второе, что американцы помогут. Он ошибся. Американцы не помогли, и Россия ответила. Это было военное вторжение со стороны Грузии, в результате чего Грузия потеряла Абхазию навсегда. Больше Абхазия никогда не будет частью Грузии. И конечно, в этом смысле Саакашвили сильно «помог» своей стране. Но он человек, скажем так, странный, я ограничусь этим. Вранья было очень много, но вранье, вообще говоря, началось не с российской стороны. Было сказано, что Россия вторглась в Грузию. Причем, когда я читал иностранную прессу, было такое впечатление, как будто там какой-то дирижер руководит этим оркестром. – А почему так-то? Почему весь мир? – Потому что отношение к России такое. И оно имеет свою историю. И оно не лишено основания. Но в данном случае это было усилено еще и тем, что вроде маленькая-малюсенькая Грузия и гигантская Россия и вроде бы Саакашвили – друг Запада, а Путин – не друг Запада. И наконец, с пропагандистской точки зрения российская сторона, конечно, повела себя совершенно по-идиотски, она поначалу не пускала иностранных журналистов в этот регион. А Саакашвили приглашал всех. Ну и журналисты, конечно, делали свои выводы: туда нельзя, здесь можно. Потом, примерно через месяц-полтора-два, все стало меняться. Стали говорить: да нет, одну минуточку, не так все просто. Я могу сказать, что как раз в этой ситуации Россия повела себя правильно. Я не понимаю, почему Косово, которое всегда, с древнейших времен, было частью Сербии, может быть независимым, а Абхазия не может быть независимой. И когда я задал этот вопрос Хиллари Клинтон в своей программе, у нее тоже не было убедительного ответа. Она только говорила о том, что «ну-у, Югославия не была такой сплоченной страной, мол, а Грузия была, и поэтому…» – ерунда. И там и там люди были неравноправны, и там и там они хотели независимости, так что в данном случае были применены типичные двойные стандарты. Это как раз тот случай, когда у меня особых претензий к российской власти в этом конфликте нет. Да, провоцировали грузин… Ну да, провоцировали! Ну и что? Это, так сказать, правила игры, тем более что, я повторяю, отношения-то были враждебными на самом деле. Причем я не считаю, что инициатором этих враждебных отношений является Россия. О советскои и американском образовании - Кстати, в вашей передаче с Фурсенко я не почувствовала - а обычно чувствуется ваше отношение к той проблеме, которую вы поднимаете, - так вот я не почувствовала вашего отношения к ЕГЭ. Как вы относитесь к ЕГЭ? – Отрицательно. Хотя Фурсенко говорил, что, мол, ЕГЭ – это один из способов борьбы с коррупцией. Но мы увидели сейчас, насколько этот способ борьбы эффективный. Но я даже не об этом... Просто мне кажется, что система единого государственного экзамена так построена, что не способствует развитию личности. Это похоже на «Кто хочет быть миллионером». Вот четыре ответа – выбери правильный. – То есть система тестов разработана неправильно? Ведь вы же сами говорили о том, что в Штатах тоже тестирование. – И поэтому школьное штатское образование никем не считается очень хорошим. Да, там есть отдельные привилегированные элитные школы, но никакого ЕГЭ в них нет. Там совсем по-другому учат. Другое дело, что американские университеты среди лучших. Но туда не поступают из обычных школ. А поступают либо очень способные – бывают исключения, либо из школ, которые готовят совсем по-другому. ЕГЭ не способствует тому, чтобы человек научился думать, а способствует… как вам сказать, даже не знаю… это выучивание своего рода... Это своего рода игра. Это не образование, на мой взгляд. Это набор определенных сведений. А школа должна научить человека учиться и думать. В советское время с этим было получше, но тоже очень ограниченно. Особенно в том, что касалось гуманитарных предметов. Если писали сочинение, то это было сочинение «Евгений Онегин как представитель того-то, того-то», а не «Роман в стихах «Евгений Онегин». В этом смысле, конечно, в целом ряде стран школьное образование намного лучше. Советское же школьное образование было очень сильным в области определенных дисциплин. Математика, физика, химия, география. Там действительно учили очень хорошо и учили думать. История и литература – уже вопрос, потому что здесь начинается идеология. И неважно, что ты пишешь грамотно и без ошибок, ты все равно получишь плохую оценку, потому что не понимаешь или не вызубрил точку зрения партии и правительства… Интервью с Владимиром Познером полностью